Итак, мы двигаемся вперед. Немцы отступили! Какая это была радость, перейти опять границу и перенести бои на их территорию. Я жадно глотал воздух, гарцуя на своем Янусе впереди роты.

Тяжелое состояние нудного окопного сиденья под снарядами сменилось приятным сознанием наступления и свободы!.. Это было чувство непередаваемой радости. Между прочим, когда мы подходили к бывшим немецким окопам, издали увидали на самой дороге лежащего здесь без движения нашего солдата. Все мы думали и сожалели, что это – убитый. Но когда рота к нему приблизилась, «убитый» вдруг поднялся и, шатаясь во все стороны, начал плясать и петь! Он был совершенно пьян.

Оказалось, это был солдат из разведки. В немецких окопах он набрел на целую бутылку с крепким «шнапсом»… Обрадовавшись такой находке, он ее всю выпил и сразу опьянел! Вся рота хохотала, что приняли пьяного за мертвого.

В имении N., где был у немцев штаб корпуса, мы нашли целый склад подарков, одежды и вкусных продуктов, присланных из «фатерланда» для офицеров и солдат… В этом же имении мы нашли в одной хате смертельно раненную красивую молодую девушку-литвинку. Старик-отец рассказал нам следующее: немецкий унтер-офицер из отряда у Капсодзе все время добивался ее любви и вот, потерпев неудачу, в последний момент, когда его рота ночью уже уходила, прибежал в хату к его дочери и с руганью выстрелил в нее!

Скорбная картина умирающей, такой молодой и красивой, девушки взволновала нас всех!

Родители ее горько плакали, умоляя нашего полкового врача спасти ее, но, по словам доктора, надежды было мало. Пуля застряла вблизи сердца. Девушку эту в сопровождении ее отца и фельдшера отправили в полевой лазарет.

Двинулись дальше на Герритен. С чувством особой гордости смотрю на пограничные столбы; вот и горка с тремя соснами, свидетельницами нашего первого боя под Сталупененом. Казалось, что здесь ничего не изменилось. Только вместо цветущего лета стоит глубокая осень. А сколько пережито, перечувствовано за это короткое время! Как часто радость боевых успехов сменялась унынием и малодушием от наших ошибок и потерь!

Ведь только сегодня утром мы, уфимцы, ожидали поражения у Капсодзе, и вот, все опасения рассеялись… Кто же выручил нас?! Оказалось, 25‑я дивизия сделала прорыв, дело дошло до штыкового боя, которого немцы вообще не выдерживали, и они очистили нашу территорию. Мы их преследуем.

24 октября с раннего утра наша дивизия, перейдя границу, двигается вперед в Восточную Пруссию со всеми мерами охранения. Не доходя Сталупенена – остановились на ночлег. Наш 4‑й батальон, шедший в полковом авангарде, в ночь на 25 октября исполняет сторожевое охране ние. И караулы, и заставы окопались на случай боя.

Темная ночь. Впереди сияет электричеством Сталупенен. Слышен гул поездов. Мы решаем вопрос: что это – привоз или отвоз войск? У меня мелькает мысль: «А что, если бы сейчас наша артиллерия засыпала снарядами этот узел сообщения германской армии, эту станцию, полную войск?!» Но наше начальство лучше знает, что здесь у немцев делается и что нужно делать нам!

Наутро наша дивизия двинулась походной колонной в направлении на Сталупенен. Нам казалось, что повторяется наш победный Гумбиненский марш. В усадьбах и деревнях на нашем пути совершенно пусто… Очевидно, немцы продолжают отступать дальше, думал я. И вот, неожиданно над нашей колонной загремела шрапнель и гранаты. Противником открыт с двух сторон перекрестный огонь. Полк быстро стал разворачиваться для боя: 1‑й, 2‑й и 3‑й батальоны – в боевую часть, 4‑й батальон – в резерв. Моя рота назначена в прикрытие артиллерии. Вообще, пока дивизия и ее артиллерия заняли свою позицию и открыли огонь, потери убитыми и ранеными были уже большие. Но, несмотря на это, полки нашей дивизии, испытанные в прежних боях, не растерялись, перешли в боевой порядок. Роты быстро окопались, открыли свой меткий огонь, и постепенно бой принял планомерный ход. Наша артиллерия на этот раз не жалела снарядов. Скоро роты стали просить пополнения патронов.

Находясь со своей ротой, как прикрытие, около 5‑й батареи (подполковник Попов), то есть сзади полка, я лично видел, как наши обозные солдаты-ездовые под сильным орудийным и ружейным огнем, нахлестывая лошадей, лихо подвозили патроны к самым окопам. Многие из них при этом были убиты или ранены вместе с лошадьми.

Эти нестроевые, обозные солдаты – незаметные герои – честно исполнили свой долг и обязанности в бою, жертвуя жизнью, вечная им память!

Бой разгорался с переменным успехом, но неожиданно далеко вдали, со стороны Сталупенена, то есть с правого фланга, показались новые силы немцев. Первый заметил в бинокль их появление мой фельдфебель и доложил мне. Увидав, как густые колонны немцев двигаются на наш правый фланг, я быстро сообщил об этом командиру 5‑й батареи подполковнику Попову, а сам со своей ротой сейчас же открыл огонь по новому направлению с разными прицелами (как рекомендуется «Наставлением для стрельбы») – от 1 200 до 1 700 шагов по видимым даже невооруженным глазом густым колоннам противника. В это же время командир 5‑й батареи подполковник А. И. Попов половиной своей батареи занял новую позицию, в стороне на горке, и скоро открыл огонь по ясно видимой цели.

Наш огонь стал наносить немцам огромные потери. В бинокль видел я, как немецкие колонны начали таять и наконец развертываться в цепи, а их артиллерия открыла огонь по нашей 5‑й батарее. В прикрытие орудиям этой батареи я послал от своей роты два взвода под командой поручика Бадзена. Взводы эти начали окапываться уже под огнем немецкой артиллерии.

Таким образом, немцы продолжали наступление не только с фронта, но и с обоих флангов; видимо, мы попали в мешок! Особенно страдала от их артиллерийского огня наша 5‑я батарея. Правда, она нанесла немцам огромные потери, но зато и сама была буквально расстреляна сосредоточенным огнем нескольких немецких батарей – она занимала слишком открытую позицию. Я своими глазами видел, как доблестный командир ее подполковник Александр Иванович Попов до последнего момента лично корректировал огонь, стоя совершенно открыто на батарее, пока не был убит разорвавшимся буквально на нем снарядом!

Батарея скоро умолкла. Жуткое и грустное впечатление производили убитые защитники ее во главе со своим храбрым командиром, лежавшие в разных позах около испорченных орудий. Вечная память героям!

Немецкие цепи, несмотря на меткий огонь нашей пехоты, приближались, охватив нас уже с трех сторон. Казалось, самый воздух завыл и запел от туч пуль, летевших в наши окопы!

Наша артиллерия под превышающим огнем немецкой тяжелой и полевой артиллерии (в этом бою, как я потом узнал из немецких источников, у немцев количество батарей было в шесть раз более нашего!) постепенно замолкала…

Но зато наша пехота продолжала держать свой убийственный огонь, сдерживая цепи немцев почти перед самыми окопами. Наши силы таяли. Убитых и раненых у меня в роте было уже очень много. Особенно пострадала полурота – прикрытие орудий, стрелявших по немцам во фланг. Здесь был вторично и опять в ногу ранен поручик Бадзен. Я отправил его с санитаром на перевязочный пункт.

Между прочим, во время этого боя мне пришлось видеть (в бинокль), как у немцев, почти на самом фронте, где рвались наши снаряды, действовал их полевой госпиталь, устроившийся в огромном сарае. Я своими глазами видел, как самоотверженно работали их санитары под сильным огнем, перенося из разных мест боя на носилках раненых…

Невольно с горечью сравнивал я нашу санитарную помощь – где она?! Почему во время боя мы ее не видим, не чувствуем? Почему наши тяжелораненые обречены или на смерть, или на помощь уже только со стороны… врага?! Так, например, все тяжело раненные в этом бою 25 октября офицеры и солдаты, как потом выяснилось, попали в плен к немцам.

Когда стемнело, немецкие цепи очутились почти у самых наших окопов. Они окопались, не решаясь идти в атаку. Очевидно, потери у них тоже были огромные.