Ой, матушка, а ведь ты боишься: вдруг однажды эти слова прозвучат в иной тональности?

В другой раз крикнула бы из ванны «пока!» и продолжила чистить зубы. А тут выплюнула пену изо рта, сполоснула лицо, сдернула с крючка полотенце, вытираясь на ходу, подошла к мужу и чмокнула в гладкую щеку. И только тогда сказала:

– Пока!

И муж, кажется, не ожидал такого порыва. Даже портфель на пол поставил:

– Какая ты у меня все-таки красивая, Ритка! Глазам больно.

И вдруг меняет интонацию:

– А давай в августе возьмем тур и покорим Джомолунгму!

Смеюсь от души. Я еще и тронута – почти до слез:

– Ты это придумал из-за «Телевышки»? В смысле эту высоту мне не взять, так хоть на Джомолунгму сбегать?

Миша обнимает меня крепко-крепко, просто сжимает и продолжает:

– Да при чем тут это… Нет, ты представь: мы поднимаемся все выше и выше, мы одни во Вселенной. И это несмотря на то, что сзади – десять человек проводников из местных, несущих нашу туристскую кладь. Цветут горные цветы, поют горные орлы, или кто там еще… Первозданная тишина, красота и воздух, от которого кружится голова…

Воображение у меня богатое: толпа низкорослых жилистых аборигенов, сгибающихся под грузом рюкзаков, палаток и провианта, тут же встает у меня перед глазами. Я уже вижу их усталые смуглые лица, равнодушные к горным красотам глаза, опущенные вниз, на каменистую тропу. Вижу и нас с Мишей, с идиотскими рекламными улыбками, приставив к глазам руки козырьком, обозревающих окрестности. Сквозь смех спрашиваю у него:

– Но там, на вершине, ты ведь вручишь мне утешительный приз – цветной телевизор? Я же без телевидения жить не могу…

Михаил, направив на меня указательный палец, говорит серьезно:

– Заказ принят, сценарий утвержден, детали – в рабочем порядке. Все, пошел.

Дверь за ним закрывается.

Да, кажется, Миша и в самом деле настроен провести свой отпуск именно так. А я? В общем, его сценарий еще надо согласовать с моим руководством… С моим любимым руководством… И вряд ли этот сценарий будет утвержден без поправок.

В этот момент на туалетном столике звонит мобильник – это опять Миша. Я спрашиваю в трубку:

– Ты решил вручить мне не телевизор, а холодильник? Или мы заберемся на другую гору?

Голос Михаила в трубке звучит очень серьезно и озабоченно, нет и тени от прежнего игривого тона:

– Прости, я забыл тебе сказать. Я задержусь сегодня вечером. Возможно, надолго. У меня есть проблема, которую я должен срочно решить. Все, пока.

Я задумчиво нажимаю на кнопку «отбой». Ну вот, и у него тоже проблема. И он мне тоже о ней не говорит.

Иду будить Катьку. А она уже не спит, наверное, мы разбудили дочку своими разговорами. Сажусь к ней на постельку, кладу голову на подушку рядом, целую в тепленькое, покрасневшее за ночь ушко:

– Доброе утро, зайка.

Катька обнимает меня и говорит еще не проснувшимся голосом:

– А меня возьмете с собой? Подниматься выше и выше?

Я опять начинаю смеяться: к толпе воображаемых носильщиков клади добавляется еще парочка наемных бедолаг, несущих паланкин с гордо восседающей в нем Катькой. А ей отвечаю:

– Ну, куда ж мы без тебя, солнце мое в оконце?

И правда, куда мы без нее?

Я уже минут пятнадцать сижу в кабинете редактора и пробегаю глазами сценарий передачи. Ольга Васильевна в это время занята своими бумагами, но попутно дает ценные указания:

– Ты вопросы почитай, конечно, но… Знаешь, я сильно подозреваю, что ребята будут отвечать «да», «нет», «ну», «ага» и «угу». А тебе придется развивать эти и другие красноречивые междометия до параметров логических ответов. И чтобы все это в конечном итоге напоминало связную беседу.

Я смеюсь:

– Вообще, не факт, что если они борцы, то только морду бить умеют.

И редактор смеется:

– Да они не морды бьют, они на лопатки кладут. Просто как сделать это, они знают, а как об этом рассказать нет.

Я, если честно, со спортсменами знакома мало. Возможно, Ольга и права.

– Может, мне с ними о чем-нибудь другом поговорить? Увести разговор в сторону?

Ольга Васильевна смотрит на меня с усмешкой:

– Рита, мало тебе предупреждений об отсебятине? Ребята на европейском чемпионате «серебро» взяли, по-моему, об этом стоит поговорить, это серьезный повод для разговора. Конечно, все мужики у тебя в эфире рано или поздно все равно заговаривают про любовь, но… хоть для начала, что ли, давай про спорт!

Я пожимаю плечами:

– Интересно же про все: про любовь, про спорт, про жизнь. Начнем, конечно, про спорт. Греко-римская борьба… Пять раз произнести вслух – уже какой-то разговор. А там уж, как пойдет. Помните, как мне полковник милиции Бродского в эфире читал? «Прощай, позабудь и не обессудь. А письма сожги, как мост. Да будет мужественным твой путь, да будет он прям и прост».

Ольга смотрит на меня как-то особенно внимательно и вдруг говорит:

– Рита, по-моему, тебе надо думать об авторской программе. Ты созрела. А вот «Утро» явно переросла.

Так, сразу я ничего не говорю, не до такой степени мы накоротке, но спросить-то можно!

– Ольга Васильевна, это вы мне комплимент сделали или намекаете, что я уже не вписываюсь в молодежный формат?

Она даже хмурится недовольно:

– Брось, Рита. Какое там, «не вписываешься», при чем тут молодежный формат. Ты замечательно работаешь! Но рамки тебе тесноваты. Я же не зря про «отсебятину»… Если дать тебе волю, ты сама придумаешь вопросы и так «раскрутишь» собеседника, как никто! Люди с тобой хотят разговаривать, с тобой лично, это очень важно… Ты же наша Опра Уинфри!

Я задумываюсь: ведь подобные мысли мне уже приходили в голову. Не про Опру, конечно, мании величия у меня нет. Но… в конце концов, я же не собираюсь «будить страну» до пенсии. И мне есть, чем поделиться с экрана, кроме лучезарной улыбки.

Ольга Васильевна наблюдает за мной. И «забрасывает» еще одну «удочку»:

– Назвать передачу как-нибудь… Может, «Мастера и Маргарита»?

Я отрицательно качаю головой:

– Очень уж в лоб… И претенциозно. Нет, тут надо подумать.

Ольга даже смеется от удовольствия:

– Вот видишь, я права! Ты уже не хочешь слушать и соглашаться. У тебя обо всем свое мнение.

Пожалуй, Ольга Васильевна права. Я киваю задумчиво, а она продолжает:

– Рита, поверь моему опыту. Я тебя старше и здесь – всю жизнь, со студенческой скамьи, буквально. Еще студенткой бегала по заданиям, куда пошлют. Ты просто рождена для телевидения. С этим действительно или рождаются, или нет.

Целый день вспоминаю этот разговор. Он очень важен для меня и во многом объясняет мой внутренний «раздрызг»: да, мне хочется делать больше, чем я делаю. Я еще не знаю как, но, по-моему, знаю что.

А завтра поговорю с плечистыми ребятами из сборной по греко-римской борьбе: пусть научат меня, как укладывать судьбу «на обе лопатки» и выигрывать хотя бы «серебро»…

Я еду к маме. Еду в ее новую квартиру, которую сама ей и подарила. «Сама» – это, конечно, перебор, «сама» – это Миша, его деньги. Он у нас основной добытчик на всю семью. Иначе никак не получается, да и по определению, так сказать, не может быть: у него реальное дело, он (вернее, его «сотоварищи» – фирма) производит конкретную продукцию – такую же весомую, как все, что он говорит и делает. Это асфальтовая плитка, маленькие тяжеленькие «паззлы», которые своим фигурным панцирем покрыли уже почти весь наш город. Раньше, когда дело только раскручивалось, он радовался, как ребенок, оказавшись на улице, вымощенной «своей» плиткой: обязательно топнет по ней ногой и скажет: «Наша земля!»

Но, конечно, если бы не моя ласковая убедительность, у мамы не было бы новой квартиры, совсем недалеко от нашей собственной.

Я родилась в деревне, вернее, в маленьком поселке городского типа под Молодечно. И ничего из этого самого раннего детства не помню: вскоре после моего рождения семья переехала в районный центр. Позже мама рассказывала, как радовалась новой «благоустроенной» квартире: она была в центре Молодечно, на пятом этаже, внизу, как на ладони, располагался городской рынок. Это казалось маме пределом ее мечтаний, и это, наконец, воплотилось в жизнь!