— А нас не выгонят?

— Что ты! Ни за что!

— А что ты скажешь, когда войдёшь? — интересуется Пейся.

— Почему это я скажу? А может быть, ты скажешь!

— Ну ладно, кто войдёт первым, тот скажет!

— А кто войдёт первым?

— Ты!

— Здравствуйте, почему это я?

— У тебя есть вид,— льстиво произносит Пейся,— и ты знаком с комиссаром.

— Я первым не пойду,— решительно заявляет Сёма,— я тебе не слуга!

— Хорошо! — соглашается Пейся и кладёт руку па железные перила у чьей-то лавки,— Гадаем! Моя рука лежит!

— Моя рука тоже лежит! — кричит Сёма и кладёт руку на железо рядом с Пейсей.

— И моя лежит!

Жеребьёвка заканчивается проигрышем Сёмы: ему заходить первым и ему говорить.

— А ты где будешь? — спрашивает Сёма.

— Около тебя!

— Смотри мне,—предупреждает Сёма,—не вздумай бежать!

Приоткрыв дверь синагога, друзья хором спрашивают:

— Сюда можно войти?

— Входите,— раздаётся голос.

— Иди ты первый,— шепчет Сёме Пейся,— без обмана!

Сёма по привычке поправляет картуз и входит в молитвенный дом. Трофим, улыбаясь, кланяется ему, и Сёма сразу чувствует себя легко и свободно.

— Я зашёл узнать, может, что нужно.

— Нужно,— с грустью говорит Трофим,— Фуража не хватает — это раз. Людей расквартировать — это два. Из синагоги убраться — это три.

— А разве здесь плохо? — обиженно спрашивает Сёма.—По-моему, самое подходящее место. А там в углу можно спать.

— Нет, Сёма,— не соглашается Трофим,— отсюда придётся уйти. Не место здесь военному комиссару. Даже па один день! Понял?

Сёма кивает головой, но ему совершенно непонятно, чего ещё хочет Трофим. Подумаешь, какой барин! А чем здесь плохо? Кажется, места много и света достаточно.

— Так вот что, Сёма,— серьёзно говорит Трофим,— не пойдёшь ли к нам на службу?

— Что делать? — спрашивает удивлённо Сёма.

Но Пейся щиплет его сзади и шепчет куда-то в плечо:

— Что ты строишь фасоны? Соглашайся!

— Да,— продолжает Трофим,— будешь курьером военного комиссара. Дело это тебе по плечу. Место ты знаешь, ноги у тебя быстрые.

— А оружие будет? — с замиранием в сердце спрашивает Сёма и, краснея, уводит глаза от Трофима.

— Это уж потом. Послужишь — и получишь.

— Хорошо,— решительно говорит Сёма,— я согласен.

— Нет,— смеётся Трофим,— мы не будем торопиться. Ты ещё посоветуйся с бабушкой. Скажи, что у тебя будес наек.

Сёма смущённо молчит. До каких пор во все дела он будет вмешивать бабушку? Ему делают такую честь, назначают курьером, так нужно спрашивать у пёс позволения. Кажется, бабушка уже держит в руках комиссара!

В это время Пейся, осмелев, продвигается вперёд.

— А двух вам не нужно? — спрашивает он.

— Можно и двух,— соглашается Трофим и, закуривая, кивает головой матросу: — Вот они тебя проведут. Понял? Взять понятых. Ордер готов!

Матрос надевает на ноги какие-то очень неудобные лакированные ботинки с серой замшей и дрожащими пуговичками и, взяв в руки ружьё, говорит:

— Есть, товарищ военпый комиссар! Отправляюсь.

Повернувшись, он кланяется друзьям и кричит раскатным,

семипушечным басом:

— Матрос непобедимого революционного Балтийского флота Степан Тимофеевич Полянка! Выбрасывайте вымпела!

Потрясённый и уже завидующий, Сёма растерянно смотрит на матроса со смешной, коротенькой фамилией и не знает, что же нужно выбрасывать. В недоумении выходят они на улицу. Полянка сдвигает на затылок бескозырку с ленточкой и расстёгивает куртку с золотыми блестящими пуговицами. Сёма видит на его широкой груди зелёную лохматую женщину с рыбьим хвостом.

— Смотри! — восхищается Пейся.— Какая картина!

Степан Тимофеевич склоняется к ним и тихо говорит:

— Боевая задача такова: произвести обыск и арестовать здешнего купца Магазаника.

Сёма раскрывает рот и почтительно смотрит на матроса.

— Требуется,— продолжает он,— двое понятых. Понятно, шлюпочки? Один будешь ты,— говорит он Сёме,— а другого, постарше, захватим в пути. Ясно?

— Ясно,— покорно повторяет Сёма, но он не понимает, как это можно арестовать Магазаника.— А вы пе боитесь?

— Шлюпочка! — смеотся Полянка и заглядывает в глаза Сёмы.— Не такие баржи на ремне тянули!

И они идут. Впереди матрос в лакированных ботинках и широких чёрных штанах, позади — будущие курьеры: Сёма и Пейся.

— Ты не боишься? — спрашивает Пейся.

— Боюсь,— признаётся Сёма, с тревогой представляя себе покрасневшее, злое лицо купца.

— А за что его?

— За всё,— хмуро и строго отвечает Сёма, вспоминая несчастные глаза Майора с рассечённой губой,— за всё.

— А что с ним будут делать?

— Расстреляют!

— А если он откупится?

— Не откупится.

— А если отпросится?

— Не отпросится.

— А если убеяшт?

— Не убежит! — холодно бросает Сёма и ускоряет шаг.

В эту самую комнату Сёму приводил Фрайман, и кто бы мог подумать, что Старый Нос ещё раз придёт сюда! Сёма стоит у двери неловко и смущённо. Рядом с ним — Доля. Они понятые. Пейся наблюдает издали: он частное лицо. Матрос присел к столу. Магазаник в нижнем белье лежит на кушетке: он собирался уснуть после обеда — ему помешали.

— Встать! — хмуро говорит Полянка, протягивая к лицу куща какую-то бумагу.— Именем революции,— уже торжественно продолжает матрос,— вы арестованы, и имущество ваше отныне принадлежит народу! Открыть все ящики!

Магазаник дрожащими руками открывает дверцы шкафа.

— Отставить! — приказывает Полянка и отворачивается лицом к окну.— Извольте надеть штаны!

Купец берёт брюки, и нога его никак ire может попасть в штанину. Матрос ждёт. Магазаник, покачиваясь, идёт к столу и, вдруг решив что-то, бросает на пол связку ключей.

— Разбой! — кричит он.— Среди бела дня! Не позволю! Через мой труп!

— Мы можем пойти и па такие жертвы,— спокойно говорит матрос и приступает к обыску.

...На улицу первым выходит Магазаник, за ним Полянка с ружьём наперевес. Подле дома с удивлёнными лицами стоят родственники купца, и чахлый брат его Нахман осторожно кашляет, прикрыв рукой рот.

— Они уже собрались,— кричит Магазаник, потея и брызгая слюной,— они ждали этого! Где ваши слёзы, продажные твари? Изверги уводят кормильца, а вы молчите! Где ваши слёзы, змеи? Отсохнет рука, если к добру моему потянется! Кто присвоит чужое — сгорит на огне! Золото моё вам снится? Конца моего ожидаете? — Магазаник тяжело вздохнул и, подняв руку,

g Повесть о детстве

225

закричал: — Что вы стоите? Вернусь — сапожным шилом уши проколю! Рабами сделаю!

Но родственники стоят молча, испуганно прижавшись к серой стене дома. Они не плачут. Только гимназист Нюня, схватившись за голову, кричит вслед отцу:

— Что теперь будет со мной? Что теперь будет со мной?

Отец не слышит его. Подняв воротник, идёт Магазаник по

улице, чувствуя на спине трёхгранный штык матроса и безучастные взгляды прохожих.

ВОИН РЕВОЛЮЦИИ

Уже несколько дней работали курьеры военного комиссара, и многие в местечке завидовали им.

— Гольдиным везёт! — говорили евреи.— Шутка сказать, иметь такую руку! И кто бы мог подумать, что этот Трофим вдруг станет большим чином.

Больше всех убивался жестянщик Фурман, у которого Трофим когда-то снимал угол.

— Я не виноват,— оправдывался он перед женой.

— Виноват,— неумолимо твердила жена,— у тебя голова набита соломой!

Сёма раздобыл где-то шинель, и, хотя она была вся в дырах, всё же это была пастоящая длинная военная шинель, и Сёма чувствовал себя в ней героем. Кроме того, он нарочно сломал козырёк на картузе, и теперь уж всем было видно, что Сёма — курьер комиссара. Шёл он по улице медленно, длинные и всегда распахнутые полы шинели волочились по земле, и взгляд его был угрюмым и строгим. Он вмешивался во все дела, выслушивал жалобщиков и давал советы. Одно только мучило Сёму и не давало, ему покоя — он был без оружия. Хоть бы какой-нибудь револьвер дали, даже не стреляющий,— так нет, ни за что! В остальном Сёма был доволен жизнью и своим новым назначением.