Кроме других, более важных соображений, невозможность задерживать долее слуг в пустыне тоже заставляла помышлять меня об отъезде. Но прежде, чем снова расстаться с Тибетом, мне хотелось посетить один из его двух главных религиозных центров, расположенных неподалеку от моего убежища, – Шигацзе.
Совсем близко от этого города находится знаменитый монастырь Таши-лунпо, резиденция Великого ламы, именуемого иностранцами Таши-ламой. Тибетцы называют его «Цзанг Петшен Римпоче», т. е. «Драгоценный ученый провинции Цзанг». Его считают аватарой Евнагмеда, мистического «Будды бесконечного света», и одновременно аватарой Субхути, одного из главных учеников исторического Будды. С точки зрения духовной иерархии ранг Таши-ламы равен рангу Далай-ламы, но в этом мире высокой духовной сущности часто приходится уступать первенство преходящему мирскому существу, и фактически власть принадлежит абсолютному монарху Тибета – Далай-ламе.
Я откладывала поездку в Шигацзе до моего окончательного отъезда из Гималаев, так как опасалась ее возможных последствий. Мои предчувствия, впрочем, полностью оправдались.
Покинув свою обитель, мы прежде всего направились в монастырь Чертен Ниима, где уже останавливались на пути в Тибет. Отсюда я уехала в Шигацзе в сопровождении только Йонгдена и одного исполняющего при нас обязанности слуги монаха. Мы все трое ехали верхом и по тибетской моде везли личный багаж в больших кожаных мешках, перекинутых по обе стороны седла. Две небольшие палатки и дорожные припасы были навьючены на мула.
От монастыря до Шигацзе недалеко. Переход можно легко сделать за четыре дня. Но я старалась ехать очень медленно, чтобы получше рассмотреть все по дороге и, главное, «вобрать» в себя умом и всеми чувствами как можно больше Тибета. Наконец-то я проникну в самое сердце его, но, несомненно, никогда уже больше его не увижу.
После моего первого посещения монастыря Чертен Ниима я имела случай познакомиться с одним из сыновей ламы-чародея, насылавшего летающие пироги на непокорную паству, и получила приглашение посетить его, если обстоятельства приведут нас в их края.
Обстоятельства не преминули возникнуть. Транглунг (так же как и Чертен Ниима) не расположен непосредственно на пути от моего горного приюта до Шигацзе. Но – я уже об этом говорила – мне хотелось побродить, воспользоваться, как мне казалось, единственной возможностью побывать в запретной стране.
Мы дошли до Транглунга к вечеру. Деревня эта ничем не напоминала тибетские селения Гималаев. Странно было встретить такое полное несходство на таком близком расстоянии. Поражало не только сравнение высоких каменных домов с деревянными хижинами и шалашами из ветвей сиккимских селян, но и климат, почва, лица жителей – все было другое. Наконец-то я была в настоящем Тибете!
Мы застали колдуна в молельне – большой комнате без окон, скудно освещенной через отверстие в крыше. Вокруг него теснилось несколько человек клиентов, и он был занят распределением между ними своих колдовских чар. Эти последние имели довольно неожиданную форму маленьких глиняных свиных головок, выкрашенных в розовый цвет и обвязанных шерстинками. Селяне с глубоким вниманием слушали бесконечные объяснения способов употребления вручаемых предметов.
Когда клиенты наконец удалились, хозяин дома с любезной улыбкой предложил мне чаю. За чаем завязалась длительная беседа.
Я горела желанием спросить колдуна о чуде с «летающими пирогами», но задать вопрос прямо означало бы преступить тибетские правила вежливости. Приходилось ловить удобный случай, чтобы ввести в разговор интересующую меня тему. Но такого случая не представилось ни в тот вечер, ни на следующий день.
Зато меня посвятили в домашнюю драму. Со мной даже советовались – высшая степень уважения, какое только может оказать настоящий колдун своему гостю, – как найти выход из создавшегося положения.
Подобно многим семьям в провинции Ю и Цзанг, под крышей моего хозяина придерживались полиандрии (многомужества). В день бракосочетания его старшего сына имена его младших сыновей также были записаны в брачный контракт, и новобрачная, таким образом, брала их в качестве законных супругов.
Как случается почти всегда, некоторые из мужей во время заключения брачного контракта были еще малолетками и, естественно, их согласия на брак никто не спрашивал. Тем не менее они оказывались связанными брачными узами. У колдуна было четыре сына. Мне ничего не сообщили о том, как относился к сотрудничеству со своим старшим братом второй сын – должно быть, тут все было благополучно. В данный момент он путешествовал и его не было дома, так же как и третьего брата, моего знакомого из Чертен Ниима.
Именно этот третий брат и возмутил спокойствие отчего дома. Он был гораздо моложе своих братьев – ему было только двадцать пять лет, и он отказывался выполнять супружеские обязательства по отношению к коллективной жене. По несчастью, третий штатный муж был для этой дамы соблазнительнее двух первых. Он пленял ее не столько физической красотой – хотя наружность у него была довольно приятной – но своим положением в обществе, красноречием, деловитостью и, несомненно, еще другими, для меня незаметными качествами.
Два старших сына колдуна были мирянами, богатыми и влиятельными крестьянами, не лишенными авторитета, каким в Тибете пользуются только представители духовного сословия. Строптивый третий муж был ламой, даже больше – он был так называемым налджорпа, посвященным в оккультные тайны. Он носил пятигранный головной убор, украшенный изображениями пяти тантрических мистиков, и белую юбку респа специалистов по тумо, умеющих согреваться без огня при самой низкой температуре.
Именно эта выдающаяся личность ее и отвергла.
Коллективная жена не могла примириться с потерей такого мужа и снести бесчестие его презрения. Все это усугублялось тем, что он ухаживал за молодой девушкой из соседней деревни и собирался на ней жениться.
Подобный союз разрешался, но, по закону страны, брак, нарушающий единство семьи, имел следствием для вступающего в него потерю всяких прав на отцовское наследство. Закон возлагал на молодого человека обязанность создать новый семейный очаг и зарабатывать на содержание семьи. Свободолюбивого налджорпа последнее не смущало, так как он, по-видимому, рассчитывал на свое ремесло колдуна.
Но если сын выделится и устроится самостоятельно, не станет ли он опасным конкурентом для своего отца? Хотя мой хозяин в этом не сознавался, мне было ясно, что именно это его и удручало. Он мог потерпеть большие убытки из-за упрямца, не желавшего удовлетворить сорокалетнюю женщину, здоровую и сильную и, несомненно, не уродливую. О последнем я не могла с уверенностью судить, так как черты прекрасной дамы покрывал толстый слой жира и сажи, превращавший ее в настоящую негритянку.
– Что делать? Что делать? – стонала старушка, мать семейства.
Я не знала, что ей посоветовать. У меня не хватало опыта. Конечно, на Западе встречаются дамы, имеющие по нескольку мужей, из-за чего создаются запутанные ситуации. Но обычно такие предметы не служат объектом семейных обсуждений. Во время моих скитаний мне приходилось давать советы только многоженцам, спокойствие семейного очага которых было нарушено.
Я осторожно высказала предположение: поскольку многоженство в Тибете тоже разрешено законом, то, может быть, молодой лама согласится остаться в семье, если ему позволят ввести в дом свою избранницу.
Счастье мое, что священное одеяние отшельника удержало супругу четырех мужей в границах. Она чуть было на меня не набросилась.
– О, преподобная госпожа, – воскликнула, рыдая, старушка мать. – Вы не знаете, моя невестка хотела послать к молодой девушке служанок, чтобы избить ее и изуродовать. Мы едва успели ей помешать. И как только она смогла это придумать! Такие знатные люди, как мы, – и такие поступки!.. Мы будем навсегда опозорены!
Тут я ничем не могла помочь. Заявив, что наступил час моей вечерней медитации, я попросила проводить меня в лха-кханг, молельню ламы, любезно предоставленную мне на ночь. Когда я поднималась с места, мне вдруг на глаза попался младший сын семьи, восемнадцатилетний мальчуган, муж номер четыре. Он сидел в темном уголке и смотрел на свою благоверную с легкой и, как мне казалось, злорадной улыбкой.
