Знаменитый писатель давал своему сыну суровое воспитание. Он считал, что трудная работа моряка лучше всего подготовит его к предстоящим житейским битвам. Он хотел воспитать в Мишеле не только смелость и способность дерзать, но и любовь к свободе.

Страстью мальчика была география. Затаив дыхание, он год за годом следил за путешествиями доктора Ливингстона, выписывал в особую тетрадку сведения о новых открытиях в Арктике и Тихом океане, следовал в своем воображении по всем путям открывателей Черного материка. Его любимой книгой была шеститомная «История великих путешествий и великих путешественников», которую написал Жюль Верн, его отец. Мальчик получил ее в подарок десяти лет, когда вступил на палубу «Сен-Мишеля» не как пассажир, но как полноправный член команды.

Ко дню пятнадцатилетия своего сына — дню «морского совершеннолетия» — писатель готовил новый необыкновенный подарок. Он хотел подарить Мишелю товарища — создать такого героя, который смог бы сделаться жизненным спутником молодого моряка, стать для него примером, достойным подражания.

Этим героем стал Дик Сенд.

Жюль Верн хотел, чтобы его сын вырос мужественным человеком, упорным в труде, бесстрашным в борьбе со всяким насилием и угнетением, верным Другом для своих товарищей, какого бы цвета ни была их кожа. Дик Сенд не портрет Мишеля Верна, но писатель думал о своем сыне, когда рисовал привлекательные черты своего героя.

«В пятнадцать лет он уже умел принимать решения и доводить до конца все то, на что решался. В отличие от большинства своих сверстников он был скуп на слова и жесты. В возрасте, когда дети еще редко задумываются о своем будущем, Дик пообещал себе «стать человеком».

Возвращаясь мысленно к дням своего детства, проведенного на острове Фейдо, похожем на каменный корабль, плывущий по Луаре, Жюль Верн не мог не вспоминать какой ценой было заплачено за чудесные дома-дворцы, словно по мановению вол» шебного жезла выросшие в 1721 году на пустынной отмели, где до этого стояла лишь полуразвалившаяся мельница.

И роман «Пятнадцатилетний капитан», посвященный сыну Жюля Верна, превратился в страстный протест против рабства и работорговли, в памфлет, направленный в защиту бесправных жителей Черной Африки.

Воспоминания о дорогом ему декрете от 2J апреля 1848 года, которым Вторая французская республика, по воле демократической общественности, отменила рабство во французских колониях, Жюль Верн не только протестует против рабства как гуманист, но обвиняет великие державы, по нашей современной терминологии — капитализм, выросший и окрепший на торговле людьми.

«Еще в середине XIX века, — пишет он в этом романе, — некоторые государства, именовавшие себя цивилизованными, отказались поставить свою подпись под актом о воспрещении торговли людьми…

Нельзя замалчивать постыдное снисхождение к торговле людьми, какое проявляют многие представители европейских держав в Африке. Однако это неоспоримый факт. В то время как патрульные суда крейсируют вдоль африканских берегов Атлантического и Индийского океанов, внутри страны, на глазах у европейских чиновников, широко развернулся, торг людьми. Здесь идут один за другим караваны захваченных невольников, и в заранее известные сроки происходят кровавые погромы, во время которых из каждого десятка девять негров убивают, чтобы десятого обратить в рабство.

Так обстоят дела в Африке и по сей день…»

Семидесятые годы были не менее мрачным периодом в истории Франции, чем наполеоновская империя. Версальский белый террор, поднявшийся против Парижской Коммуны, бушевал на улицах, в камерах военного суда, на страницах буржуазных газет. Провозглашенная после падения империи Третья республика была «республикой без республиканцев»; слово «республиканец» в ней стало почти бранным. Буржуазная реакция свирепствовала вовсю при мощной поддержке со стороны католической церкви, которая, в свою очередь, яростно обрушилась на побежденную Коммуну, призывала к «искупительным» молебствиям, организовывала церковные «чудеса», «видения», исцеления. В этой обстановке три монархические партии открыто рекламировали своих претендентов на французский престол, а президент республики, маршал Мак-Магон; подготовлял монархический переворот…

Зрелище этой жестокой и воинственной реакции возбуждало ярость Жюля Верна и призывало его к борьбе за свою мечту, за все то, что было ему дорого.

реакция семидесятых годов породила бесконечный мутный поток «версальской литературы», с исступленной злобой извращавшей светлые цели Парижской Коммуны, реакция накрепко утвердилась в исторической науке, где маститые «ученые» и их молодые последователи на все лады старались дискредитировать благородные революционные традиции французского народа, создавали представление о революционере как о вырвавшейся на свободу горилле. В литературе развивался натурализм, стремившийся извратить гуманистические заветы реализма и подчеркивать в людях преобладание низменно-физического' начала. Отсюда следовал вывод, что все духовные, в частности социальные, а тем более революционные, стремления человека якобы совершенно чужды его природе.

Для Жюля Верна эти годы были периодом освобождения еще от одной иллюзии, с которой дотоле он тесно сжился. С Сорок восьмого года он привык верить в то, что существует некая единая Наука с большой буквы, как и единая Культура, служащие всему человечеству. Теперь писатель теряет веру в то, что наука является универсальным ключом, открывающим человечеству дверь в будущее.

Но это освобождение от иллюзий не было разочарованием. Еще шире раскрылся перед писателем огромный мир, прекрасный, несмотря на раздирающие его противоречия. И еще смелее Жюль Верн, великий защитник свободы, ринулся на бой с силами тьмы, рабства и угнетения. И с прежней регулярностью продолжали выходить книги серии «Необыкновенные путешествия» — ведь они были его борьбой!

Тень великого тайпинского восстания проходит по страницам романа «Треволнения одного китайца». К теме войны индийского народа против английских поработителей писатель возвращается, после трилогии, в романе «Паровой дом»; о колониальном рабстве в Южной Америке, об охоте за людьми и нравах миссионеров, идущих впереди колонизаторов, писатель рассказал в книге «Жангада». Теме восстания греческого народа в двадцатых годах XIX века против турецкого гнета посвящен исторический роман «Архипелаг в огне». О восстании французских поселенцев в Канаде в 1837 году против английского владычества говорится в романе «Безымянное семейство».

В ответ на свирепую бурю реакции во Франции поднималась война протеста со стороны народа. Лагерь революционного движения, сильно пополнившийся в начале восьмидесятых годов, после амнистии коммунаров кипел яростью. Все громче звучали голоса, которые Жюль Верн воспринимал, как призыв к мести врагам французского народа, к отмщению за гибель Парижской Коммуны. В этой обстановке он пишет в 1885 году новый большой роман — «Матиас Сандорф».

Герой романа — венгерский патриот Матиас Сандорф, организатор заговора против австрийских поработителей своей родины. В центре романа — месть предателям, выдавшим заговорщиков правительству. Эта книга внешне повторяет схему романа Дюма-отца «Граф Монте-Кристо» — это признавал сам Жюль Верн в посвящении романа, адресованном писателю Дюма-сыну. Но Жюль Верн вместо темы личной мести врагам героя поставил в центре романа тему социальной мести врагам революции…

Герой книги доктор Антекирт (он же Матиас Сандорф) совсем не похож на индивидуалиста и вельможу Монте-Кристо. Да, им движет месть предателям Саркани, Зирону и Торнталю — месть за позорную гибель друзей и порабощенную родину. Но высший пафос его жизни — спасение угнетенных от всех видов эксплуатации. Эта мысль выражена в романе не слишком отчетливо, да этому нечего и. удивляться: вспомним, каким жестоким редактором Жюля Верна умел быть, когда нужно, Этсель-старший, а тем более мог быть и Этсель-младший. Но для любого читателя ясно, что остров Антекрит, где нашли себе новую родину политические изгнанники многих стран, тоже похож на что-то вроде утопии и нисколько не схож с островом Монте-Кристо, где пресыщенный местью граф нашел себе уединенное убежище.