Реми подошел поближе. Жандарм, сопровождавший дʼЭрвиля по пути в этот городок, покинул свой пост и, наверное, укрылся от мороза в каком-нибудь теплом местечке — на его месте теперь стоял кто-то другой. Это оказался дрожащий от холода, плохо одетый мальчишка, который, съежившись, с беспокойством смотрел из темноты в освещенные окна. Кто это был такой, почему он находился здесь? Реми не успел расспросить мальчика, поскольку тот мгновенно растворился во мраке, как только заметил, что за ним наблюдают. Лишь прозвучал удаляющийся стук его деревянных башмаков об лед. Сердце Реми тревожно забилось.

Он вернулся в гостиницу «Золотой лев», поднялся на свой этаж и увидел, что дʼЭрвиль еще не спит — дверь его комнаты была открыта, он умывался при свече. Из кухни ему принесли кувшин горячей воды и чайник Он помыл руки, отряхнул их, а затем вытер большим полотенцем, нагретым у огня. Потом, посмотрев на Реми, дʼЭрвиль сказал доверительным тоном:

— Есть кое-что, о чем мне не хотелось говорить тогда, при Делевуа, потому что мне не нравится, если это будет кочевать из отчета в отчет и прозвучит на судебном заседании. Бедный Бовари может об этом прочитать.

— Что же это?

— Так вот: эта женщина была на пятом месяце беременности…

— А Хеллеквинская Охота, с которой они, по всей видимости, столкнулись на верхнем берегу по пути сюда и которая чуть не опрокинула их, — надо ли о ней говорить, господин кюре?

— А они сами о ней говорят? Нет. Уверяю вас, мэр Тюваш, не стоит пока вмешивать полицию в вещи, которые больше касаются Сатаны и его демонов, чем общества. Дело и так сложное, не будем усложнять его еще больше! К тому же эти люди — городские: чего доброго, обвинят нас, деревенских, в суеверии!

— Пожалуй, вы правы, господин кюре.

Несмотря на написанное в газете и на то, что господин кюре делал вид, будто не верит в версию с убийством, у жителей маленького городка было свое мнение об истинных причинах смерти госпожи Бовари: это было самоубийство, а не несчастный случай. Тем не менее, несмотря на запрет церкви хоронить самоубийц по христианскому обряду, все уладили, и церемония оказалась достойной супруги почетного гражданина в Нормандии.

— Бедная женщина, такая молодая, — вздыхали на похоронах одни. — Правда, ее муж вовсе был ей не пара.

— Какое расточительство! — возмущались другие. — Влезть по уши в долги, чтобы накупить побрякушек!

— Она была скомпрометирована, — уверяли третьи. — А эти вещи всегда плохо кончаются.

Зазвонил колокол, и процессия начала выходить из церкви. Зима по календарю давно закончилась, однако накануне опять пошел снег и похолодало. Шесть мужчин, по трое с каждой стороны, слегка раскачиваясь, несли гроб. Два священника, певчие, дети из церковного хора шли позади, распевая De profundis.[7] За ними, держа в руках зажженные свечи, следовали женщины в черных одеяниях с накинутыми на голову капюшонами. Дальше брел Шарль. Это был крупный мужчина. Промокая слезы, он прикрывал лицо носовым платком в клетку, напоминающим кухонное полотенце. Одет он был в костюм, в котором, очевидно, когда-то женился. И наконец шествовали остальные жители городка, чувствующие себя стесненными в своих траурных одеяниях.

Жизнь в городке замерла. Торговцы убрали свои прилавки, с колокольни раздавался погребальный звон. Холодное солнце пролило лучи света на землю, присыпанную снегом. Низко над крышами летали вороны. Небо стало ярко-голубым. Еще раз обманутые погодой ирисы, рискуя погибнуть от мороза, пробивались между островками лежащего на крышах снега.

В самом деле, этот март был необычным. Если такой холод может внезапно вернуться, то как же теперь полагаться на «холодных святых»?[8] Стало быть, знаменитый нормандский мягкий климат всего лишь легенда?

ДʼЭрвиль сегодня же утром укатил в Руан с Ивером. Легко узнаваемый в толпе чиновников благодаря своему высокому росту и огромному зонту комиссар Делевуа смотрел, как люди выходили из церкви. Рядом с ним, скрестив руки, молча стоял Реми в своем куцем черном рединготе (он не захотел надеть широкий плащ). К ним присоединился мэр Тюваш со своим заместителем — бывшим военным, сборщиком налогов Бине, который, кроме того, являлся и почетным капитаном пожарных. Тюваш и Бине считали дело закрытым, однако ни на шаг не отставали от обоих дознавателей — мало ли что они еще выкинут! Эта парочка отпускала комментарии обо всех, кто проходил мимо.

— Мужчина в черном позади мужа покойной — это господин Омэ, наш первоклассный аптекарь. Вы о нем, конечно, уже наслышаны.

— Не имею чести знать, — ответил Делевуа.

— Человек прогресса и науки, один из светочей нашего кантона! Между прочим, он корреспондент большинства газет департамента. Завтра его статья о похоронах появится в «Руанском маяке». Вы увидите, какая проза!

— Я никогда не читаю «Маяк», — гордо заявил Делевуа.

Господину Омэ перевалило за сорок. Он был в низкой шляпе изящной формы, в черном пальто с пелериной. На лице виднелись явные следы оспы. Негнущимися ногами в башмаках с касторовым верхом он важно вышагивал в сопровождении своей семьи: нескладной женщины, сопливого мальчишки и остроносой девушки. Еще какой-то малый, одетый как мальчик из лавки, который, по всей вероятности, у них прислуживал, со слезами на глазах пытался их догнать.

Затем появился пожилой мужчина с густыми рыжими бакенбардами, в очках с позолоченной оправой, в цилиндре и пальто английского кроя. Проходя мимо них, он церемонно поздоровался. Затем с видом президента сельскохозяйственной ассоциации, по окончании своего избрания выпускающего в небо голубей или воздушный шар, он открыл крошечный черный шелковый зонтик — вызов богача грубой массе зонтов из красного или синего полотна, которые были у других участников церемонии.

— Это наш нотариус, господин Гильомен, — продолжал Тюваш. — Этот человек знает, сколько у каждого здесь денег, но никогда ничего не скажет, даже если разбойники поджарят ему на огне ноги. Позади него господин Родольф Буланже, владелец поместья Юшет. Это совсем другой тип. Смотри-ка, я и не думал, что он будет здесь!

Господин Буланже, несмотря на свое высокое положение, выглядел как самонадеянный фат. Он носил красиво подстриженные щегольские усики, приглаженные щеточкой. На нем были гетры и охотничий костюм из зеленой замши, поверх которого — не иначе как в знак почтения к умершей — он накинул черное драповое пальто с короткой пелериной.

За ним следовали торговец модными товарами господин Лерё — гнусный тип, по определению Тюваша, — и господин Телье, хозяин кафе «Франция» — жалкого конкурента «Золотого льва». Появились и работники «Золотого льва», среди которых были подавальщицы и хромающий на деревянной ноге парень Ипполит с конюшни. Затем, продолжая лить слезы, снова возник Жюстен — маленький помощник из аптеки Омэ. Наверное, он что-то забыл. Тут были и Фелисите — служанка Бовари, Лестибудуа — деревенский садовник-могильщик, и многие другие.

Внешне совершенно бесстрастный Делевуа не мог удержаться, чтобы не заметить:

— Никто из этих персонажей, — прошептал он на ухо Реми, — даже господа Тюваш и Бине, а впрочем, и великолепный пастырь Бурнизьен, вполне могут подождать. Поверь мне, сынок. Полицейская мудрость гласит, что убийца почти всегда возвращается на место своего преступления… Так что, если преступление действительно имело место, я охотно заключу пари, что хотя бы одному из тех, кто сейчас скорбно проходит перед нами, есть в чем себя упрекнуть относительно этой истории. Вытащи-ка, бездельник, из своего кармана блокнот, запиши мне все имена и вызови их на завтра.

Толпа тем временем покинула церковь и зашагала по снегу. Женщины в чепцах и мужчины в толстых синих блузах, красных и черных шарфах присоединялись к шествию. Процессия направилась к кладбищу, а церковный сторож закрыл двери.