Но ее Флойд был реальным человеком. Ее Флойд…
Ехать оставалось еще полчаса. Она вынула блокнот и начала писать:
«Дорогая Ивлин, пишу тебе в поезде и поскольку не знаю, где буду жить в ближайшем будущем, пока не даю обратный адрес. На старую квартиру не пиши: я оттуда съехала. Я ушла с работы. Просто взяла и ушла, не подав заявление и никого не предупредив. Не смогла повидаться с тобой, знала, ты в отъезде, а когда решила бежать, нужно было действовать очень быстро.
Если б я надеялась скрыть от тебя причины своего бегства из Лондона, то не стала б тебе писать. Что ходить вокруг да около: я бегу от Флойда.
Ты его видела всего два раза, но знаешь, что я полгода встречалась с ним. Никогда не говорила тебе, что люблю его, но ты, наверное, и так поняла.
Я отдалась своему чувству, хотя и сознавала, что делаю. Мне казалось, всю жизнь я ждала этого часа. Наверное, от женщины чаще исходит стремление к постоянству, но я намеренно избегала разговоров на эту тему с Флойдом. Как будто даже боялась накликать беду. Я знала, когда‑то в туманном и отдаленном будущем ему придется уехать на родину. Но к тому времени что‑нибудь да решится. Я не знала одного: все уже было за меня решено с самого начала, у нас и не могло быть никакого будущего. И вот это невыносимо. И еще обман.
Все произошло предельно просто. Флойд уезжал по делу и отдал мне ключ от своей квартиры, чтоб я могла послушать пластинки. Я и раньше у него бывала, правда, никогда не оставалась одна. А тут бродила по комнатам, с упоением представляла себе его жизнь, и на всем, буквально на всем видела печать его личности — на одежде, книгах, даже на посуде и зубной щетке. Я так любила его, что буквально хотела стать им, хотела с помощью его вещей представить себе, что это значит — быть Флойдом.
На камине, за статуэткой, лежало письмо. Оставить его там — с его стороны большая небрежность. Когда обманываешь, надо каждую минуту быть настороже, если не хочешь, чтоб раскрылся обман. На письме была американская марка, и я поняла, что это не деловое письмо, раз адрес написан от руки. Я не имела права трогать письмо. Выпускница школы Эмхерст не должна поступать так. Но меня сжигало желанье буквально влезть в его шкуру, и каждый предмет, принадлежащий ему, обострял это мое ощущение. И вот передо мной лежит письмо, наверное, от его друга. Искушение слишком велико, и все наставления мисс Маккензи развеялись как дым.
Я открыла конверт, и из него выпала фотография женщины и двух мальчиков. Письмо было от жены Флойда, а на фотографии она и два его сына. Спокойное письмо от спокойной и счастливой женщины. Все они думают о Флойде. После того, как он последний раз приезжал домой четыре месяца назад, очень скучают по нему и ждут не дождутся следующего приезда. Очень хотят, чтоб работа в Англии поскорее закончилась, и он насовсем вернулся домой.
Не стану описывать, что я пережила, просто не могу выразить словами. Поняла: нужно как можно скорее уехать. Не хочу глядеть, как он будет изворачиваться, объясняться, извиняться. Прежнего Флойда уже нет, да и существовал он, наверное, только в моем воображении, а нового Флойда я вынести не смогу.
Сегодня сниму самый лучший номер в гостинице, к черту цены. А завтра найду постоянную конуру и начну думать о работе.
„Но почему ты поехала именно туда? — наверное, подумаешь ты, когда увидишь почтовый штемпель. — Неужели нет других городов?“
Ну что ж, это единственный город, помимо Эмхерста, который я вообще знаю, а ехать опять в Эмхерст что‑то пока не хочется. Здесь я очень давно не была и, наверное, ничего не узнаю, но здесь я родилась, и у меня есть чувство, что если я смогу прийти в себя здесь, значит, когда‑то смогу примириться с жизнью.
Судя по всему, мы уже подъезжаем, так что заканчиваю. Я напишу миссис Малвени, что ты приедешь и заберешь мои вещи. Пожалуйста, съезди к ней. Там остался проигрыватель, несколько пластинок и кое — какие книги. Возьми их себе…»
Через четыре минуты путешествие подошло к концу. Она ступила на землю, где двадцать два года назад началась ее жизнь.
6
На следующее утро около одиннадцати она шла с чемоданом по тихому жилому кварталу близ городского парка. Бумажка с адресом лежала в кармане. Она знала этот район, однако сейчас чувствовала, что идет по совершенно незнакомому городу. В детстве изредка она проезжала здесь на автобусе, навстречу в фешенебельных машинах из богатых пригородов ехали чиновники и директора местных компаний. То были наследники фабрикантов, промышленников, директоров и чиновников, лет семьдесят назад построивших вдоль дороги, по которой она сейчас шла, все эти особняки, а потом автомобильный бум заставил их переехать в близлежащие городки и курорты. Не требовалось большого воображения, чтобы представить себе, как у дверей этих домов стояли экипажи, в огромных гостиных на тяжелую мебель красного дерева, столовое серебро, белоснежные скатерти и манишки состоятельных хозяев струился свет люстр, в вечерней тиши раздавались звуки рояля, скрипки и виолончели и высокий женский голос пел: «Пусть полон богатств и чудес белый свет, родного порога прекраснее нет». Она ясно представила себе молодую девушку в вечернем платье, с открытыми плечами и розой на груди и юношу во фраке. Робкие и счастливые, они стоят рядышком и держатся за руки, а гости поднимают бокалы и желают им долгой жизни, богатства и счастья. Где все они теперь? Ушли навсегда, так же, как ее мать, Питер, Анджела и дядя Эдвард. Кто горюет о них? Были они милые и добрые или, может, жестокие и злые, знали богатство или бедность — кому это сейчас важно? Богу? Но тринадцать лет назад на другом конце города она перестала верить в бога.
Зачем же приехала сюда, где днем и ночью ее будут преследовать тени прошлого?
Она повернула на дорожку, что вела к дому, слева и справа стояли мокрые и неухоженные розовые рододендроны — рано утром шел дождь, в воздухе по — прежнему висела сырость, а с кустов на землю падали крупные капли. У двери с цветным стеклом поверху позвонила. Появилась худая, неряшливо одетая женщина в металлических бигуди. За ее спиной Маргарет увидала темную облупившуюся краску и грязные обои, в нос ударил неприятный запах.
— Комната? Уже сдали, в воскресенье, милочка. Сейчас это быстро делается, люди не выбирают, а эти чернокожие — так особенно. Я никогда сразу не открываю, сначала погляжу, кто это там звонит. Живи и дай жить другим, я так считаю, но это ж не значит, что надо пускать тут всяких к себе в дом. А вы издалека? Из Лондона? Надо же! Вы не расстраивайтесь, такая чистая, аккуратная девушка всегда найдет себе жилье.
Девушка пошла назад к калитке.
— Минуточку! — крикнула вслед женщина и зашлепала по дорожке тапками на босу ногу. Взяла за руку и, наклонившись, заговорила так, как говорят с ребенком или слабоумным: — Только сейчас сообразила. Вон там напротив миссис Суолоу, может, сдаст, у нее жилец на днях съехал. Я, конечно, не обещаю, но за спрос денег не берут. Семнадцатый номер, на той стороне.
Дом через дорогу был поменьше, но по современным стандартам большой, на фасаде два больших застекленных балкона. У крыльца большая лепная урна, набитая землей, но без цветов. Звонок не работал, она постучала, массивная дверь поглотила звук. Постучала еще раз, никто не ответил, тогда пошла вдоль дома. Ей показалось, что в комнате на первом этаже кто‑то есть. Решив, что ее заметили, она вернулась на крыльцо и постучала еще раз. Через минуту дверь открылась, и она увидела молодого человека лет двадцати — двадцати пяти.
— Добрый день, — сказал он.
По крайней мере, здесь можно хоть на что‑то надеяться, подумала она. Вежлив. И нет запаха.
— Простите, а миссис Суолоу дома? Я хотела узнать относительно комнаты.
— А, комнаты. Входите, пожалуйста.
Он пропустил ее и закрыл дверь. Она быстро оглядела прихожую. Образцовой не назвать, ясно, что знавала лучшие времена, однако чисто, покрытый кафелем пол чисто вымыт.
