Все кончено. Скоро сестра снова вернется к жизни.

В начале второго он подъехал к Истаду. В городе было пустынно. Хувер сомневался, правильно ли он поступил. Но в груди убедительно застучало сердце Геронимо. Он вспомнил, как на побережье копошились полицейские, он различал их сквозь туман рядом с усадьбой, где проходил Праздник середины лета. Геронимо уговаривал его вызвать полицию. Хувер свернул к железнодорожной станции. Он присмотрел это место заранее. Здесь велись ремонтные работы по смене канализационной трубы. Яма была накрыта брезентом. Выключив фары, он опустил стекло. Где-то вдалеке раздавались пьяные крики. Он вышел из машины и отодвинул край брезента. Затем посветил. На дороге ни души. Открыв дверцы фургона, он вытащил тело и втиснул его в яму. Положив брезент на прежнее место, быстро завел машину и поехал прочь. Без десяти два он припарковал машину на открытой стоянке возле Стурупского аэропорта. Тщательно проверил, ничего ли он не забыл. Машина была здорово перепачкана кровью. Кровь была у него на ногах. Он подумал, какая будет суматоха, когда недоумевающие полицейские будут разбираться в причинах происшедшего.

И тут его осенило. Он запер машину и неподвижно замер. Мужчина, который отправился за границу, может и не вернуться. Это значит, что надо подыскать ему замену. Он вспомнил о полицейских, которых видел на берегу возле перевернутой лодки. Он вспомнил о тех, которых видел рядом с усадьбой, где проходил Праздник середины лета. Об одном из них — его можно принести в жертву, чтобы вернуть к жизни сестру. Он должен выбрать. Надо выяснить их имена и кинуть камушек в окно, точь-в-точь, как это делал Геронимо. И тогда он убьет того, на кого падет жребий судьбы.

Он снял шлем. Затем подошел к мопеду, который накануне припарковал у фонарного столба. Он прикрепил его к столбу цепочкой на замке, а сам отправился обратно в город на автобусе, идущем из аэропорта. Теперь он завел мопед и поехал прочь. Было уже почти светло, когда он закопал скальп своего отца под окном у сестры.

В половине пятого он осторожно открыл дверь квартиры в Розенгорде. Он замер, прислушиваясь. Затем заглянул в комнату, где спал брат. Все было тихо. В спальне матери постель была пуста. Сама она спала на диване в гостиной, рот у нее был открыт.

Рядом на столе стояло полбутылки вина. Он осторожно укрыл мать одеялом. Затем заперся в ванной и стер с лица грим. Бумагу спустил в унитаз.

Когда он разделся и лег, было уже почти шесть. С улицы доносился чей-то кашель.

В голове было пусто.

Он почти тотчас уснул.

Заглянув под брезент, мужчина вскрикнул и бросился бежать.

У здания железнодорожной станции стоял кассир и курил сигарету. Было двадцать девятое июня, почти семь часов утра. День обещал быть очень теплым. Внезапно кассиру пришлось отвлечься от своих мыслей, занятых в ту минуту не столько билетами, которые он продаст сегодня, сколько поездкой в Грецию, которая предстояла ему через несколько дней. Кассиру послышался крик, он обернулся и увидел, что какой-то мужчина отшвырнул от себя брезент и бросился прочь. Все это выглядело настолько странно, что можно было подумать, будто здесь проходят съемки фильма — вот только камеры нигде не было видно. Мужчина помчался в сторону пристани. Кассир потушил сигарету и направился к яме, которую накрывал брезент. Мысль о том, что там его может ждать что-то неприятное, возникла слишком поздно. Он уже держал брезент в руке и не заглянуть под него никак не мог. Там внизу его взгляд уперся в окровавленную голову. Кассир выпустил брезент из рук, будто обжегся, и быстро побежал на станцию. По дороге он споткнулся о сумки, которые небрежно расставил какой-то ранний отъезжающий в Симрисхамн; добежав до конторы, кассир бросился к телефону.

Сигнал тревоги поступил в полицию Истада по 90–000 в 7.04. Сведберг, который в тот день появился на службе на удивление рано, снял трубку и принял вызов. Выслушав путаный рассказ кассира, он похолодел. Дрожащей рукой записал всего только два слова — «железная дорога» — и повесил трубку. Он дважды нажимал не на те кнопки и должен был начинать сначала, прежде чем попал в квартиру Валландера.

— Похоже, у нас опять неприятности, — проговорил Сведберг.

Несколько коротких мгновений смысл этих слов не доходил до сознания комиссара, хотя каждый раз, когда раздавался телефонный звонок — будь то на работе или дома, рано утром или поздно ночью — он боялся услышать именно эти слова. Но теперь, когда самое худшее все же произошло, первой его реакцией было удивление или, скорее, безнадежно-обреченное желание все бросить и бежать куда глаза глядят.

Валландер сразу понял, что это одно из тех мгновений, которые он не забудет никогда. У него мелькнула мысль, что с такой же точностью человек предвидит собственную смерть. Мгновение, после которого уже невозможно отпереться и увильнуть, сославшись на незнание. Похоже, у нас опять неприятности. Неприятности. Валландеру пришло в голову, что он похож на заводную куклу. Запинающиеся слова Сведберга подействовали на него так, будто чья-то рука повернула в его спине невидимый «полицейский» ключик. Его завели, разбудили и вытащили из постели, распугали сны, которых он не помнил, но которые ведь могли же быть и приятными! Одеваясь, Валландер страшно нервничал: он даже оторвал несколько пуговиц и забыл завязать шнурки на ботинках. В таком виде он сбежал вниз по лестнице и вывалился в солнечный день, до которого ему, впрочем, не было никакого дела. Когда Валландер в своей машине прибыл на место (сегодня еще на техосмотр надо перезаписаться!), Сведберг уже был там. Несколько полицейских под руководством Нурена натягивали полосатую заградительную ленту, которая возвещала о новой катастрофе. Сведберг неловко похлопывал по плечу рыдающего кассира, в то время как еще несколько человек в синих комбинезонах разглядывали яму: должно быть, накануне они здесь работали, но теперь в яме творился сущий кошмар. Валландер подбежал к Сведбергу, даже не захлопнув дверцу машины. Зачем нужно было бежать, он не знал. Наверно, виной был все тот же полицейский часовой механизм. А может, он просто настолько боялся того, что ему предстояло увидеть, что подходить медленно просто не решался.

Сведберг был бледен. Он кивнул в сторону ямы. Валландер собрался с духом и приблизился к ней. Я словно участвую в поединке, в котором не имею ни единого шанса на успех, подумал он. Прежде чем заглянуть в яму, Валландер несколько раз глубоко вдохнул.

Все оказалось хуже, чем можно было предположить. На мгновение Валландеру показалось, что он смотрит прямо на оголенный человеческий мозг. Во всем этом было что-то неприличное, как будто убитого застали врасплох, будто он сам забрался в яму, желая побыть там одному. К Валландеру подошла Анн-Бритт. Он заметил, как та вздрогнула и отвернулась. Ее реакция неожиданно вернула Валландеру ясность мысли. Он начал думать, и чувства отступили. Он снова превратился в следователя по уголовным делам, и этому следователю стало ясно, что они имеют дело с тем же человеком, что убил Густава Веттерстедта и Арне Карлмана.

— Никаких сомнений, — сказал он Анн-Бритт и отвернулся от ямы. — Это снова он.

Анн-Бритт была очень бледна. Валландер испугался, как бы она не упала в обморок, и обнял ее за плечи:

— Как ты?

Она молча кивнула.

Мартинсон и Хансон приехали вместе. Валландер заметил, как они вздрогнули, заглянув в яму. Внезапно он почувствовал прилив ярости. Этого человека необходимо остановить. Любой ценой.

— По-видимому, это все тот же парень, — сказал Хансон дрожащим голосом. — И когда только это закончится? Я больше не могу нести ответственность за все, что здесь происходит. Бьёрк был в курсе дела, когда уходил? С меня довольно, я вызываю подкрепление из Государственной криминальной полиции.