Толстое острие прозрачного кварца собирает воедино несколько параллельных игл, как донжон, поддерживаемый боковыми контрфорсами, которые устремляются к центральной башне и одновременно ее подпирают. Основание не вырастает из аморфной породы, как чаще всего происходит. Мощный массив не является и двойной пирамидой, как бывает в иных случаях. В нем зияет каверна, ощетинившаяся, в свою очередь, иглами, направленными противоположно общей формации. В промежутки вонзаются призматические пустоты с такими же остриями. Они, кажется, приготовлены для того, чтобы новый, дополнительный к первому, пучок стрел точно вошел в свободные пространства — длинные колодцы, высверленные в обелисках. Излишне уточнять: подобный пучок стрел не мог покинуть ненужный колчан и никогда не мог в нем находиться. Возможно, футляр лишь создает представление о своем идеальном и необходимом соответствии. Вроде того, как на шахматной доске черным клеткам соответствуют белые, повторяя их размер и форму, внутри частокола игл-многогранников с необходимостью сохраняются узкие углубления, которые зеркально отражают их форму: симметричный рельеф направленных им навстречу виртуальных игл, на самом деле — просто промежуточных отверстий.
Мне вспоминается осколок берилла, который я недавно пытался описать. Бесчисленные заостренные полости, послушные геометрии породы, пронизывают светящуюся массу, и в этой форме нет отпечатка какой-либо матрицы. Это в буквальном смысле пустотелые иглы: так благородное вещество свидетельствует о том, что оно умеет соблюдать собственный модуль даже в свободном пространстве.
Лучше осведомленный, я могу вернуться к блоку кварца, которому только что удивлялся. На разных его гранях видны впадины, неравные выемки, ограниченные отрезками прямых и равновеликими углами. Некоторые из них внезапно завершаются, другие идут в глубь минерала, пробивая его насквозь. Стенка изборождена заграждениями, между которыми проложены ровные ходы под открытым небом, словно вычерченные по линейке. Ничто не заставит их отклониться в сторону. Коридоры (хочется назвать их квадратическими или обтесанными на четыре канта, хотя я знаю, что в эти определения вкладывают другой смысл; однако нет эпитета, который лучше передал бы угловатость их очертаний) то впадают один в другой, то расходятся или встречаются, то сливаются, образуя одну галерею из двух. В этом случае по всей ее длине острым как бритва ребром отмечен уровень совпадения двух полостей.
Лабиринт коридоров напоминает термитник, но без единой кривой, без единого свода: повсюду наклонные линии, перпендикуляры. Закон кристаллического мира царит здесь безраздельно, не зная исключений. Колодцы кажутся столь же сложными и беспорядочными, как иглы друз, что выстраиваются произвольно, пучками или попарно, перебрасывая между собой своего рода мостки или прорастая одна в другую: маленькая в большую, тонкая в толстую. Они с легкостью проходят одна сквозь другую, будто это газообразные или нематериальные тела, а их прямолинейность между тем ничуть не повреждена и не нарушена. В сети туннелей я узнаю знакомую архитектуру, причудливую и упрямую. Снова — и на сей раз с какой очевидностью — кварц словно ускользнул в пустоты, оставленные удаленными иглами.
Я отказываюсь от своей нелепой гипотезы, едва ее сформулировал: не существует достаточно крепких игл [в действительности, ничто меня в том не убеждает], которые раздвинули бы кристаллы кварца и навязали ему свой закон, свои оси роста, свои контуры — ведь, чтобы расти, им необходимо свободное пространство. Кстати, какое вещество [может быть, просто вода] могло бы их затем растворить? Какая сила тяги могла бы вырвать их массу из каменного корсета, который все еще ее обрисовывает? При какой температуре [если бы вместо накаливания туже функцию выполнял крайне замедленный длительный процесс] они могли бы превратиться в жидкость или испариться, оставив лишь пустую, но со всей точностью воплотившую их образ форму? Все эти решения мысль вынуждена отбросить, едва она их выдвинула [хотя сомнение остается]. Искать нужно не здесь, следует подумать о неожиданных последствиях основного свойства, обратиться к деспотическим общим принципам, которые, вероятно, направляли загадочное строительство изнутри, пресекая всякие колебания и ропот, как определяют они создание любого кристаллического сооружения.
Кристаллы — форма минерала, рожденная бесконечным повторением элементарной атомной модели — звена. Это касается и кварца: каждый атом кремния расположен в центре тетраэдра, вершины которого заняты атомами кислорода. Звенья соединены углами. Они строятся в цепочки, благодаря чему кристалл получает в итоге ровные грани. Кристалл — простое геометрическое тело — отражает топологические свойства звена. Вот почему для каждого минерала характерны определенные кристаллы, если только для него не оказываются возможными несколько равноэкономичных решений, как в случаях с немногочисленными полиморфными телами. Что касается тетраэдров кварца, они неизбежно объединяются в гексагональные призмы с общей формулой угла, почти всегда завершенные пирамидой или двойным фасетом в сплющенных кристаллах. Вся кристаллография основана на непреложном постоянстве одной и той же трехмерной структуры для данного минерала. Таким способом формируются кубы пирита, галенита или соли, тетраэдры квасцов, ромбы топаза, скаленоэдры кальцита или, в сростках, звезды церуссита, копья гипса. На макроскопическом уровне, на вид и на ощупь, стенки их всегда совершенно гладки. Кристалл растет вокруг одной или нескольких осей. Возникшие при смыкании граней ребра образуют выступающие углы — они могут быть раскрыты, насколько хватает воображения. Углы заключают устойчивое вещество в структуру, которая, путем механической аккумуляции, переносит конфигурацию частиц в видимую реальность.
Тут я погружаюсь в грезы. Я хочу сказать, что течение мыслей выходит из-под моего постоянного контроля: теперь уже не будет ни курсива, ни квадратных скобок Я воображаю цепочки атомов. Каждая первичная комбинация, сцепляясь с другими, примыкает к устойчивой массе, присоединяющей свободные элементы до тех пор, пока не будет исчерпан их запас. Тогда образование достигает цели. Я предполагаю, что по какой-то причине — неведомой, но отнюдь не противоречащей логике этой системы — последние звенья оставляют позади примечательную позицию, соответствующую моменту, когда каждая из двух сторон угла становится продолжением другой. Стоило пересечь эту границу, и выступающий угол превратился во входящий. Вместо того чтобы завершать тело, он начинает точно обрисовывать его отсутствие. Действительно, я представляю себе, что в разных направлениях роста кристалла, то есть со всеми его гранями одновременно, происходит то же самое. Отныне форма кристалла существует вне его материи. Вещество, вместо того чтобы составлять кристалл, заключает его в оболочку и ограничивает снаружи. Кристалл очерчен в пустоте, он стал обратной величиной, своего рода негативом, но присущая ему геометрия по-прежнему нерушима.
В этом отношении очевидную аналогию представляют раковины моллюсков — вещество также инертное и вместе с тем живое, способное развиваться. Спираль раковины обычно ориентирована в правую сторону: раковина, закрученная влево, — настоящий раритет, если только, в силу еще более редкого исключения, она не характеризует вид в целом, и тогда уже редчайшей находкой оказывается правосторонний образец. Кристаллы, как и раковины, отличаются противоположной поляризацией: как у раковин, она может быть правой или левой. Не разумно ли подозревать у кристаллов возможность более радикальной переориентации, которая, однако, не нарушала бы императив закона, определяющего породу? Разве есть что-то абсурдное в том, чтобы представить себе, как, при сохранении полной симметрии, меняются местами внутреннее и внешнее — присутствие и отсутствие? Достаточно малейшего щелчка, и все может перевернуться. В топологии обычны подобные решения.
Люди говорят об антивеществе, вот и я уступаю соблазну порассуждать об антикристаллах, и не метафорически, а почти в математическом смысле слова. Я заметил, что есть правильной формы полости, которые образованы согласно строгим законам и занимают место кристаллов. В них попросту поменялись местами наполненность и пустота. Способ образования остается неизменным, только с обратным знаком. Я не питаю иллюзий относительно ценности моего предположения, оно ценно разве что как пример. Я не нашел ничего подобного в трудах по минералогии и даже не заметил, чтобы в них уделялось внимание структурам, освещению генезиса которых, надеюсь, могла бы послужить моя гипотеза. Возможно, она уже давно известна и так банальна, что наука не удосуживается о ней помнить, или ошибочность ее очевидна и не стоит опровержения. Я довольствуюсь тем, что обнаружил загадку и отважился на догадку, которая, кажется, удовлетворяет брошенному вызову. Мне не так уж важно, что мой ответ заслужил лишь категорический отказ, ибо я быстро понял: другой ответ, оставшийся подразумеваемым, тот, что я держу наготове (я имею в виду курсив и квадратные скобки), вероятнее и экономнее, а также шире, поскольку он объясняет псевдоморфозы, случай с ложными кристаллами, которые заполняют полости, освобожденные кристаллами другого минерала, растворенными или вынесенными и оставившими вместо призрака пустую форму.
