Я вдруг почувствовал, что голоден.
— Пожевать не откажусь. — Мое желание поесть вне дома в такое время дня уже само по себе было необычно и перебрасывало мостик к вранью, которое я сочинил.
— Ты что, не обедал?
— Не стал возиться. Эйлина уехала погостить к матери. Ненадолго.
— А уроки в школе как же?
— Врач сказал, что у нее переутомление. Прописал отдых.
Прихватив большое блюдо, она ушла к прилавку и вернулась с двумя порциями рыбы, картошкой и горошком.
Я пододвинул стул и устроился за столиком с пластиковой столешницей. Поджаренная корочка рыбы хрустела, а мякоть рассыпалась. Мать, облокотившись о комод, прихлебывала чай, наблюдая, как жадно я ем.
— Ну и аппетит у тебя! Будто голодом морили полмесяца.
— Объедение! — промычал я с набитым ртом. — Чем больше ешь, тем больше хочется!
— Верно. Отец у нас кулинар отменный. — Она взглянула на висевшие на стене часы. Скоро за прилавком потребуются все наличные руки, тогда уже не до разговоров будет.
— Так куда теперь двинулся наш Бонни? — спросила она.
— Понятия не имею. А ты его не видела?
— Нет. Только в ту пятницу, когда вы к нам заходили. Может, домой вернулся?
— Понятия не имею, — повторил я. — Он был в понедельник, обещал позвонить.
— В понедельник? А к нам и не подумал зайти. — Сказано вроде как равнодушно, но в голосе пробивалась обида. — Ну, может, застыдится, — прибавила она.
— Ты про что?
— Вы куда от нас в пятницу‑то отправились?
— Да о чем ты?
— Гордон! Прекрасно ты понимаешь. Вон сколько в магазине народу толчется. Поневоле все новости услышишь. На пару всыпали хозяину? Или это наш Бонни в одиночку постарался?
Я проглотил кусок рыбы и запил чаем.
— Зря он его, конечно, но типчик попался и впрямь препоганый.
— А ты что же? Не мог приглядеть за братом?
— При чем тут я? Я же не нянька! Я дал ему постель и крышу над головой. Но не буду ж я учить его жить.
— Все‑таки…
— Мать, свершилось все в секунду. Он сшиб хозяина, я и шелохнуться не успел.
— И уложил того прямиком в больницу… как мы тут слыхали. Еще повезло, что не убил. Повезло, что за убийство ему не отвечать.
— Откуда Бонни мог знать, что тот болен сердцем?
— Смирял бы норов свой, так и дознаваться было бы ни к чему.
— Все верно. Да я его и не оправдываю. Ну а как хозяин? Не слышно?
— Живой, насколько нам известно. Но клиенты его разъярены. Грозятся разыскать Бонни и прописать ему порцию такого же лекарства.
— Да ну! Парни любят болтать, особенно под пиво. А в общем, Бонни все равно уже уехал.
— А ты не знаешь куда?
— Нет, я же сказал.
— А домой ему не звонил?
— Зачем это? Он обещался, что даст о себе знать. Сам и позвонит, как захочется. Разве не знаешь, о доме он месяцами не вспоминает. Билетики на матч, нацарапает открыточку и считает — долг исполнен.
— В нормальные времена это терпимо… Но…
— Когда же это у Бонни были нормальные времена?
— Проказы всякие — одно. Но после такого случая, гляди, и с футболом распростится.
— Я внушал ему — пересилить себя. Надо вернуться, договориться с клубом. Ну, может, он и послушался.
— А может, и нет.
В дверь просунулась голова отца.
— Доти! — Мать вышла, и через минуту вошел он, обтирая руки полотенцем.
— Мать покараулит сковороды минут десять, пока нет наплыва. — Он смотрел, как я уминаю последние ломтики картошки. — Наелся? Или еще?
— Нет, спасибо. Объелся. Вкусно. Уйдешь от дел, продай лицензию на свой секрет обжаривания.
— Секрета тут никакого. Секрет в поваре. — Он плеснул себе чая. — А Эйлина где?
Я выложил ему то же вранье, что и матери.
Отец призадумался. И ткнул на телефон.
— Звони Бонни.
— Но сейчас его не застать, — отнекивался я. Мне не хотелось говорить с Бонни, не продумав линию разговора. Да и побаивался я, что голос отца или матери наведет его на мысль, будто они посвящены во все обстоятельства, и он, обеляя себя, сболтнет лишнее. Но помешать позвонить им я не мог.
— Я хочу знать, где он, — заявил отец. — Номер его помнишь?
Я достал записную книжку, набрал номер. Щелкнул, включаясь, автоответчик, и раздался записанный на пленку голос Бонни. «Квартира Бонни Тейлора. Его нет дома. Желаете ограбить квартиру, бросайте трубку и рвите сюда. Желаете передать что, давайте, все едино — слушать не станет…» — я нажал рычаг, снова набрал номер и протянул трубку отцу. Тот с каменным лицом послушал и повесил трубку.
— Черт подери! — произнес он.
— Ну, двигаю! — Я застегнул пиджак. — Спасибо за угощение.
Я заходил объяснить отъезд Эйлины и узнать, нет ли вестей от Бонни. Теперь мне нестерпимо хотелось остаться одному, обмозговать положение, хотя мало надежды, что ум мой родит нечто более конструктивное, чем до сих пор.
— Потертый ты какой‑то, — заметил отец, разглядывая меня. — Надо следить за собой. Переживаешь об Эйлине?
— Да поправится она!
— А мы очень тревожимся за нее. И мать, и я. Совсем на нее непохоже. Она очень уравновешенная.
— Иные крепки только с виду. Наверное, давно уже она переутомилась. А тут еще свалилось происшествие у соседей. И доконало ее.
— Береги Эйлину. Наш тебе совет единственный — такие женщины, как твоя Эйлина, на деревьях не растут.
— Ясное дело. — Пусть у него укрепятся подозрения, что расстроил ее чем‑то я. До поры, до времени. — Тут выйду, — ткнул я на черный ход.
— Погоди‑ка! — окликнул отец.
— Что? — приостановился я.
— Бонни как‑то заводил речь, что не худо бы купить загородный дом. Будет где отдохнуть, отлежаться в тишине. Помнишь?
— Что‑то в этом роде припоминаю. Так что, купил?
— Ездил смотреть. И кажется, купил…
— А где? Помнишь?
— То‑то и оно. Напрочь вылетело. — Отец помотал головой. — В Котсуолде, что ли?
— Ну, а я‑то тем более не знаю. Разок он обмолвился, что ему нравится Сомерсет. Эйлина как раз про него рассказывала.
— В команде у него наверняка водятся близкие друзья — приятели. Кто‑то да есть, как не быть.
— Уж про дом он никому не проговорится. Тут одно неосторожное словцо, вцепится пресса, и убежище засветят.
Докатился. Изъясняюсь уже на языке шпионских романов. Но все‑таки у Бонни должен быть доверенный. Через кого‑то ему надо передавать поручения. Сейчас менеджеру, возможно, наплевать, но при обычных обстоятельствах он ни за что не потерпит, чтоб Бонни растворялся в пространстве.
— Но если Бонни купил себе дом, — задумчиво рассуждал отец, — чего же он туда не отправился? Зачем к нам приезжал?
— Повидаться хотел, — растолковал я. — Это понятно.
— Хм… А утешения не получил. Вот и отчалил, не оставив адреса… — Он примолк. — Вы поцапались? Чего он эдак вот хвостом крутанул?
— Газеты прилипли. Тут покоя не жди. Уже выведали, что он у меня.
— Гордон, ты не ответил. Вы поругались?
— Да! Лопнуло у меня терпение! — вздохнул я. — Ты видел, это назревало! Ничего серьезного, но притомился я поглаживать его по головке и причитать: «Бедняжечка Бонни». Вот он и сорвался.
— Взбеленился.
— Сильно сказано. Но в общем адреса не оставил. Я решил, как само собой разумеющееся: возвращается к себе домой. Да наверняка там он и есть.
— Позвоню утром.
— Утром как раз не застанешь. Если он вообще отвечает на звонки, а то, может, поставил на автоответчик, и все. — Я натянул пальто. — Что ж, еще раз спасибо. Пока.
Осенило меня, когда я сидел, уставясь в телевизор, — не вникая в мелькание событий на экране. Идти спать не хотелось, тут уж от неотвязных мыслей никуда не деться. Адвокат Бонни, домашний телефон которого Бонни носит при себе: ему он собирался звонить, чтобы прояснить вероятные последствия инцидента с Гринтом. Симпсон? Симмонс? Имя фигурировало в газетах, когда он защищал Бонни по обвинению в вождении машины в нетрезвом состоянии. Бонни на пределе сил, разливался перед судьей адвокат, нервы у него шалят после ответственного матча, он спас команду от поражения, забив два гола в последние десять минут. В те дни люди еще спускали Бонни кое — какие грешки, блистательность на поле намного перетягивала растущую репутацию скандалиста. Показатель алкоголя — Бонни давали подышать в трубку — чуть не вдвое превышал установленную норму: сто фунтов штрафа и лишение водительских прав на год — самый снисходительный приговор, о каком Бонни мог мечтать. Саймонс! А название фирмы?
