– Да, – сказал Уэрр, приподняв одну бровь и переключая тумблер дальней связи.

У него появилось виноватое чувство.

«И так всегда», – подумал он про свои отношения с молодёжью.

Слишком фамильярные… но не по его вине.

– Иду, доктор, – сказал ясный голос откуда-то из глубин трактора.

После обеда она решила заняться уборкой.

– Крис, – сказал Уэрр, обращаясь к голубому небу над бескрайним простором. – Говорит Уэрр. Идём по саванне. Координаты прилагаю, – он нажал одну из кнопок под левой рукой. – Нашли круглый отпечаток на траве диаметром сто пятьдесят метров, в трёх километрах в стороне от курса. Идём к нему. План задержки – двадцать минут. Связь особая. У меня всё.

Особая связь – когда противник подстерегает из-за угла.

Овальная дверь сдвинулась, впустив девушку с короткой стрижкой. Как будто прозвенел тонкий колокольчик. Встав у входа, она вопросительно посмотрела на оглянувшегося Торстена. Уэрр уже подводил трактор к не такой уж заметной цели.

Впрочем, машина ехала сама.

– Посмотри, Кира, – сказал Торстен, показывая в воздушную ширь «окна».

Он сидел справа.

– Что? – сказала она, недоумённо оглядывая его самого.

– Вот запись, Кира, – сказал Уэрр. – Крис, говорит Уэрр. Идём по саванне… – продолжил он своим мягким баритоном.

Кира не сразу поняла, где началась запись. Она слегка прыснула и подойдя к пульту, стала стоя смотреть на равнину за креслом Торстена. Вездеход сверхтяжёлого класса «Верона» плавно замедлял ход.

– Без выхода, молодые люди, – сказал Уэрр.

Кира почувствовала огорчение Торстена, хотя просто держалась за спинку его сиденья. Она доходила ей до пояса. Дома она всегда ходила в шароварах. Чубатая голова упёрлась русыми волосами в сквозной подголовник.

«И кто только его стриг», – подумала она.

– Есть, доктор, – сказал Торстен, слегка отодвинув назад сиденье и вытянув ноги под пульт.

Он знал Уэрра уже как минимум года три.

– Чего ты толкаешься, – сказала Кира.

– Извини, – сказал белобрысый поджарый парень в белой гимнастёрке.

Доктор Уэрр сам дал команду машине на забор грунта и травы, сначала до чуть примятого круга, а потом, чуть проехав, – внутри него.

– А теперь займёмся анализом, – сказал он, когда вездеход вновь направился к далёкой цели.

Почти точно на запад, по краю пра-монгольской степи, с выходом на север между Тянь-Шанем и молодой горной системой Алтая. Как плод в утробе матери проходит одинаковые стадии, так и бесчисленные земли Вселенной. Но как и люди – каждая имеет своё лицо.

– Можно я пойду убираться, доктор? – спросила Кира, держась руками за кресло Торстена.

Трактор, плавно покачиваясь, повернул и пошёл вдоль невысокого обрыва. Внизу была тоже саванна, простираясь до самого горизонта. Она представила себе эту безостановочную качку в течение двух недель, и ей стало немного не по себе.

– Тогда Торстен сделает, – согласился Уэрр.

– Ну я пошла, – сказала она, отпустив спинку кресла.

– После ужина? – спросил Торстен, слегка закачавшись.

Дверь задвинулась. Она была на автоматическом режиме. Они остались вдвоём в светло-серой рубке жилого этажа.

Четвёртый этаж был особый.

– По своему усмотрению, – сказал Уэрр. – Только сегодня, сделай милость.

Машина шла вперёд, прощупывая пространство боевыми и навигационными сенсорами. В том числе на воздушном шаре, плывущем за ней на высоте полёта ястреба.

Было уже шесть часов вечера.

После светлой кухни в рубке было полутемно. В потемневшем небе уже зажглись звёзды, и автоматика привела освещение в соответствие с наружным.

– Садись сюда, Кира, – позвал Торстен, усаживаясь перед почти невидимым пультом с мерцающими светлячками пастельных кнопок.

Доктор Уэрр ещё не пришёл.

– Я лучше здесь, – сказала она и ощутила прикосновение прохладной глубины кресла в тени кожаной ниши.

Она была в шортах и рубашке с короткими рукавами. Эту форму называли «пляжной». Форма № 7. Для конторской работы в зонах жаркого климата. Рубка по-прежнему покачивалась, как морской трамвай на слабой волне. Внутренние рессоры в основном гасили толчки.

«Интересно получается, – подумала Кира, забравшись с ногами в гостеприимное кресло, – эта штука на равнинах качается точно, как корабль… степной корабль.»

Перед ними синело тёмное небо с редкими и невообразимо яркими звёздами. А внизу покачивался всё ещё видимый травяной простор. Был самый конец сумерек.

Эта система была на краю ветки.

«Вот ведь как бывает», – подумала она.

Она попыталась представить себе тех, кто будет здесь обитать через сотни тысяч лет. А точнее, через миллион триста тысяч лет.

«Сотни тысяч лет, – медленно повторила она про себя, стараясь вникнуть в смысл этих слов. – А может, и не будут, – подумала она вопреки всем урокам и учителям. – Мало ли что».

Торстен за высокой спинкой был виден на фоне звёзд. Она только теперь заметила, что внутренний свет совсем иссяк. Постепенно, по мере наступления ночи снаружи.

«Как ручеёк воды из пересохшей лужи… или моря. Нет, геоплан всё-таки лучше», – подумала девушка в кресле.

– Сумерничаете? – спросил доктор Уэрр, остановись посередине рубки.

«Торстен звонок отключил», – подумала Кира.

Несмотря на незаметно спустившуюся ночь, было всё так же тепло. Уэрр неслышно прошёл к пустующему сиденью слева от Торстена, и оно слегка закачалось в полутьме. Со своего места Кира видела две тёмные головы за кольцами подголовников. Одна из них чуть покачивалась на фоне серо-синего неба. Уэрр сразу же перевёл своё кресло в жёсткое положение.

А больше всего он любил сидеть на стульях.

Тишину нарушал лишь шелест ветра и шорох потемневшей саванны. Едва слышный рокот машины уже не воспринимался сознанием.

«Скоро будут сутки, как мы едем, – подумала Кира. – И чего они молчат?..»

– Доктор Уэрр, скажите, это ваше имя или фамилия? – спросила она.

– Фамилия, Кира, – сказал Уэрр.

– А какое ваше имя?

– Лингамар, – сказал Уэрр.

– Можно, я вас буду так называть?

– Не стоит, Кира, – ответил Уэрр своим мягким голосом.

– А почему?

Доктор в полутьме ничего не ответил. Вероятно, он и сам не знал, почему. Ну, может быть, догадывался… но не очень чётко.

– А почему, доктор? – повторила Кира.

Молодёжь иногда бывает очень настырна.

– Чего пристала? – сказал Торстен. – Меня тоже все не по имени называют.

– Это было бы непедагогично, Кира, – мягко сказал Уэрр.

– При чём тут ты? – возразила Кира из темноты позади.

Звёзды были такие яркие, что освещали серебристую саванну не хуже луны. Было новолуние. Издалека раздался трубный рёв, и через три секунды повторился. Он был такой же тихий, как их разговор, и девушке показалось, что к ним прибавился ещё один собеседник.

«С хоботом», – подумала она.

Сверху на неё повеяло ветерком. Действовала программа естественной вентиляции. А на кухне пахло печёными яблоками.

За ужином.

– А почему непедагогично? – спросила она.

– Потому что я старше вас в два раза, Кира.

– В два с половиной, – добавил Торстен.

– В два с четвертью, – сказала она. – Тридцать восемь плюс шесть.

– Математик, – хохотнул Торстен. – Тогда уж в два с третью.

– Сам ты математик, – серьёзно сказала она.

Доктор Уэрр сидел и смотрел вперёд, а Торстен повернулся на кресле к нему лицом, и Кира теперь видела в свете звёзд его точёный профиль.

«Как на монете», – подумала она.

– Доктор, как вы думаете, а в чём счастье? – спросила она.

Раздался истошный визг, похожий на мяуканье, и вездеход почти незаметно покачнулся. Машина шла в маршевом режиме.

То есть, скрытно.

«Переехали кого-то», – подумала Кира.

Доктор Уэрр поморщился в темноте.

Рука Торстена мелькнула как тень к пульту и осталась лежать на нём. Пульт спокойно мерцал слегка разноцветными светлячками кнопок. Начавшийся трубный зов вдруг стал вдвое тише и дальше.