смазочным маслом военной машины. Пессимизм, уверяющий, что война в самой

природе человека, опустошающе влиял на людей еще с древних времен. «Война — это

естественное состояние народов» (Платон). «Война— это творец, начало всех вещей»

(Гераклит). Но эта книга афоризмов о войне доказывает, что движение за мир

существует столько же, сколько существует человечество. «Убийства, совершаемые

обыкновенными людьми, наказываются. Но что сказать о войнах, о бойнях, когда

истребляются целые нации?» (Сенека). Христианский ритор Лактанций, живший в

третьем веке, заклинал: «Носить оружие христианам не дозволено, ибо их оружие

только истина». Гюго воскликнул: «Общество, допускающее войну, человечество,

допускающее нищету, кажется мне обществом, человечеством низшим, а я хочу

общества, человечества высшего». Великий француз был прав, говоря в равной степени

о войне и нищете, ибо война — это моральная нищета человечества. В Севастополе под

ядрами, развеявшими романтический ореол вокруг войны, Толстой сказал людям, как

укоряющий учитель детям: «Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни: надо

понимать это, а не играть в войну». Неистовый Гладстон гневно швыр

209

пул в лицо апологетов войны: «Милитаризм есть проклятие цивилизации».

Ненавидел войну Гоббс, но он не верил в возможности людей уничтожить войну:

«Человечество—это волчья порода, всегда готовая растерзать друг друга». Спенсер,

наоборот, видел возможность уничтожения войны в нравственном совершенствовании

людей: «Сама идея, что всякие преобразования могут и должны совершаться лишь

мирным путем, предполагает высоконравственное чувство».

Семьдесят лет, прошедшие с года выпуска этой книги, сделали войну гораздо

страшнее. Но именно эти семьдесят лет, включающие в себя опыт двух мировых войн,

опыт Карибского кризиса, корейской и вьетнамской войн, напряжения на Ближнем

Востоке, опасных инцидентов на советско-китайской границе, именно эти годы как

никакие другие укрепили идею полного уничтожения войны. Порой кажется даже, что

сама атомная бомба, ужаснувшись самой себя, если бы, конечно, у нее были бы разум и

совесть, покончила бы жизнь самоубийством. Хельсинкские соглашения показывают

невиданное доселе единодушие самых разных стран с самыми разными

политическими системами в отношении к кардинальному вопросу об уничтожении

войны. Если человек создал войну, он ее может и уничтожить. Но бомбы уничтожить

нетрудно — трудней уничтожить то, что порождает войну. Недоверие — мать войны. В

давние времена захватничество порой носило откровенно варварский характер, не

прикрываясь политикой. Теперь политика стала хозяйкой мира, а война лишь ее орудие.

Ко всем расизмам вдобавок образовался новый: политический расизм.

ПОЛИТИЧЕСКИЙ РАСИЗМ

Начало политического расизма следует искать в расизме религиозном. Распятие

Христа книжниками и фарисеями было одним из первых проявлений религиозного

расизма, хотя, конечно, не самым первым. Когда львы раздирали своими когтями

христиан в Колизее, что была попытка разваливающейся империи разодрать в клочья

новую утверждавшуюся идею. Могли ли знать христианские мученики, что их идея

будет затем растлена другими фарисеями — с крестом в одной руке и

397

мечом в другой? Христос стал непрерывно распинаем палачами, которые только

называли себя христианами. Крестовые походы, охота за ведьмами, костры инквизи-

ции, бесконечные религиозные войны — долгая, растянутая на столетия

Варфоломеевская ночь средневековья. Затем духовное средневековье опустилось на

Германию Варфоломеевской ночью фашизма. Фашизм был соединением расизма в

первом смысле этого слова и расизма политического. Что же мы видим сегодня? Расизм

в его первом смысле все еще остается живучим — то мы видим сионизм, то

антисемитизм, то белые презирают черных за то, что они черные, то черные не

доверяют белым только потому, что они белые. Расизм религиозный тоже еще жив, и

хотя и на протестантов и католиков одинаково распространяется заповедь «Не убий!»,

протестанты все еще убивают католиков и католики протестантов. Но самое страшное

— это все-таки политический расизм, когда нежелание позволить другому человеку

иметь свою собственную политическую точку зрения на общество переходит в

ненависть, порой даже большую, чем к цвету кожи или вероисповеданию. По-

литический расизм сразу проявился и в западном антикоммунизме, когда четырнадцать

держав пытались еще в пеленках задушить наше молодое социалистическое

государство.

Великий русский поэт Есенин, который никогда не был членом большевистской

партии, сразу почувствовал этот политический расизм на себе, приехав в двадцатых

годах с Айседорой Дункан в США: «Оказывается, Вашингтон получил о нас сведения,

что мы едем как большевистские агитаторы. Могут послать обратно, но могут и

посадить. Взяли с нас подписку не петь «Интернационал». Другой великий поэт —

Маяковский, предъявляя в Европе свой красный паспорт полицейскому чиновнику,

увидел, что тот берет этот паспорт «как ежа, как бритву обоюдоострую». Призывая к

открытию второго фронта, Чарльз Чаплин сказал на митинге в Сан-Франциско в 1941

году: «Я не коммунист, я просто человек и думаю, что мне понятна реакция любого

другого человека. Коммунисты такие же люди, как мы. Если они теряют руку и ногу, то

страдают так же, как и мы, и умирают они точно так же, как мы. Мать коммуниста

такая же женщина, как и всякая мать.

398

Когда она получает трагическое известие о гибели собственного сына, она плачет,

как плачут другие матери. Чтобы понять ее, мне нет нужды быть коммунистом». Не

забыли ли некоторые люди эти простые, но великие слова? Общая борьба против

фашизма объединила миллионы честных людей самых разных вероисповеданий и

политических воззрений как из капиталистического, так и социалистического мира.

Несмотря на все ее ужасы н, может быть, благодаря им вторая мировая война дала

человечеству пример возможности этого объединения и в будущем. Однако, как это

часто бывает в истории, борьба против общего врага объединяет, а победа разъединяет.

Микробы политического расизма, притаившиеся во время войны, стали снова вылезать

наружу. Городу Ковентри не нужно было быть коммунистическим, чтобы понимать

Сталинград, а Сталинграду не нужно было быть капиталистическим, чтобы понимать

Ковентри. Но между Ковентри и Сталинградом опустился железный занавес. В 1947

году Трумэн издал приказ, согласно которому более двух миллионов американских

служащих подлежали проверке на лояльность. В годы войны были выпущены

американские фильмы «Песня о России», «Северная звезда», «Миссия в Москву», вос-

певшие союзническую дружбу советского и американского народов. Я смотрел эти

фильмы, когда был еще сопливым мальчишкой в Сибири. Эти фильмы были наивны, но

трогательны. Можно ли было представить, что сразу после войны начнется

лихорадочная охота за ведьмами в Голливуде? Писателю Альва Бесси ин-

криминировали даже участие в рядах добровольческого американского батальона в

Испании. «Это не вы здесь нас судите,— бросил в лицо комиссии по расследованию

антиамериканской деятельности Джон Говард Лоу-сон,— это вы стоите перед судом

американского народа». В результате травли умерли артисты Мэри Крисченс и Джон

Браун, покончили с собой Ф. Лей и жена осужденного режиссера Дптриха. Во время

войны фашисты разобрали уникальный алтарь, сделанные польским скульптором

тринадцатого века Витом Ство-шем, и вывезли его в Германию. После того как поль-

ский документальный фильм «Вит Ствош» был показан в кинотеатре «Джорджтаун» в