Для очень многих жителей Западного полушария Тибет окутан атмосферой таинственности. Страну снегов принято считать родиной неведомого, фантастического, невероятного.

Какие только сверхчеловеческие способности не приписывают ламам, магам, колдунам, некромантам и оккультистам всех мастей, населяющим высокие плоскогорья, так великолепно изолированные от остального мира природой и собственной волей их обитателей! Самые странные легенды о Тибете принимают за бесспорные истины. Кажется, будто в этой стране растения, животные и люди могут произвольно не подчиняться законам физики, химии, физиологии и даже простого здравого смысла.

Вполне естественно поэтому, что ученые, привыкшие к суровой точности экспериментального метода, придают подобным сведениям не больше значения, чем забавным чудесам из волшебных сказок. Таким же было и мое к ним отношение, пока, благодаря счастливой случайности, я не познакомился с госпожой Давид-Ниэль.

Знаменитая мужественная путешественница по Тибету обладает удачным сочетанием всех физических, моральных и умственных качеств, какие только можно пожелать изыскателю при проведении определенного рода исследований. Считаю своим долгом отметить это, хотя и рискую задеть скромность госпожи Давид-Ниэль.

Госпожа Давид-Ниэль пишет и читает, свободно разговаривает на всех тибетских наречиях. Она прожила в Тибете и смежных с ним странах четырнадцать лет подряд и исповедует буддизм, что помогло ей завоевать доверие самых выдающихся ламаистов.

Приемный сын госпожи Давид-Ниэль – настоящий тибетский лама. Она сама прошла духовную тренировку и подвергалась всем описанным в ее книге испытаниям.

Одним словом, госпожа Давид-Ниэль, по собственному ее признанию, превратилась в настоящую азиатку. Ее принимали за тибетку все туземцы. Последнее обстоятельство оказалось особенно важным для работы в области, до тех пор еще бывшей недоступной для европейских ученых.

Эта азиатка, эта совершенная тибетка оставалась тем не менее европейской женщиной, ученицей Декарта и Клода Бернара. Она разделяла философский скептицизм первого, скептицизм, представляющий, по мнению второго – ее учителя Клода Бернара, – основу всякого научного исследования.

На одной из конференций, проведенных ею по моей просьбе на моей кафедре (бывшей кафедре моего и ее учителя Клода Бернара), госпожа Давид-Ниэль сказала: «Все имеющее в какой-то мере отношение к явлениям психики – к духовной деятельности человека вообще – следует изучать таким же образом, как и всякую другую научную дисциплину. Здесь нет никаких чудес, ничего сверхъестественного, что могло бы порождать и питать суеверие. Наблюдения подтверждают: систематическая, научно поставленная тренировка психики обычно приводит к определенным результатам, заранее намеченным. Именно поэтому все собираемые при такой тренировке сведения представляют собой достойные внимания ценные материалы даже в том случае, когда упражнения проводятся эмпирически и основаны на теориях, с которыми мы не всегда можем согласиться».

В этих словах выражен истинный научный детерминизм, одинаково далекий как от огульного отрицания, так и от слепого легковерия.

Наблюдения госпожи Давид-Ниэль в равной степени интересны для ориенталистов, психологов и физиологов.

Д-р Д’Арсонваль, член Французской академии наук и Академии медицины, профессор Коллеж де Франс, президент Института общей психологии

Непосредственно после появления в печати моего «Путешествия одной парижанки в Лхасу» очень многие – как в посвященных этой книге статьях, так и лично – интересовались, что заставило меня жить среди лам, и выражали желание получить сведения об учениях и обычаях мистиков и оккультистов Тибета.

Постараюсь удовлетворить любознательность читателей. Однако из-за небольшого объема настоящей работы задача эта представляет некоторые трудности.

Отвечая на два различных по существу вопроса, я сперва рассказала об обстоятельствах, сблизивших меня с религиозным миром ламаистов, и об окружающем этот мир сословии колдунов всевозможных категорий.

Затем я постаралась систематизировать некоторые ярко выраженные особенности тибетских оккультных и мистических теорий и методов духовной тренировки тибетцев.

Каждый раз, когда в связи с этим из очень богатого запаса моих воспоминаний всплывал какой-нибудь факт, я относила его на соответствующее ему в рассказе место. Таким образом, здесь не может быть и речи о путевом дневнике: его форма изложения совсем не соответствует моей теме. Иногда в процессе исследования, благодаря специфике, возможность расширить и дополнить то или иное наблюдение представлялась мне несколько месяцев или даже несколько лет спустя. Но только сумма сведений, полученных в разных местах и в разное время, может дать правильное понятие о трактуемом здесь предмете.

Впрочем, я собираюсь в дальнейшем рассмотреть вопросы мистицизма и философии тибетцев в работе более специальной, чем предлагаемая книга.

Как общее правило, тибетские имена в этой книге, как и в «Путешествии одной парижанки в Лхасу», только транскрибируются фонетически.

Гималаи – преддверие Тибета. – Первое знакомство с ламаизмом и его последователями. – Беседа с Далай-ламой. – Смерть и посмертное бытие в верованиях тибетцев. – Скитания и злоключения умерших. – Колдуны за работой. – Как один великий, но невежественный лама перевоплотился в ослика, несмотря на самопожертвование праведника, пытавшегося предоставить ему возможность человеческого воплощения. – Первое знакомство с Тибетом. – Визит к ламе-созерцателю. – Я покидаю Гималаи.

– Итак, решено. Я оставляю вам Давасандупа в качестве переводчика. Он поедет с вами.

Неужели я разговариваю с человеком? Это крошечное желтовато-смуглое существо в одеянии из оранжевой парчи с бриллиантовой звездой, сверкающей в головном уборе, – не дух ли он, спустившийся с ближних гор?

Говорят, что этот человек – воплотившийся лама и наследный принц одного гималайского трона. Но сейчас он кажется мне призрачным видением.

Должно быть, сию минуту он исчезнет, как мираж, вместе со своей пестрой свитой и парадным конем в попоне из ярко-желтого сукна. Принц – часть сказочного мира, в котором я теперь живу – или, по крайней мере, мне кажется, что живу – вот уже пятнадцать дней. Я вижу все это во сне и через мгновение проснусь у себя в постели, в стране, где не обитают духи, воплотившиеся ламы в сияющих одеждах, где мужчины носят прозаические пиджаки и волосы нормальной длины и не драпируются в ткани цвета солнца.

Я вздрагиваю от внезапного грохота литавр. Гобои затягивают заунывную мелодию. Горный дух садится верхом на своего нетерпеливого скакуна. Вельможи и слуги свиты взлетают в седла.

– Я вас жду, – повторяет светлейший лама, благосклонно улыбаясь.

Я слышу свой голос со стороны, будто кто-то другой говорит, обещая ламе приехать в его столицу через день, и удивительная кавалькада удаляется, предшествуемая музыкантами.

Когда последние звуки жалобного напева замирают вдали, странное очарование, сковывавшее мои члены, рассеивается. Все это было наяву. Я нахожусь в Калимпонге в Гималаях, а рядом со мной стоит толмач, любезно предоставленный в мое распоряжение со дня моего приезда.

Как я здесь очутилась? Я говорила уже об этом в другой моей книге, «Путешествие одной парижанки в Лхасу». В то время соображения политического характера заставили Далай-ламу искать убежища на территории, находящейся под английским протекторатом. Я рассудила, что его пребывание на границе Индии – единственная для меня возможность видеть его и собрать материалы о разновидности буддизма, превалирующей в Тибете.