В течение месяца барон исправно засыпал вечером после ужина. Иногда он просыпался только к обеду, выходил заспанным и взлохмаченным и прямо в таком виде садился за стол. После обеда шёл на конюшню или в овчарню и проводил там время вплоть до ужина. Каждый день повторялось одно и то же. Франсуаза была довольна: хоть какая-то передышка от унижений. Разговаривали супруги мало, есть предпочитали молча. Барон ходил унылый и невесёлый, про беременную вдову забыл совсем. Видимо, его стали посещать мысли о мужской неспособности.

Наступил подходящий момент, и Франсуаза объявила мужу за обедом с торжественным видом:

– Бертран, я хочу сообщить вам потрясающую новость.

Барон напрягся: по имени баронесса не называла его уже много лет.

– Что за происшествие, мадам, слуги что-нибудь украли?

– Отнюдь, сударь! Никто ничего не украл. Всё гораздо проще, я – в тяжести. У нас будет ребёнок.

– Что-о-о?! Откуда ему взяться?

– Бертран, я же сказала достаточно ясно. Повторяю, я беременна примерно месяц, – Франсуаза с довольным видом посмотрела на мужа. Тот сидел, открыв рот, держа ложку с бульоном около рта и не понимая, что происходит. Наконец он оправился от шока:

– Мадам, если я правильно понял, то вы не могли стать матерью в течение почти восемнадцати лет нашего супружества, а теперь что, можете?

– Да, сударь, вы правильно поняли. Теперь я могу родить вам наследника, законного де Баатц де Кастельмар, – подтвердила Франсуаза и добавила непринуждённо: – Copi a ciborum subtilitas animi impeditur[14].

Ложка выпала из рук барона и шлёпнулась в тарелку, разбрызгав бульон. Барон не решался спросить самого главного. Он отпил вина из бокала и едва не опрокинул, пытаясь дрожащей рукой поставить его на стол. Наконец бокал обрёл место, и барон поинтересовался:

– Могу ли я, сударыня, узнать имя отца вашего будущего ребёнка?

Франсуаза ожидала подобного вопроса и спокойно, не моргнув глазом, солгала:

– Вы что, любезный супруг, ослышались? Я сказала, что подарю вам законного де Баатц де Кастельмар. Божьи жернова мелют медленно, но дают превосходную муку.

Бертран опять не понял, что именно хотела сказать жена, и намеревался повторить свой вопрос. Однако Франсуаза опередила его:

– Ребёнок от вас, обожаемый супруг. Если вы помните, то месяц назад именно вы овладели мной на этом самом столе, да ещё в грубой, жестокой и извращённой форме!

Барон окончательно растерялся, не зная, что сказать и как оправдаться.

– Сударыня, я был пьян. Вы вывели меня из терпения своим высокомерием. Я не хотел, клянусь вам!

Франсуаза ликовала. Мало того, что барон поверил в беременность, он ещё и чувствует себя виноватым. Такое положение дел её очень устраивало. Ай да Итрида, ай да ведьма!

Время до середины ноября пролетело незаметно. Барон притих, на сторону не бегал, проявлял всяческое внимание к жене. Бочка вина, в которую Франсуаза подсыпала порошок, подходила к концу. Пришла пора навестить ведьму.

Как и в прошлый раз Франсуаза проснулась рано утром, оделась, взяла перстень, доставшийся от матери по наследству, и украдкой покинула замок. Утро было сырым, холодным и мрачным. Баронесса вывела лошадь из конюшни и отправилась к Итриде. Через полчаса она была около хижины. Из отверстия в камышовой крыше вился еле различимый дымок.

Франсуаза спешилась и привязала лошадь к плетёной изгороди. Дверь хижины открылась, показалась Итрида, одетая в салоп из шкуры горного козла, посеревший от времени:

– Я знала, сиятельная госпожа, что вы придёте, и ждала. Заходите, холодно сегодня.

Франсуаза вошла. В хижине было тепло, пахло дымом и травами, которые свешивались большими лохматыми пучками с деревянных стропил крыши.

– Не побрезгуйте, садитесь, госпожа. – Ведьма указала Франсуазе на деревянный табурет, больше похожий на пенёк.

– Я сделала всё, как ты сказала, Итрида. Порошок подсыпала в бочку с вином. Муж стал спокойным и уравновешенным. Замок почти не покидает. В беременность мою поверил и даже выразил сожаление о своём жестоком поступке, – отчиталась Франсуаза.

– Хорошо, всё идёт по плану. Вино в бочке кончается, не так ли? – Итрида протянула баронессе кожаный мешочек. – Вот вам ещё волшебное зелье. Здесь хватит на две бочки.

– Благодарю. – Баронесса взяла мешочек с порошком и вместо него вложила в руку ведьмы перстень. – Возьми. Это – знак признательности. В прошлый раз, к сожалению, мне нечего было тебе дать, извини.

– Не извиняйтесь, ни к чему это знатной даме. Красивый перстень. От матери, наверное, по наследству достался. – Итрида внимательно рассматривала подарок. – Мать родами умерла, у вас должен быть младший брат. Отца своего не вините в неудачном замужестве, он как лучше хотел.

У Франсуазы перехватило дыхание. Об этом не знал никто, кроме Бертрана, а он уж точно сюда не ходок. Перстень действительно был роскошный – серебряный со вставкой из редкого, терракотового граната в виде цветка.

– Заболталась я, старая, не серчайте на меня, сиятельная госпожа. Это ваш перстень мне всё поведал. – Итрида старалась говорить как можно мягче, насколько позволял скрипучий голос. – Пришлите за мной, как сроки подойдут. Барон возражать не будет.

Франсуаза попрощалась, села на лошадь и направилась вдоль реки к замку, прикидывая в уме, когда должны подойти эти самые сроки. По всему получалось, что в конце апреля.

Ноябрь быстро закончился. Франсуаза исправно подкладывала маленькую подушечку на живот, всячески подчёркивая его выпуклость широким марлотом. Она ссылалась на головокружения и тошноту, как и положено порядочной женщине в её положении. Бертран был очень озабочен здоровьем жены и, более того, – здоровьем будущего наследника. В его голове крепко засело, что должен родиться мальчик, он и мысли не допускал, что жена может разродиться девочкой.

В очередной раз, когда Франсуаза жаловалась на мнимое недомогание, барон предложил послать за лекарем. Баронесса взвилась:

– Вы хотите, сударь, пригласить ко мне этого нечестивого человека, который мнит себя лекарем?! Ему место в постели грязной девки Лили! И он будет хватать меня своими руками, которыми сами знаете что делал?! Мой стыд не позволяет мне открыто сказать, что именно! Я не приму от него ни одного лекарства!

– Франсуаза, вам нельзя так волноваться. Не ровен час, скажется на ребёнке. Прошу вас, успокойтесь. Дорогая, если вы против лекаря, больше я о нём не заикнусь, обещаю. – Барон был согласен на всё, лишь бы угодить жене.

Он даже называл жену не «мадам» или «сударыня», как все последние годы, а по имени, чем доставлял ей немалое удовольствие. Франсуаза не злоупотребляла вновь вспыхнувшими чувствами мужа, не требовала повышенного внимания, но иногда было приятно его помучить. Холодная месть приятней всего на вкус.

Через месяц баронесса привязала подушку побольше. Но возникала одна проблема – служанка, которая обычно помогала ей раздеваться, готовила ко сну и к вечернему омовению в ванной. А вдруг она заметит и проболтается? На каждый роток не накинешь платок. Однако Франсуаза вышла из положения, заказав портнихе широкие марлоты с застёжкой спереди. Причём обмерить себя портнихе категорически запретила.

И когда появились новые платья, Франсуаза вполне стала справляться сама, без служанки. Её поведение все истолковали как прихоть беременной женщины.

Наступил апрель, приближались положенные сроки. Баронесса всячески жаловалась на недомогание, боль в ногах, вызванную вынашиванием наследника. Единственное, что она позволяла служанке, так это готовить травяные ванночки для ног, снимающие боль и усталость. Всё остальное по-прежнему упорно делала сама.

Примерно за неделю до предполагаемых родов Франсуаза, лёжа на кровати, призвала мужа. Он не замедлил явиться, крайне взволнованный:

– Франсуаза, дорогая, вам плохо?

Барон, как человек многое повидавший за свою бурную жизнь, отлично понимал, что лёгкие роды бывают лишь у крестьянок, но только не у знатных женщин. Он прекрасно помнил свою мать, которая родила мёртвую девочку и металась неделю в горячке после этого. Думали, не выживет.