Царица гор, ключ жизни вечный,

Зевеса матерь самого,

Что златоносного Пактола[14]

Блюдешь течение, — Земля!

К тебе, родительница, слезно

Я обращал молящий глас

В тот скорбный день, когда царей

Нависла горькая обида

Над молодым вождем моим:

Увы, увы, о мать блаженных,

400 Чью колесницу увлекают

Львы, погубители быков,

Смотри: уже доспех Ахилла,

Наследие Неоптолема,

В награду принял Лаэртид!

Я вижу, гости, символ необманный

Обиды общей, единящей нас.

Во всем согласны мы: узнать нетрудно,

Что те ж Атриды, тот же Одиссей —

Враги обоим. Нет дурного слова,

Которого б чуждалась речь его;

Со всякой злобой дух его сроднился,

Чтоб все пышнее цвел неправды цвет.

410 Не в этом диво: но как мог великий

Аякс такую кривду допустить?

Его уж смерть похитила, мой друг;

О, будь он жив — не ликовал бы враг мой!

Что молвишь ты? Ужель и он погиб?

Да; для него угас навеки свет.

О горе мне! Зато Тидея сын,[15]

Зато Сисифа проданное семя

В живых, конечно. Вот кого б под землю!

Чего бы лучше; только вот беда:

420 Как раз они цветут в аргивской рати.

А добрый, старый друг мой, царь Пилосский,

Почтенный Нестор? Сколько раз он в войске

Советом мудрым козни их сметал!

И он в беде: погиб, кто был с ним рядом,[16] —

Его любимый отпрыск, Антилох.

Еще утрата! Всех других скорее

Я б лютой смерти уступил, чем их.[17]

О жизнь ты, жизнь! Где ж нам искать опоры,

Когда такие люди умирают,

А Одиссей… Ему бы вместо них

430 Средь мертвых быть, а он под солнцем ходит!

Хитер боец наш; что ж! Подчас и хитрый

В сетях своих запутаться способен.

Постой! Да где же был Патрокл в то время,

Он, твоего отца вернейший друг?

И он в могиле уж[18] лежит. Наука

Ко всем одна: гнушается Apec

Худых мужей — лишь лучших косит он.

Ты прав. И для примера лишь спрошу

Тебя о муже — недостойном, правда,

440 Но хитром и речистом: жив ли он?

Таков был Одиссей; других не знаю.

Не он: Ферсит[19], кричавший вновь и вновь,

Хотя бы все молчать ему велели.

О нем скажи мне, жив ли он иль нет.

Не знал его, но слышал, что он жив.

Еще бы! Сорное не гибнет семя:

Его любовно охраняет бог.

Людей коварных и бесчестных души

Он даже с дна Аида возвращает,

450 А благородных в грязь топтать готов.

Что тут сказать? Кому молиться? Горько,

Душою в божий промысел вникая,

Самих богов в безбожье уличать!

Отныне, сын этейского владыки,

Подальше я держаться и от Трои

И от вождей злокозненных решил.

Где гибнет правда и злодей ликует,

Где трус в чести, а добрый в униженье,

Там нет предмета для любви моей.

Скалистый Скирос родиной мне будет,

460 Домашней жизнью утолю тоску.

Итак, на судно! Ты же, сын Пеанта,

Привет прими — сердечный мой привет!

Да снимут боги немощи обузу

С тебя, мой друг, желанье исполняя

Души твоей. А нам на струг пора,

Чтоб тотчас крылья по ветру расправить,

Лишь только бог зазыблет моря гладь.

Ты едешь, сын мой?

Да, пора; вблизи

Следить нам ветра пробужденье должно.

О, ради матери родимой, ради

Отца-героя, ради всех услад,

Что дома ждут тебя, — мольбой горячей

470 Молю, мой сын, не оставляй меня

В моем несчастье сирым, одиноким.

Ты видишь, как я здесь живу: ты слышал,

Как я страдаю. Брось куда-нибудь

Меня, как груз ненужный… знаю, много

Вам от него и так терпеть придется,

Но все ж стерпи. Кто родом вознесен,

Тому позор невыносим, но славу

Добро приносит. Если ты меня

Оставишь здесь — бесславием тяжелым

Себя покроешь ты; а увезешь,

Живым доставив на Этейский склон, —

Венец добудешь славы незакатной.

480 Решись, дитя! Томленья — день один,

И то не весь. В какое хочешь место

Мне лечь вели — в трюм, на нос, на корму,

Чтоб я присутствием своим — плывущим

Не досаждал. О, ради Зевса, сын мой,

Просителей заступника,[20] — кивни,

Послушайся! К коленям я твоим

Припасть готов — бессильный, хромоногий:

Не покидай меня в глуши безлюдной!

Спаси меня — к себе ль, в родимый Скирос,

Иль ко двору евбейца Халкодонта;[21]

490 Оттуда быстро довезут меня

До склонов Эты, до трахинской выси

И до стремительных Сперхея[22] вод.

Отец навстречу выйдет мне любимый…

Ах, уж давно мне гложет сердце страх,

В живых ли он. Не раз пловцам заезжим

Посланья слезные я для него

Вручал, моля, чтоб снарядил он судно

И сам за мной на Лемнос поспешил.[23]

Но, видно, смерть похитила его;

Иль те посланцы — мало ль что бывает! —

Мою мольбу презрели, чтоб домой

Скорей вернуться. Ныне уж не то:

500 В тебе одном и вестник и спаситель,

Тебя молю: ты сжалься, ты спаси.

Ты видишь сам: непрочна и опасна

Судьба людская.[24] Нынче ты с успехом —

С уроном завтра. Мудрость нам велит

В расцвете счастья взвешивать возможность

Лихой невзгоды и следить за жизнью,

Чтоб невзначай не рушилась она.