— Мать и сестра сейчас одни! — кричала Ревекка. — Элеазар и отец оба в Храме. Пустите меня. Я должна предупредить их!
Я схватил ее на руки и швырнул на кушетку, с которой она вскочила.
— Глупая! — воскликнул я. — На улице ты будешь немедленно убита! Солдаты взбесились словно собаки. Опасность грозит всем. Куда ты можешь спрятать ее, Мариамна, где бы ее не нашли солдаты? Скорее, скорее! Они скоро будут здесь.
— Я была бы полной дурой, — ответила Мариамна, — если бы строила дом в Иерусалиме без тайника.
Она отбросила занавеси и показала гладкую мраморную плиту. Коснувшись скрытого рычажка, она отодвинула плиту и открыла маленькую комнату с едой и кувшинами с вином.
— Здесь можно перенести осаду, — заметила она. — Иди, моя милая. Мы присоединимся к тебе позже. Что же до девушек, то мы должны спрятать их в подвале. Я не открываю секретов дома рабам.
Ревекка вошла в потайную комнату, а я с Мариамной пошел туда, где жили девушки рабыни. Она собрала их и, не обращая внимания на их крики и болтовню, словно овец погнала в подвал. Внизу в подвале находилось большое помещение, вырубленное в скале, с тяжелой дверью и полками, с которых рядами свисали кнуты, потому что хотя в целом Мариамна была добра к своим девушкам, она считала, что будет хорошо, если они будут знать, что такое место существует. Здесь она заперла их, предупредив, что если они станут шуметь, она высечет каждую. Но Друзилла, светловолосая девушка-германка, не пошла в помещение, а бросилась к ногам Мариамны, умоляя дать ей возможность отомстить за оскорбления, от которых она страдала в руках римлян, и за кровь убитых отца и матери.
— Дай мне убивать их, — просила она. — Дай лук, чтобы я могла стрелять в этих собак.
Действительно, германские женщины с детства воспитываются наравне с мужчинами искусству войны. Мариамна сочувствовала желанию Друзиллы и, открыв потайной сундук, вытащила большой запас оружия, которое она спрятала на всякий случай. Вложив в руки Друзиллы лук и повесив ей на спину колчан со стрелами, она предложила ей занять место в оконном проеме и стрелять от туда во двор. Услышав это, девушки подняли шум, говоря, что им тоже есть за что мстить, и что если они тоже не смогут умереть с оружием в руках, солдаты все равно найдут их, выломают двери, и они будут изнасилованы, а потом убиты. И тогда Мариамна, не желая, чтобы думали, что она возвышает одну девушку над другими, раздала им луки со стрелами и посоветовала расположиться наверху. И вот они вооружились словно спутницы Дианы, пылая возбуждением и жаждой битвы, и я не мог не ободриться видя такой дух в девушках-рабынях, хотя не могу сказать, чтобы я много ждал от их усилий, ведь луки и стрелы не подходят женщинам.
— Будьте внимательны, — сказал я, — и в возбуждении не стреляйте слишком часто. Во дворе будут и друзья и враги. Я бы не хотел получить в спину вашу стрелу.
Затем Мариамна позвала Эпаминонда и двух других слуг. Мы быстро одели на себя доспехи, взяли щиты, копья и мечи, пока не стали сгибаться под тяжестью оружия. Выбежав во двор, мы напялили на Британника нагрудник, вложили в руки нубийцев оружие и встали в готовности, пока солдаты ломились в ворота, используя тяжелые балки, чтобы выбить их из шарниров. Ворота с грохотом рухнули, и пятнадцать или двадцать кровавых собак Капитона вбежали во двор, все еще держа свой таран. Не ожидая сопротивления, они даже не подготовились к своей защите и оглядывались вокруг в поисках подходящего места для грабежа. И пока они глазели, мы энергично набросились на них, и они принялись думать уже о другом, бегая туда и сюда, стараясь спастись от наших мечей. Опомнившись от удивления, они перестроили ряды и позвали на помощь своих сообщников с улицы. Теперь, когда их стало намного больше, чем нас, мы отступили во внутренний двор через вход, который удерживали, пока сила их атак не стала слишком велика. Мы вновь отступили, и они хлынули во внутренний двор. Теперь девушки, страстно ждущие этого мига, стали пускать свои стрелы, и солдаты второй раз испытали удивление, обнаружив, что на них напали сверху. Большинство из них было убито девушкой Друзиллой, которая одного за другим убила троих и без сомнения убила бы и больше. Но группа аравийских лучников забралась на вторую стену и увидев стоящих в проемах девушек, стала стрелять в ответ. Две девушки упали во двор, а потом и сама Друзилла со стрелой в горле зашаталась и упала к ногам Британника, так как к этому моменту нас оттеснили к двери дома. А он, бросив быстрый взгляд вверх, спрашивал Юпитера, неужели наших опасностей недостаточно, что ему надо еще обрушивать на нас дождь из нимф. Он был самым смешливым человеком в мире и превращал в шутку опасность и смерть. И все же я заметил, что он с нежностью взглянул на умирающую Друзиллу, в чьих объятиях испытал немалое наслаждение.
Теперь мне стало ясно, что мы больше не можем оставаться во дворе, иначе нас изрубят на куски, и потому один за другим мы скользнули в дом и закрыли тяжелую дверь перед солдатами, которые сразу же стали колотить в дверь своими мечами. Видя, что их нельзя будет долго сдерживать, Мариамна созвала девушек-рабынь, вручила каждой тяжелый кинжал и велела идти вниз, чтобы ждать там легионеров и взять кого-нибудь из них с собой в преисподнюю. Они вновь вместе с Эпаменондом толпой побежали в подвал, в то время Британник вместе со мной направился в главный зал, где Мариамна при плохой погоде проводила пиры. Здесь она скрыла нас и велела следить, а сама пошла в другой конец помещения и исчезла за драпировками. Сейчас этот зал был роскошно обставлен, и в нем находилось много греческих статуй, в большинстве Венеры, установленные для того, чтобы сделать приятное грекам и римлянам. Здесь была так же большая статуя египетского бога Анубиса, у которого было тело человека и голова шакала. За то, что она держала в доме таких идолов, Мариамну сильно критиковали евреи и совершенно избегали фарисеи. Она, однако, утверждала, что не поклоняется им, но просто держит их здесь, чтобы польстить клиентам, которые в большинстве были греками и египтянами, так как евреи не склонны были владеть рабами.
Пока мы ждали, спрятавшись в главном зале, мы услышали треск ломающегося дерева и поняли, что солдаты выбили входную дверь. Теперь они ворвались в дом, горя желанием не только пограбить, но и пролить кровь тех, кто бросил им вызов. Около двадцати из них вбежали в пиршественный зал и сразу стали срывать драпировки и тащить вазы из алебастра, украшающие стол. Из своего закутка мы смотрели, спрашивая себя, что собирается делать Мариамна, и почему она спрятала нас в таком небезопасном месте, когда в ее распоряжении есть такое безопасное. Но неожиданно по залу пронесся такой громкий и ужасный звук, что солдаты-грабители выронили свою добычу и побелели от страха, увидев, откуда исходит звук. И Британник, присевший сбоку от меня в нашем закутке, побледнел так, что даже губы его стали белыми, а волосы встали дыбом, ведь хотя он и был смел как лев, сталкиваясь с обычной опасностью, он был ужасным трусом, когда дело касалось опасностей сверхъестественных, и в ужасе трясся, когда кто-нибудь говорил о призраках или злых духах. И даже я, мало склонный к суеверию, задрожал от звука этого громкого голоса, особенно когда понял, что он исходит изо рта бога Анубиса, который живописно двигал губами, что вовсе не является чем то обычным для статуй богов.
— Убирайтесь! — кричал он. — Непочтительные собаки, убирайтесь! Этот дом под моей защитой. Тот, кто возьмет хоть монету — умрет!
От этих криков грабители в страхе сбились в кучу и бросили все, что уже взяли.
— Бог говорит, — заговорил один. — Я слышал об этом и раньше. Один мальтиец упал мертвым за то, что взял образ в храме Апполона.
Губы бога Анубиса вновь задвигались, и его ужасный голос загремел еще громче.
— Убирайтесь! — выкрикнул он. — Убирайтесь, пока я не обрушил огонь с небес! Убирайтесь! Я сказал.
За угрозой последовал звук, напоминающий удар грома, что было уже слишком для перепуганных солдат. Они бросили добычу и помчались прочь, выкрикивая предупреждения своим товарищам, и все они бросились прочь из дома, под впечатлением страха, что их убьет молния. Когда они сбежали, Мариамна вышла из-за драпировки и, похлопав статую Анубиса, произнесла:
