– Слава, проводи Ирину, – сказала Лена, когда они уже прощались и Гетман собирался заказать такси.

– Не нужно, я доберусь сама, – возразила Ирина.

– Прекрасная идея! – воскликнул Гетман, откладывая телефон. – Хочешь с нами?

Лена усмехнулась и покачала головой.

– Я пока уберу со стола.

Они вышли, и Гетман сгреб ее прямо в подъезде, внизу. Его губы обожгли Ирину, от него пахло ликером и еще чем-то, каким-то парфюмом или лосьоном, который она уже безошибочно узнавала и который так ей нравился. Она слышала его возбужденное дыхание, чувствовала, как колотится его сердце. Нетерпеливые руки Гетмана рвали ее блузку, он бормотал что-то, кажется, повторял ее имя…

Она оттолкнула его, дрожащими руками поправила блузку.

– Ты права, могут увидеть, – сказал Гетман хрипло. – Пошли!

Они попрощались у ее дома. Гетман медлил, и Ирина поняла, что он прикидывает, не подняться ли к ней.

– Славик, спасибо за прекрасный вечер, – сказала она торопливо. – У тебя милая жена… и дом. Не нужно… я устала.

– Завтра? – полуспросил он, касаясь губами ее щеки.

Не успела Ирина переступить порог дома, как захрипел расколотый телефон на кухне. Это была, разумеется, Лида Кулик, полная нетерпения.

– Ну где ты шляешься?! – завопила она с места в карьер. – Я тут тебе уже телефон оборвала! А мобила не отвечает! Ну как? Как она тебе?

– Кто? – притворилась непонимающей Ирина. Ей хотелось подразнить Лидку.

– Да жена! Славкина жена! Как она?

– Нормально. Молодая. Блондинка.

– Ты что, нарочно? – рявкнула Лидка.

– Да не знаю я, какая! – тоже закричала Ирина. – По-моему, никакая.

– Красивая?

– Молодая. Бесцветная. Сидела молча, смотрела в окно.

– А как одета?

– Нормально. Голубая туника с камешками. А ты, оказывается, вязать умеешь!

– Я?! – опешила Лидка, и Ирина мысленно увидела, как подскочили изумленно ее брови.

– Бабушка Славика тебя учила, он вспомнил. И картошку ты у них чистила, и за хлебом бегала.

Лидка рассмеялась.

– Не за хлебом, а за Славкой. Думаешь, ты одна такая? И я бегала. Аж вспомнить страшно! Вот дурища! Думала, если понравлюсь матери, то и Славке. Она у них была за атамана. А бабка ничего, добрая была.

– Тебе большой привет.

– Спасибо. Значит, говоришь, никакая? Я так и думала. Его всегда тянуло на незрелых дур. Он же лидер.

– Я тоже незрелая дура, по-твоему?

– Конечно, незрелая! Он тебя бросил, а ты под его домом дежурила!

– Откуда ты знаешь?

– Ой, да все знали! Подумаешь, секрет!

– Я не хочу с тобой разговаривать! – Ирина в гневе бросила трубку.

Звонок раздался через минуту. Ирина, выдержав борьбу с собой, ответила – после десятого сигнала, прекрасно зная, что Лидка не отстанет.

– Да ладно, мать, не бесись, – сказала Лидка примирительно. – Дела давно минувших лет. Ты под домом дежурила, а я картошку чистила. Мы ж были дурные, как котята, и наивные. Какой дурак сказал, что юность – самое прекрасное время? Вспомни, какое горе, какие мучения, любит, не любит, плюнет, поцелует! Дергало туда-сюда, во все стороны, все трагедия, чуть что не так – сразу вешаться! И первая любовь – тоже горе! Это потом кажется, что счастье, когда уже ни чувствовать так, ни любить. Ты думаешь, он ее любит?

– Не знаю. Ее не за что любить. Она… никакая! – Слово вырвалось – и Ирине стало стыдно: неужели она ревнует?

– А она его?

– Не знаю. А ты бы могла любить мужика на двадцать лет старше? Не в свои сорок с гаком, а в восемнадцать?

– Я – нет! А эти, теперешние молодые, не знаю. Я тебе не говорила, у Севки был роман с бабой на тридцать лет старше.

Сева был старший сын Лидки.

Ирина рассмеялась.

– Ага, тебе смешно, а я думала, тронусь! Как подумаю, меня аж наизнанку выворачивает!

– И что?

– А ничего. Перебесился. А тут типичный брак по расчету. Ей – положение, деньги, статус. Ему – молодая, неопытная, дурная, в рот заглядывает – игрушка! А для постели он найдет себе… – Она осеклась и мигом переключилась: – Сама знаешь, как трудно сейчас найти стоящего мужика! Гетман всегда умел жить. Победитель. И что ты думаешь?

– О чем?

– Обо всем. Что теперь? У вас с ним что-то…

– Я с ним переспала, – брякнула Ирина.

– Иди ты! – не поверила Лидка. – Правда? Вот гад! Ничего не упустит! И как?

– Хорошо. Знаешь, мы как будто не расставались.

– Думаешь, он ее бросит?

– Мне все равно.

– Не бросит, и не надейся! – припечатала Лидка. – У него все рассчитано. Любовь, страсти-мордасти… Он же холодный, он живет головой. Даже в школе! Вспомни…

– Не хочу! Мы все разные. Он холодный, а ты картошку чистила.

– Ага. Представляешь, какая дура? Ну и чего? Будете и дальше трахаться?

– Будем.

– Ну и правильно! С паршивой овцы хоть шерсти клок. Эх, завидую я тебе, Ирка! Раньше думала, что ты дура, а теперь завидую. А я уже неспособна гореть. А если опять бросит? Переживешь? Или в петлю полезешь?

Ирина рассмеялась. Лидка тоже рассмеялась.

…И потянулся их роман – окольными тайными кривыми тропами. Гетман приходил под вечер, приносил цветы – палевые розы на длинных колючих стеблях. Они слегка перекусывали – дома его ждал семейный ужин. Рассказывал о работе. О том, что Лена хочет уехать – наверное, она права, тут ловить нечего, его должность ему не по рангу, он уже наводит мосты. Была в нем его обычная уверенность хозяина жизни, у которого все схвачено. Свою жизнь он делал сам. Он всегда знал, чего хочет.

Ирина махнула рукой на свои обиды и недоумение и пустилась во все тяжкие. Не ходила, а летала. Смеялась по любому поводу и стала одеваться в яркие светлые одежки. Что не преминул отметить журналист, который с утра до вечера сидел у них в архиве, собирал материал для книги. Стал заходить к ней в кабинет покалякать за жизнь. Приятный мужик, бывалый, умный. Стал звать то поужинать, то в театр, где режиссером его друг. Она отказывалась. Могла бы, конечно, сходить с ним в театр, почему бы нет, он ей нравился, но… А что дальше? Она была полна Гетманом.

Она понимала, что их отношения – тупик. Что история повторится – он уедет. Хорошо, если зайдет попрощаться. Уедет-не уедет, плюнет-поцелует, к сердцу прижмет, к черту пошлет… Он приходил, и она открывала дверь. Она ничего не могла с собой поделать. Судьба?

Однажды ночью она расплакалась. Во сне. И потом не могла вспомнить, что же такое ей приснилось.

Звонила Лидка. Интересовалась, как жизнь. Тоже куда-то звала, на какую-то выставку, но Ирина отказалась. Лидка проорала что-то насчет идиоток, которые портят себе жизнь и ничему не учатся, и про грабли. Ирина не стала слушать, отключилась. Она снова чувствовала себя школьницей – идя с работы, делала крюк, чтобы пройти мимо его дома. Она снова была молодая, глупая, переполненная первой любовью, с той только разницей, что теперь она знала, что будет дальше. Судьба. Карма. Как говорят, что на роду написано.

Она полюбила бродить одна по парку, что рядом с архивом. Уходила на весь обеденный перерыв. Стояла середина августа, было жарко и сухо, уже падали первые пожелтевшие листья. Пахло грибами и немного пылью. Мелькала в сосне рыжая белка, попискивали невидимые птицы. Городские шумы долетали сюда невнятным гулом.

Парк был безлюден в это время. Эхо подхватывало звук ее шагов. Она бродила по неровным асфальтовым аллеям, поднималась по скрипучим деревянным ступенькам на террасу, подолгу задерживалась у ограды и смотрела на реку. Синяя сверкающая река, безмятежные оливково-зеленые луга насколько хватает глаз, лес на горизонте. И длинная белая полоска пляжа. Они прибегали сюда школьниками…

Она расплакалась…

У себя в кабинете она дрожащими руками достала из стола пачку сигарет, закурила. Высморкалась. Вытерла слезы. Но они все катились. Она испытывала глухое невнятное сожаление, тоску и боль… Что-то рушилось в ее жизни, уходило окончательно и бесповоротно. Ей было жалко себя, стремительно падающую в глухую черную пустоту.