– Если тебе преподнесли подарок, то ты волен отказаться от него.

Магали постаралась придать побольше блеска своим глазам, как будто выпила чай, сделанный для нее Эшей, а не выплеснула его в Сену. Но удачные озарения сегодня явно не сопуствовали Магали, поскольку тому чаю предназначалось погрузить ее в сновидения.

– А как с моим шоколадом? – с трудом вымолвила она.

Тем самым напитком, что она приготовила собственными руками, от всего сердца насыщая его желанием видеть перед собой на коленях умоляющего Лионне.

– Отказался, не раздумывая, – твердо сообщила Женевьева, подняв повыше праздничный кувшин. – И попросил нас отнести его обратно тебе.

Магали ахнула так, словно этот шоколадный кувшин наполнили ледяной водой, которую Женевьева вдруг плеснула ей в лицо. Такой откровенный отказ. И к тому же на глазах у Сильвана Маркиза.

– Восхитительный аромат, – мгновенно заявил самый знаменитый шоколатье Парижа, хотя запах, теперь доносившийся из кувшина, стал более слабым и менее экзотическим призраком былого насыщенного аромата. – Я не отказался бы попробовать чашечку.

Магали твердо решила, что нажелает всего самого лучшего в мире этому шоколатье и его невесте. Какой прекрасный человек!

– Только не этот, – поспешно сказала она, забирая остывший кувшин у Женевьевы.

Мысль о том, что Сильван Маркиз будет умолять ее о чем-то, стоя на коленях, казалась просто… нелепой. Для него у нее будет совсем иное пожелание.

– Я лучше приготовлю свежий. Тетушка Женевьева, тетушка Эша, познакомьтесь с Сильваном Маркизом…

Она постаралась незаметно подчеркнуть важность этого представления, зная, что тетушка Женевьева не оказала бы особого уважения и самому президенту страны. Ну, президенту можно его и не оказывать, но не уважать Сильвана Маркиза… в общем, надо знать меру.

– … и с Кэйд Кори, – прибавила она с особенной многозначительностью, чтобы это имя не прозвучало пустым довеском.

Кэйд криво усмехнулась, но выглядела довольной.

– Я помню вас, – сказала ей тетушка Эша. – Кажется, все получилось.

Кэйд слегка прищурилась.

– Что… получилось? – опять спросила она, на сей раз с оттенком большей настороженности.

– Сильван Маркиз… – услышала Магали из кухни задумчивый голос Женевьевы, где, выпив остывший напиток, принялась готовить свежую порцию. – По-моему, я видела вас по телевизору. Вы очень искусны в шоколадном деле, верно? Неужели вы намерены выведать мои секреты?

Наливая молоко и немного сливок в кастрюльку, Магали мысленно застонала, воздев глаза к небесам.

– Фактически, собственно говоря… – начал Сильван, и Магали уронила ложку. Послышался скрип стульев. – Мне хотелось поговорить с вами о ваших витринах.

К тому времени, когда Магали вернулась с приготовленным шоколадом, Сильван и Женевьева уже сидели за столиком вдвоем, углубившись в обсуждение условий, на которых Женевьева поможет ему создать проект исключительно волшебной экспозиции для витрины, а сидевшая рядом Кэйд Кори едва не лопалась от самодовольной радости, с трудом пытаясь прикрыть ее деловым видом.

Совершенно не задетый манерой Женевьевы, воспринявшей его как молодого arriviste[47], Сильван уважительно обхаживал пожилую женщину, всем своим поведением показывая, что она могла бы оказать ему величайшую из услуг.

Кэйд Кори следила за его разговором со сдержанной и такой выразительной любовью и симпатией, что Магали, стоявшая там с подносом шоколада, насыщенного для них сердечными пожеланиями чудесной жизни, внезапно почувствовала себя отчаянно одинокой.

Дверь с тихим жалобным звоном открылась, и она, взглянув туда, радостно улыбнулась. Мадам Фернан! Их старая клиентка со вздохом вплывала в зал.

– Магали, ma petite chйrie[48], надеюсь, ты не откажешься немного приглядеть за Сисси, пока я попробую кое-что у Филиппа? Они не пустили меня с собачкой.

День открытия завершился. В заключение родственники и служащие Филиппа, угощаясь шампанским, подняли бокалы и провозгласили за его успех пару тостов. Кондитерская выглядела чистой и безупречной, и вполне естественно, что ему захотелось продлить ощущение успеха, уже в одиночестве обозрев новые владения.

Насладиться видом гладкого холодного мрамора и поблескивающих стеклянных витрин, стоя посреди богато украшенного лепниной зала, настоящего дворца pвtisseries[49]. Очередь к нему протянулась почти до самого островного мыса. Он самолично неоднократно выходил на улицу, чтобы раздать бесплатно лакомые кусочки десертов и, естественно, осознавая неутоленные ожидания собравшихся, одаривал всех, к их вящей радости, своим благосклонным вниманием.

Однако его затаенная неудовлетворенность проявлялась в покалывающем напряжении спины, прямо между лопаток.

Она не пришла. Не соизволила прийти и стать свидетельницей его успеха, увидеть, какая толпа готова часами простаивать на холоде ради того, чтобы насладиться вкусом его макарун, которыми она пренебрегла. Не пришла посмотреть на его триумф, осознать ценность того, от чего отказалась.

Он собирался сам встретить ее и проводить в зал – никаких очередей для нее! – ввести в лаборатории, в узкий круг семьи и служащих, обойтись с ней исключительно вежливо. Чтобы устыдить Магали этой самой высшей степенью своей обходительности, вопреки ее грубости, заставив изменить мнение о нем в лучшую сторону.

Но она не пришла.

А вот тетушки ее заявились с визитом. Произвели столько шуму!

Впрочем, их появление ничем особенно не омрачило радость открытия, дело ограничилось легкой потасовкой у входа, когда они, прорвав очередь, проникли в кондитерскую. По крайней мере, он не принял от них ничего, что могло бы испортить ему этот день.

Он не выпил их чай, даже не собирался пробовать это зелье, принесенное ему особой, которая считает себя sorciиre[50].

А что до кувшинчика мадемуазель Магали… соблазнительный аромат, вплетаясь в иные запахи, наполнявшие лабораторию, искушал всех. И шеф-повара, тут же оторвавшись от работы, с жадностью взирали на сосуд с шоколадным напитком.

Ему пришлось отказаться и от этого зелья, потому… потому что будь он проклят, если согласится оказать ей честь, попробовав ее шоколад, – после того как она обошлась с его необычайным пирожным так, словно оно ничего не стоит. Вдобавок у него сложилось стойкое убеждение, что Магали пытается превратить его в жабу.

А что он мог сделать с ней?

Пробудить в ней непреодолимое, всеобъемлющее вожделение?

Он взял из малой холодильной камеры одну из тех миндальных ракушек «Desir» и попробовал ее – с тревогой, словно с того дня, как Магали отвергла ее, прошла целая вечность.

Нет, вкус по-прежнему безупречен. Крупинки фисташек на языке, тихий хруст оболочки и мгновенно тающий небесный вкус миндаля, а чуть позже – более плотный и насыщенный – абрикосового ганаша и, наконец, когда вы добираетесь до самой сердцевины, неожиданное легкое похрустывание спрятанного там закаленного карамельного ядрышка.

Малейшее изменение сделало бы пирожное вполне обычным. Он не мог позволить тому сомнению, что она посеяла в нем, погубить свое самое популярное произведение.

Может быть, для Магали необходимо придумать нечто новенькое.

Он положил руку на мраморный стол, позволив проникающему в ладонь холоду настроить мысли на творческий лад.

Нечто еще более оригинальное. То, что могло бы заставить эти карие глаза, сверкающие гневом, расшириться и потрясенно загореться желанием. То, что, попав к ней на язык, обезоружило бы ее совершенно, не позволив губам изогнуться в презрительной усмешке. Нечто совершенно особенное, что под силу сотворить только ему – во всем подлунном мире.

С полнейшим презрением она назвала его «ваше высочество».