– Спасибо, – с сомнением отозвался юноша.

Райнер посторонился, пропуская незнакомца и жену в дом. Лизель привела юношу в красиво обставленную гостиную и предложила ему стул у очага. В камине потрескивал огонь, масляные лампы мягко освещали помещение. В целом здесь было приятно.

Гален поставил ранец на пол и уселся на предложенное место. Райнер опустился в кресло напротив, почти трон, по-прежнему обшаривая Галена с ног до головы холодными голубыми глазами. Лизель поспешно вышла, вернулась спустя несколько минут с чаем и устроилась на мягком розовом стульчике, рядом с которым стояла корзинка с шитьем.

Неловко удерживая в загрубевшей руке чашку на блюдце тонкого фарфора, Гален мрачно смотрел на дядю. Он ожидал именно такого приема, но, столкнувшись с ним на деле, растерялся. Как доказать что он тот, кто есть? Он никогда не видел этих людей, а мать крайне редко упоминала о своей семье, поскольку родня не одобрила ее замужество.

И тут на него снизошло вдохновение.

– У меня есть отцовское ружье.

Он поставил чай на столик и подошел к своему ранцу. Оружие было тщательно завернуто в холст для защиты от непогоды, как принято во время долгих переходов. Штык в ножнах покоился на дне ранца вместе с порохом и пулями. Гален больше не собирался стрелять.

Оружие было старое, видавшее виды, но тщательно отполированное. Крепкий дубовый приклад выглаживали сначала отцовские руки, потом руки Галена, пока дерево не приобрело зеркальный блеск. И на торце было вырезано имя отца.

Юноша показал Райнеру винтовку и вырезанное имя. Райнер управлялся с оружием умело, но с презрением на лице. Покончив с осмотром, он хрюкнул и вернул ружье Галену.

– Ты мог просто украсть оружие Карла.

– Райнер! – возмутилась Лизель.

– У меня есть еще вот это.

Гален пошарил в ранце, засунув внутрь руку чуть не по плечо, и извлек маленький кошель.

В нем лежали обручальные кольца его родителей, простые безликие ободки из золота, а также медальон и распятие, принадлежавшие матери. Гален показал медальон Райнеру и Лизель. На задней крышке были инициалы матери, а внутри две картинки – портрет отца и самого Галена в возрасте восьми лет с маленькой сестрой на руках. На небольшом серебряном распятии сбоку была выгравирована дата конфирмации матери.

Однако, судя по лицу, Райнер все еще считал Галена всего-навсего очень ловким вором. В отчаянии юноша пораскинул мозгами, соображая, как еще подтвердить собственную личность.

– По словам матери, меня назвали в честь ее деда, Галена Хаупта. Он любил пугать вас обеих, тетя Лизель, вытаскивая деревянные зубы и пряча их вам под подушки.

Гален вспомнил еще одну историю и покраснел, но решил все равно пустить ее в ход.

– А вы, сударь, когда только начали ухаживать за тетей Лизель, имели обыкновение прокрадываться на кухню и поедать конфеты, и вы… вы были очень… толстым, – торопливо закончил он. – Мама говорила, она называла вас Пончик Райнер. – Гален положил вещи родителей на столик и отпил глоток чая, старательно не глядя на сурового усатого Райнера Орма.

– Стало быть, ты сын Карла и Ренаты, – произнес Райнер, словно Гален только что появился у него на пороге. Он отставил свою чашку. – Принеси вина, Лизель, что ж ты медлишь? Надо отпраздновать прибытие племянника. – Судя по голосу, идея его не особенно радовала.

– И правда, – воодушевилась Лизель.

Проходя мимо, она чмокнула Галена в щеку.

– Полагаю, тебе следует познакомиться со своей кузиной, – проворчал Райнер. – У нас есть дочь, Ульрика. А сын умер. – Он подошел к двери в гостиную и проревел: – Ульрика, спускайся!

Дочь, хорошенькая стройная девушка лет шестнадцати, с длинными светлыми волосами, появилась одновременно с матерью, сонно моргая.

– Извините. Я читала книгу. – Она улыбнулась Галену и взяла у матери бокал с вином, не спрашивая о поводе.

– Одни книжки на уме, – буркнул отец.

– Это твой кузен Гален, – объяснила Ульрике тетя Лизель. – Он пришел к нам жить. Его родители, моя сестра и ее муж, погибли на войне.

Девичье чело омрачилось.

– Мне так жаль. – Она впервые заметила его синий мундир. – Ты тоже воевал?

– Да, воевал.

– Тебе очень повезло, что тебя не убили.

– Да, очень. – Гален неловко уставился в бокал с вином.

– Тебе не встречался…

Райнер перебил ее тостом:

– За семью! И за семейное дело! – Он высоко поднял бокал, и все присоединились к нему.

После тоста Ульрика снова начала:

– Тебе не встречался некто по имени…

– Ульрика, – снова перебил ее дядя Райнер. – Не надоедай парню. Ты же знаешь, я не желаю слышать разговоров о войне в своем доме.

– Если мое присутствие вас раздражает, я могу уйти, – процедил Гален.

Его глубоко уязвляло показное отвращение к войне у людей, не нюхавших пороха. Иные даже переходили на другую сторону улицы, лишь бы не ступать по одному с ним тротуару. На глазах у него прохожий плюнул при виде искалеченного солдата, просящего милостыню у городских ворот.

– Разумеется, твое присутствие нас не раздражает. – Казалось, подобная мысль искренне удивила Райнера. – Но в этом доме о войне не говорят. Мой сын, Генрих, погиб из-за нее. – Дядя указал бокалом на каминную полку.

Там стоял небольшой овальный портрет, закрытый лоскутом черного шелка. Гален поднял ткань и взглянул на миниатюру. Изображенный на ней молодой человек, ровесник Галена, стоял возле стула в обычной для таких портретов напряженной позе. На нем был темный костюм, волосы тщательно расчесаны, однако художнику удалось уловить искорку озорства в глазах юноши.

– Можешь занять прежнюю комнату Генриха. – Голос тети Лизель прозвучал приглушенно.

Обернувшись, Гален увидел, что она промокает глаза платком, а Ульрика глядит вдаль и все вертит и вертит бокал в руке.

– Спасибо. – Гален откашлялся. – Однако мне неловко становиться вам обузой. Я бы хотел сразу поискать место.

Он ни дня в жизни не бездельничал, и при мысли о праздности его охватывала паника. Даже не чувствуй он себя обязанным дяде, все равно хотел бы поскорее приступить к работе.

– Не знаю, нужна ли вам лишняя пара рук, дядя Райнер?..

Это тревожило юношу едва ли не больше всего остального. Он мог делать что угодно, дай только шанс научиться, но при таком множестве вернувшихся домой солдат на поиски заработка ринется масса людей, не владеющих каким-то ремеслом. Гален умел читать, писать и считать, но на этом его образование заканчивалось, а в большом спросе на людей, способных связать носок за четыре часа, он сомневался.

Но Райнер кивнул:

– С тех пор как Генрих покинул нас, мне нужен человек. Ты вполне подойдешь. Только внимательно смотри под ноги и не наступи на фиалки его величества.

Гален почувствовал, как взметнулись вверх брови. О чем это говорит дядя?

– Сударь, я не совсем уловил…

– Разве ты не знаешь? – хохотнула Ульрика. – Папа у нас главный по придури!

– Что? – не понял Гален.

– Ульрика! – возмутилась тетя Лизель. – Ты не должна так говорить!

Райнер погрозил дочери пальцем:

– Именно королевская так называемая придурь обеспечивает тебя одеждой и едой, не говоря уже о покупке этих книжек, за которыми ты проводишь все свое время. – Он отвернулся от дочери и взглянул на Галена. – Наша семья имеет великую честь служить личными садовниками короля Грегора, – произнес Райнер с нескрываемой гордостью.

Роза, закусив губу, стояла перед отцом. Король Грегор был недоволен. Очень недоволен: на левом виске у него пульсировала вена, а лицо приобрело нехороший багровый оттенок.

– Вот! Вот! Вот! – Он размахивал у дочери перед носом протертой бальной туфелькой, не в состоянии произнести ничего более вразумительного. – Вот!

Одна из сестер хихикнула, и Роза ткнула локтем следующую в ряду – Лилию. Лилия передала толчок дальше, пока он не достиг хохотушки. Скорее всего, это была Мальва. Тринадцатилетнюю Мальву в последнее время смешило решительно все. Почаще бы брала пример с сестры-близнеца: Маргаритка была образцовым ребенком.