— Я ведь и сам мог быть на «Авалоне», — не преминет рассказать Сэйл любому, кто посетит его мастерскую. — Но в последнюю минуту почему-то — наверное, по воле провидения — передумал и сошел на берег. В те годы у рыболовных судов была короткая жизнь. А все почему? Спешка! Такие гонки в море устраивали — не приведи господь! Ведь кто первый приходил с уловом в порт, тот и назначал высшую цену. Сотни хороших парней погибли только потому, что слишком уж рвались за денежками... — В этом месте Чарльз Сэйл обычно делает паузу и начинает перечислять на память затонувшие суда: когда было построено, кто автор проекта, где пошло на дно и сколько человек утянуло с собой. А пальцы его в это время — все еще крепкие и поразительно ловкие пальцы 70-летнего ювелира — прилаживают мачты, крепят реи, натягивают штаги, оснащают парусник бегучим такелажем... Рождается новый макет, где все — от киля до топа — должно быть как на настоящем корабле.

Если Чарльз Сэйл строит миниатюрные парусники целиком, то специализация Роберта Сэндсбери — носовые фигуры, зато в натуральную величину. Почему-то в последние годы пошла на них мода. Ставят их и в фермерских домах Массачусетса, и в городских квартирах, даже укрепляют на форштевнях современных туристских яхт, где фигуры эти кажутся совсем неуместными — вроде насмешки над величием парусников нрошлого и незаслуженной регалии парусника нынешних дней. Как бы то ни было, а Роберту Сэндсбери работы хватает. Но есть у него и особое, личное мнение: в рыбацком городе Нантакете, покрытом славой китобойных флотилий минувших лет, считает он, уж обязательно должен быть хотя бы один мастер, знающий толк в носовых украшениях. А еще Сэндсбери делает флюгера. Редкий дом нантакетского рыбака обходится без его творений. И когда на остров налетает крепкий морской ветер, яростно раскручивающий крылья здешних ветряных мельниц, над городом раздается жужжание, тарахтение, дробный стук — это «работают» флюгера Сэндсбери. Стоит ли говорить, что все они — с вертушками, тарахтелками или без — изображают силуэты китов...

Бум ремесел на острове был неожиданным, но неудержимым. И в свой водоворот он втягивал каждого вновь прибывшего, хотя таких на острове в последние годы немного.

...Эл и Бетти Хартиг пускают бумажных змеев. Казалось бы, несерьезное увлечение, да еще в их возрасте: пожилые ведь люди! Однако и это легкомысленное занятие может быть привлекательным, если взяться за него с умом, захватывающим, если учесть силу нантакетских ветров, и даже доходным, если наладить производство прочных и устойчивых в небе змеев. Только не бумажных, иначе проблема прочности никогда не была бы решена.

Последовали эксперименты с хлопчатобумажными тканями, а впоследствии, когда вырисовалась и форма — ее подсказали дельтапланы, — все встало на свои места. Ткань с пропиткой плюс устойчивая в полете «дельта» принесли успех, а вместе с успехом диплом Ассоциации американских змеевиков и насмешливое прозвище, навеки закрепленное нантакетцами за супругами Хартиг: «Змеева парочка».

«Парочка», впрочем, не обижается. Их дом благодаря причуде хозяев стал известен всему Нантакету, и даже любой приезжий без труда отыщет его: над домом день и ночь реет змей-красавец, змей-диво, пестрый, яркий змей-дельтаплан.

А как же морская тематика? Не обошлось и без нее. Одно из созданий «змеевой парочки» — страшенная акула с разинутой зубастой пастью. Разумеется, акула не плавающая, а летающая, как и положено всем бумажным и небумажным змеям.

Десятки ремесел процветают ныне в Нантакете, возвращенном когда-то к жизни бесхитростными «маячными корзинками». Кроме названных, есть еще ткачество, резьба по дереву, упомянутое уже скримшо, резьба по камню, гончарное дело, керамика... Бад Хамблтон, прирожденный скульптор, работает с металлом, хотя мог бы использовать для своих творений любой другой, более податливый материал. Основное орудие Бада — электрическая дуга. Основные приметы — шрамы от ожогов на руках и латаные-перелатаные джинсы. Основное качество — острый глаз.

На траве вокруг дома Хамблтона расставлены десятки металлических статуй, отражающих десятки человеческих состояний. Попадаются и сатирические произведения, доказывающие, что не столь уж благодушно настроены нантакетцы, не замыкаются в идиллии Острова Ремесел, близко к сердцу принимают то, что происходит на континенте и за пределами его. В те времена, когда американцы вели войну во Вьетнаме, в пламени электрической дуги Хамблтона родился Никсон — его Никсон. Президент в одной руке держит собственную голову, а пальцем другой руки изображает букву V — «victory» — «победа». Символика ясна: «Потерял голову президент, желая добиться победы в несправедливой войне». Был скандал, но Хамблтон не сдался и статую отстоял.

«Жизнь на нашем острове вовсе не усыпана розами. — В этом мнении сходятся все мастера Нантакета — и металлист Хамблтон, и Ювелир Сэйл, и «змеева парочка» Хартиги. — Мы можем отстоять наш маленький мир, лишь если будем держаться сообща и помогать друг другу. Численность населения на острове падает, молодежь уходит на континент. Все, на что каждый из нас может надеяться, — это собственные руки и Локоть друга. Зимой про нас часто «забывают»: пролив замерзает, судоходство прекращается, аэродром закрыт, прилетают самолеты и сбрасывают самое необходимое продовольствие, но этот способ доставки далеко не идеален. Мы затягиваем туже пояса и продолжаем работать: в этом — единственное наше спасение...»

Кто знает, может, в скором времени Нантакет заслужит, чтобы энциклопедии уделили ему больше внимания. И тогда в конце короткого описания: географические координаты... площадь... население... «ранее — центр китобойного промысла»... — появится строчка: «На острове развиты разнообразные ремесла».

В. Никитин

— Спасибо, — Гранж улыбнулся.

Улыбка у него была обворожительная. Брод тоже улыбнулся, но скупо, краешками губ.

— Пожалуй, это я должен благодарить вас за оказанную честь.

— Вы настолько верите в успех?

— Дело даже не в этом. Благодаря вам я попал в такую компанию... — Брод снова пробежал глазами лежащий перед ним список.

Список и в самом деле был внушительным. Двадцать семь Хортовских лауреатов, шесть Нобелевских...

— И все согласились?

— Не все. — Гранж непонимающе повел плечами. — Трое отказались.

— Почему?

— Брендон сказал, что не хочет рыть могилу самому себе. Кому понадобятся исследователи после рожденил «Гениака»? Акоста отказался, не объясняя причин. Дорти заявил, что считает работы по цереброкопированию недостаточно отработанными, а потому не хочет рисковать своей головой.

Но как раз это-то Брода не смущало: цереброкопированием занимался институт Штамба, а в их работу он верил. Смущало Брода совсем другое... В целом же, надо отдать Гранжу должное, проект был задуман с размахом. Мощная электронно-вычислительная машина с объемом памяти, позволяющим вложить в нее чуть ли не всю информацию, накопленную со времен Адама. Но это только базовая память, мертвая, как библиотека конгресса. А затем — затем в памятные блоки методом цереброкопирования переносятся личности крупнейших ученых века. Первоначально они записываются каждая на отдельный блок, и только потом между ними постепенно возникают связи, объединяющие их в единое целое — «Гениак». Проект изящный. Но...

— Значит, остальные согласились... — повторил Брод. — Когда я буду вам нужен?

— Копирование — процесс сложный и длительный, а нам нужно обработать сорок семь объектов. (Как легко это у Гранжа получилось — «объектов»! Ведь каждый из них — человек...) Думаю, с вами мы займемся месяца через три. Точнее мы сообщим дополнительно.

— Только не позже, чем за три дня, — сказал Брод и поднялся из-за стола, протягивая Гранжу руку...