В половине шестого Валландер потянулся к телефону. Но звонить он собирался не в Ригу, а в Хельсингборг, чтобы хоть как-то объяснить Шёстену свое ночное бегство. Вот только что он ему скажет? Что ж, можно рассказать всю правду. Рассказать о внезапном страхе за дочь — страхе, который знаком всем родителям, о необъяснимой панике, которой все они иногда поддаются. Но когда в трубке послышался голос Шёстена, Валландер сказал совсем другое: соврал, что они с отцом договорились встретиться сегодня утром, а он и забыл об этом. Шёстен никогда не сможет проверить его слова, даже если у него возникнет такое желание. И случайно такая ложь тоже не выйдет наружу, потому что пути Шёстена и отца вряд ли когда-нибудь пересекутся. Они договорились созвониться еще раз, когда Валландер вернется из Мальмё.
Теперь дышать ему стало легче. Валландеру и раньше случалось начинать день с маленькой лжи, уверток и самообманов. Он принял душ, выпил кофе, написал Линде очередную записку и, когда стрелки часов едва перевалили за половину шестого, вышел на улицу. В управлении царила тишина. В этот утренний час Валландеру было особенно приятно идти по коридору к своему кабинету; это был единственный час, когда управление затихало: сотрудники, изможденные ночным дежурством, разбредались по домам, а для дневной смены время было еще слишком раннее. В этот утренний час жизнь обретала какой-то особенный смысл. Валландер никогда не мог понять, с чем это связано. Но это чувство было знакомо ему с незапамятных времен, уже, наверно, лет двадцать. Рюдберг, его старый наставник и друг, испытывал то же самое. Как-то раз он сказал Валландеру: «У каждого человека есть скромные и очень личные мгновения, которые святы только для него одного». Эти слова он произнес, когда им выдалась редкая возможность, поплотнее прикрыв дверь кабинета, распить бутылочку виски. Вообще-то они не имели обыкновения пить спиртное на работе. Но, может быть, тогда у них для этого был радостный повод? Или печальный? Сейчас Валландер этого уже не помнил. Но ему очень недоставало тех коротких философских бесед с Рюдбергом. Это были мгновения дружбы и взаимного доверия, которое ничем нельзя заменить.
Валландер сел за стол. Он засучил рукава, будто готовясь к схватке, и принялся разбирать стопку накопившихся бумаг. В одном отчете он прочитал, что тело Долорес Марии Сантаны уже выдано для погребения и теперь девушка покоится на том же кладбище, что и Рюдберг. Потом Валландер просмотрел результаты лабораторных исследований с комментариями Нюберга на полях и, наконец, — сводку звонков, поступающих от общественности. Их число постоянно росло, но тем не менее было гораздо меньше обычного: лето давало о себе знать. Похоже, Турен — исключительно усердный молодой человек, подумал Валландер. Интересно, означает ли это, что в будущем он станет хорошим полицейским? Или, наоборот, это уже сейчас указывало на то, что Турену место где-нибудь в спокойных бюрократических угодьях? Валландер читал быстро, но внимательно, не упуская ничего важного. В кратчайший срок им удалось установить, что Бьёрн Фредман действительно был убит на мосту у дороги, ведущей к Шарлоттенлунду. Это обстоятельство Валландер считал самым существенным. Он отодвинул от себя стопку бумаг и в задумчивости откинулся на стуле. Он размышлял. Что объединяет этих мужчин? Бьёрн Фредман по-прежнему остается исключением, стоит особняком. Но, так или иначе, он и остальные жертвы должны составлять единую группу. Бывший министр, торговец предметами искусства, аудитор и вор. Всех их убил и скальпировал один и тот же человек. Тела обнаружены в том порядке, в каком произошли убийства. Веттерстедт, номер первый, был едва спрятан: его просто подсунули под лодку. Карлман, номер два, убит во время Праздника середины лета в собственной беседке. Потом преступник захватывает Бьёрна Фредмана, отвозит его подальше от человеческого жилья, к мосту и там убивает. Тело мы обнаруживаем на станции в Истаде, спрятанное под куском брезента — словно памятник, дожидающийся открытия. Затем убийца перемещается в Хельсингборг, и там его жертвой становится Оке Лильегрен. Нам почти сразу удается выявить его контакты с Веттерстедтом. Теперь остается установить связь между остальными убитыми. Когда мы узнаем, что их связывает, можно будет перейти к следующим вопросам: кто хотел их смерти? Почему преступник не только убил, но и скальпировал их? Как зовут этого воина-одиночку?
Валландер долго сидел, размышляя о Бьёрне Фредмане и Оке Лильегрене. В двух последних убийствах появилось нечто новое. Похищение и кислота — в случае с Фредманом, духовка — в случае с Лильегреном. Преступнику было недостаточно убить их и снять скальп. Но почему? Что толкнуло его на следующий шаг? Да, вода вокруг него становится глубже, дно потихоньку уходит из-под ног. Убийца явно идет на риск. Что до разницы между Фредманом и Лильегреном, то здесь все очевидно. Кислота попала в глаза Бьёрна Фредмана, когда тот был еще жив, Лильегрен оказался в духовке мертвым. Валландер вновь попытался представить себе преступника. Худой, тренированный, босоногий, безумный. Если его цель — уничтожение злодеев, то Бьёрн Фредман должен быть в его списке первым. Затем идет Лильегрен. Затем, примерно на равных, Карлман и Веттерстедт.
Валландер поднялся и подошел к окну. Его что-то смущало в последовательности, в какой совершались убийства. Бьёрн Фредман был третьим. Почему? Ведь именно он — корень зла, и потому логично предположить, что преступник должен был расправиться с ним в первую или в последнюю очередь. Убийца безумен, но в основе его поступков лежит точный расчет. Взять тот же мост. Очевидно, он привлек убийцу своим уединенным расположением. Но сколько же мостов он осмотрел, прежде чем остановить свой выбор на этом? А может, он постоянно находится у моря? Может, убийца — безобидный на вид рыбак или служащий береговой охраны? Или спасатель, у которого есть лучшая в городе скамейка — та самая, на которой так хорошо думается? Почему бы нет? Кроме того, мы знаем, что преступнику удалось доставить Фредмана к мосту в его собственной машине. Но к чему такие сложности? Или он только так и мог заполучить Фредмана в свои руки? Возможно, они условились о встрече. Возможно, были знакомы друг с другом. Что говорил о Фредмане Петер Йельм? В своих ответах он был очень точен. Во-первых, Бьёрн Фредман иногда уезжал, и по возвращении у него появлялись большие деньги. Во-вторых, поговаривали, что он занимается выбиванием долгов. В-третьих, Петер Йельм знал жизнь Фредмана лишь отчасти. Остальное тонуло во мраке, и полиции еще предстояло с этим разобраться.
Валландер снова опустился на стул. В очередности убийств была какая-то нелогичность. В чем же тут дело? Валландер решил выпить еще кофе.
К этому времени на работе уже появились Сведберг и Анн-Бритт. Сведберг сменил панамку. Щеки у него были красные и шелушились. Анн-Бритт стала еще смуглее — Валландер, наоборот, побледнел. Вслед за ними пришел Хансон, таща на буксире Матса Экхольма. У того тоже начал появляться загар. Но Хансон выглядел усталым, и в белках глаз у него проступила сеточка кровеносных сосудов. Он смотрел на Валландера с недоумением, пытаясь сообразить: что же он напутал? Разве Валландер не говорил ему, что ночует в Хельсингборге? Сейчас только половина восьмого. Что-нибудь случилось? Почему он уже вернулся в Истад? Валландер прочитал мысли Хансона и еле заметно покачал головой. Все в порядке, никто ничего не напутал, хотя путаница все же получилась порядочная. Никакой оперативки на то утро назначено не было. Людвигсон и Хамрен уже выехали в Стуруп, Анн-Бритт Хёглунд собиралась туда же. Сведберг с Хансоном занялись кое-какими хвостами по делу Веттерстедта и Карлмана. В дверь просунулась чья-то голова: Валландеру звонят из Хельсингборга. Рядом с кофеваркой стоял телефон, и Валландер взял трубку. Послышался голос Шёстена. Он сообщил, что Элизабет Карлен еще спит. К ней никто не приходил, и у особняка Лильегрена тоже никто не показывался, если не считать нескольких любопытных.
