Самыми опасными были ночные нападения, так как они не на миг не оставляли нас в покое, а прокрадывались в наш лагерь и уводили вьючных животных с поклажей, мы же не способны были уследить и помешать их набегам. А они не только уводили наших животных, но очень часто нагло убивали наших людей, по большей части высших офицеров. Так погиб командующий эскадроном кавалерии Приск. Но самой страшной оказалась судьба Гессия Флора, так как сикарии принесли нерушимую клятву поступить с прокуратором так же, как он поступил с еврейскими страрейшинами. Когда в глубоком ущелье они поймали нас в ловушку и усиленно сбрасывали на нас валуны и камни, группа сикариев спустилась и отрезала от нас около ста человек, среди которых был и Гессий Флор. Я сам видел, как его захватили, как сикарии бросились на него словно грифы, подняли его с земли и потащили, а он с криками вырывался, умоляя насо спасении. Но я, хотя и находился вместе со своими людьми поблизости, не отдал им приказ помочь прокуратору, помня как ужасно он обращался с евреями и как отправил меня и моего брата на верную смерть в Иерусалим.

Когда Симон бен Гиора услышал, что Гессий Флор захвачен, он едва мог сдержать радость и приказал сикариям раздеть прокуратора и голым привязать к столбу посреди лагеря. Здесь они собрались и в течении двух дней наблюдали, как опытные палачи ломали ему руки и ступни и вырывали полоски кожи с его тела, свисающие вдоль ног, словно женская юбка. Затем, привязав его, все еще живого, к быстрой лошади, они прискакали к голове римского войска, прибили его к кресту прямо на нашем пути и оставили там. Над головой Гессия Флора они прибили письмо Цестию Галлу, предупреждая, что его ждет сходная судьба. Тот, через пару часов оказался перед крестом, побледнел так, что даже его губы стали белыми, и стал упрашивать отступающих поторопиться. Так как Флор был еще жив, Цестий Галл вызвал меня и велел мне с моими людьми опустить крест и снять жалкого прокуратора, который из-за перенесенных мук был близок к смерти. Странно, что именно я был выбран для выполнения этой задачи, потому что после всего случившегося, у меня не было ни малейшего основания желать Гессию Флору добра. Мы опустили крест и положили его рядом с дорогой и пока войско шло мимо нас, стали вытаскивать гвозди. Солдаты работали в отчаянной спешке, так как ужасно боялись, что их захватят в плен и поступят с ними так же, как и с Флором. Они рвали, тянули гвозди и совершенно раздробили руки Флору, который при этом дико кричал. Тогда я, видя что все их усилия лишь добавляют ему мук, и что в любом случае ему не вижить, велел своим людям идти, что они и сделали, пожалуй, даже слишком поспешно. Таким образом я остался наедине с Флором и, вспомнив распятие фарисея Езекии, наклонился и шепнул прокуратору слова, что сказал ему с креста Езекия:

— Твои пути — несправедливость и зло, Гессий Флор. Хотя месть людей, возможно, и не настигнет тебя, ты, однако не уйдешь от кары Бога.

После этих слов Флор с конвульсивном криком дернулсяна кресте, потом упал и больше не двигался. Такова была смерть Гессия Флора, который более других был ответственнен за восстание евреев. Я не стал тратить времени на погребение прокуратора, а бросив его шакалам, поспешил присоединиться к своим людям в рядах отступающего войска.

В ту ночь мы укрылись в Бет-Хороне, но проклятые сикарии поднялись в горы над нами в таком количестве, что полностью нас окружили. Они бросились на нас с высоты. Мы уже почти перестали быть войском. Мы стали недисциплинированной толпой, отчаянно сражавшейся за свою жизнь. Сирийские вспомогательные войска усилили нашу катастрофу; будучи совершенно неконтролирумыми, они толпились на узкой дороге, что делало продвижение легионов невозможным. И потому сикарии устроили опустошение среди легко и тяжеловооруженных пехотинцев, так что Галл пришел в смертельный ужас, что все его войско будет уничтожено. И тогда ночью он решился на отчаянные меры по бегству от преследователей. Преспокойно бросив свой лагерь, он отобрал четыреста человек из первых трех когорт Двенадцатого легиона для того, чтобы оставить их в лагере, а сам втайне бежал с оставшимся войском. Чтобы понять, до чего дошла деморализация войска, надо учесть тот факт, что в лагере были брошены даже орлы Двенадцатого легиона. Эти орлы являются священными для войска, и когда легион становится лагерем, орлы помещаются в небольшую раку, покрываются маслом и духами, и с ними обращаются как с богами, и не может для римского легиона быть большего позора, чем утрата своих орлов. Что касается Двенадцатого легиона, то прошло немало лет, прежде чем эта потеря была забыта, ведь он утратил их не в сражении, а бросил в страхе. Орлы были не единственной нашей утратой. Когда сикарии, перебив всех четыреста человек, оставленных в лагере, бросились преследовать нас, в нашем бегстве в Антипатриду, Цестий Галл приказал, чтобы катапульты и другие осадные машины, которые мы тащили с собой для пролома городских стен, были брошены. Сикарии разразились криками восторга, так как у евреев не было подобных машин, и они не умели их делать. Они с триумфом притащили их в Иерусалим и вошли в город как армия победительница, а наша оборванная, голодая толпа добралась до развалин Антипатриды, будучи уже полуживой. Здесь сикарии уже не преследовали нас, но на нас обрушились другие враги, потому что потеряв всю свою поклажу, мы стали жертвой голода, а среди голодных солдат свирепствовали болезни. Многие из тех, что принимали участие в разрушении Антипатриды, горько жалели о таком неразумном поступке, и, умирая с голоду, искали хоть что-нибудь пожевать, но видели кругом лишь разрушенные дома с разлагающимися трупами.

Таким был конец военной компании Цестия Галла, и я не удивляюсь, что евреи в диком ликовании приняли наше поражение за свидетельство того, что Бог на их стороне, и в будущем никакая сила не устоит против них. Что до римлян, то они дотащились до Кесарии, ободранные, без орлов, без осадных машин, без вьючных животных, очень часто даже без оружия. Солдаты Двенадцатого легионане не смели поднять головы от стыда. А Цестий Галл жил в постоянном страхе и даже не осмелился послать Нерону сообщение, чтобы доложить о результате похода. Когда же известие о нем все же дошло до императора, Галл постарался перевалить вину на Гессия Флора, но будучи вызван в Рим для личного отчета, струсил и попытался покончить жизнь самоубийством. Но когда он увидел, как из вены течет кровь, он вновь струсил и стал просить врача, чтобы тот перевязал ему рану. Тогда один из центурионов, испытывая отвращение к крику этого ничтожества и ощущая стыд за поражение, причиной которого стала бездарностьэтого человека, доведшая легион до позора, вытащил меч и перерезал горло правителю, который упал, заливая кровью мраморный пол своей ванной комнаты. Легионеры были преисполнены такой яростью на действия своего командующего, что отказались предать его тело огню или совершить хоть что-нибудь, напоминающее похороны. Они взяли его тело, словно оно было кучей требухи, и бросили его в гавань Кесарии, где его сожрали рыбы. Такова была судьба Цестия Галла правителя Сирии.

Если вы живете в удовольствиях и не знаете сильных изменений судьбы, тогда молите богов, чтобы они никогда не посылали вам слишком больших успехов. Большего и неожиданного успеха надо бояться больше, чем поражения, потому что успех заставляет нас преувеличивать свои силы, пытаться совершить невозможное или противозаконное, и в конце концов как и Икар упал с высоты после попытки долететь до солнца, так и мы идем к полной катстрофе. Я сразу же предложил это поучение, когда размышлял о ходе войны между римлянами и евреями и о событиях, случившихся после поражения Цестия Галла. Именно полный разгром, глубина унижения, перенесенного римлянами, стали той приманкой, что довела евреев до гибели. Действительно, если какой-нибудь бог жалел бы уничтожить этот народ, вряд ли он смог бы сделать его конец более бесспорным, чем дав ему вначале войны вкус абсолютной победы. И это опьяняющее вино успеха полностью лишило евреев чувства меры, так что они утратили всякое представление о силе Рима и собственной слабости. Ликуя они решили, что все римские полководцы глупцы, вроде Цестия Галла, и забыли, что самая мощная империя мира располагает людьми, которые не являются не глупцами, ни мерзавцами, и что разгром одного легиона и выигранная война это вовсе не одно и то же. До чего же правильно было сказано, что тот, кто выигрывает первое сражение очень часто проигрывает последнее.