Уайлд уже ничего не чувствовал с левой стороны груди. Он медленно встал, ощущая себя неловким и разбитым. Чувство онемения дошло до самых ступней, лодыжки потеряли гибкость. Он заставил себя сделать несколько шагов. Внутреннее стекло треснуло и готово было рассыпаться на тысячи режущих осколков.

— Нерва, — продолжала Ингер. — Траян, Адриан, Антонин Пий, Марк Аврелий…

Уайлд сосредоточил все свое внимание на трещине и дрожащими пальцами принялся вытаскивать из рамы куски стекла. С каждой секундой дрожь колотила его все сильнее.

— Луций Аврелий Вер, — бубнила Ингер, — Коммод, Пертинакс, Дидий Юлиан…

Уайлд продолжал работать со стеклом. Ему понадобилась целая минута, чтобы проделать достаточно большое отверстие, в которое могла пройти его правая рука. Бить надо было в самый центр пролома — если он не сумеет нанести точный удар, то умрет от потери крови раньше, чем от холода. Он понимал, как ему катастрофически не хватает времени, чтобы расширить диаметр дыры.

— Септимий Север, Каракалла, Гета, Макрин, Элагабал, Александр Север, Максимин…

— Ингер, — обратился к ней Уайлд. — Я хочу, чтобы ты двигалась. Подойди сюда. Это стекло вот-вот рассыплется на части.

— Гордиан Первый, Пупиен, Бальбин, Гордиан Третий, Филипп Араб…

Уайлд опустился рядом на колени. Ее глаза были закрыты. Когда он прикоснулся к ее плечу, она никак не отреагировала.

Но продолжала, как заведенная игрушка, говорить:

— Деций, Галл, Эмилиан, Валериан, Галлиен, Клавдий Второй, Аврелиан…

Он взял ее на руки и понес, покачиваясь, как пьяный. Он донес ее до самого дальнего ложа и положил на спину. Ее ноги глухо стукнули, как будто были сделаны из дерева.

— Тацит, Проб, Кар, Диоклетиан, Максимиан, Констанций Первый, Галерий…

Уайлд вернулся к двери, внимательно осмотрел отверстие и вытащил еще несколько осколков; оставшиеся куски торчали острыми концами внутрь. Он сунул правую руку под мышку и попытался извлечь немного тепла из своего тела.

— Флавий Север, Максенций, Лициний, Константин Великий, Константин Второй…

Широко расставив ноги, Уайлд перенес основной вес тела на пальцы правой ступни, размахнулся и ударил рукой точно в центр пролома. Боль мгновенно хлынула от запястья к плечу, и он подумал, что вывихнул себе кисть. Но внешнее стекло треснуло сверху донизу.

— Констант, Юлиан Отступник, Иовиан, Валентиниан, Валент, Грациан…

Ингер говорила тихо, но отчетливо выговаривала каждый слог. Она больше не открывала глаз. Ее тело стало совсем белым и судорожно тряслось. Соски были твердыми, как сосульки.

Уайлд вытащил из плеча кусок стекла; тот оставил красный разрез, но кровь из него не текла.

— Валентиниан Второй, Феодосий Великий, Максим, Евгений…

Уайлд сжал пальцы в кулак, поднес руку к треснувшему стеклу и надавил. Стекло раскололось, и через мгновение он уже отодвинул задвижку и настежь распахнул дверь. В первый момент ему показалось, что его обдало кипятком, но потом гораздо больший объем морозного воздуха, вырвавшийся из камеры, снова окутал его холодом.

— Аркадий, Гонорий, Феодосий Второй, Валентиниан Третий, Маркиан…

Уайлд подошел к контрольной панели и повысил температуру на термостате до тридцати градусов по Цельсию. Он все еще дрожал, на каждое движение уходила вечность. Сейчас он не мог бы справиться с Клаусом, не говоря уже о вооруженных людях в доме.

— Петроний, Авит, Майоран, Лев Первый, Либий Север, Прокопий Антемий…

Он вернулся обратно по осколкам битого стекла и опустился рядом с ней на колени. Подняв ее подбородок, он покачал ее голову из стороны в сторону:

— Ингер?

Она открыла глаза:

— Олибрий, Глицерий, Юлий Непот, Лев Второй, Зинон…

Он похлопал ее по лицу.

— Ромул Августул, — сказала она тихо. — Анастасий, Юстин, Юстиниан Великий…

Он держал ее голову в своих руках и кусал мочку ее уха. Она смотрела на него широко открытыми глазами.

— Юстин Второй, — продолжала она. — Тиберий, Маврикий…

Он поцеловал ее в губы.

— Фока, — пробормотала она.

— Считай это чисто медицинской процедурой, — сказал он. — Я просто пытаюсь тебя согреть.

— Гераклид, — сказала она. — Константин Третий…

Она задышала чаще.

— Гераклион, — выдохнула она и чихнула.

— Ты меня заводишь, — сказал он.

Она улыбнулась:

— Констант Второй.

Он прижал палец к ее губам:

— Ты меня убедила, дорогая. Давай лучше поговорим о нас.

— Я замерзла, Джонас. Я не могу согреться. — Она обвила руками его шею. — Согрей меня.

Ее руки напряглись.

— Ты истекаешь кровью, — прошептала она. — Я вся в твоей крови. Мне это нравится. Еще никто не истекал кровью в моих руках. Джонас, ты взорвал эту дверь, как бомба. Джонас! Я могла бы полюбить такого мужчину, как ты.

— Скажи мне, когда я начну потеть.

— Константин Четвертый, — прошептала она, не спуская с него расширенных глаз. — Юстиниан Второй, Леонтий Второй… Джонас, ты потеешь. Не отпускай меня, Джонас. Не отпускай меня.

Ее платиновые волосы прилипли ко лбу и рассыпались по вискам; намокшие пряди собрались сзади в мелкие кудряшки. Губы распухли, синие жилки на горле пульсировали неоновым светом. Все ее плечи и грудь были залиты кровью. Температура тела у Уайлда вернулась к нормальной, но руки оставались тяжелыми и вялыми, как мясные туши. Он подумал, что ему нужен пистолет, и спросил себя, сможет ли он нажать на спуск. Позади загремел открываемый замок.

Уайлд пересек камеру в три прыжка. Клаус Эрнст распахнул стальную дверь и встретил его грудью. Они вместе покатились на пол. Уайлд сумел вырваться и взмахнул правой рукой; боль от удара отдалась у него в плече. Эрнст упал назад, но все еще продолжал удивленно мотать головой. Уайлд сцепил обе руки и размахнулся ими как дубиной. Костяшки его пальцев пришлись Эрнсту по лицу, из разбитой щеки хлынула кровь. При следующем взмахе он двинул по другой скуле и отбросил Клауса на стену. Голова доктора ударилась об пол, и он затих. Его лицо превратилось в кровавую маску.

Уайлд опустился на колени, схватившись обеими руками за живот и закусив губу от боли. Ингер склонилась над ним, разминая мышцы его плеч.

— Вряд ли он умер, — сказала она с сожалением. — Я бы хотела увидеть, как ты убиваешь человека, Джонас Уайлд.

— Тогда держись поблизости, — посоветовал он. — Эта дверь открыта?

Она распахнула дверь в апартаменты и включила свет. По сравнению с царившей наверху роскошью обстановка здесь выглядела строго утилитарной. Первая комната представляла собой всего лишь контрольный пункт: два оранжевых кожаных кресла стояли по обе стороны от телевизионного экрана и пульта радиосвязи, перед ними светились датчики, показывавшие температуру воздуха на улице, уровень радиоактивности и даже вес, с которым расположенный наверху дом давил на нижние подвалы; все это было связано с компьютером, который мог сообщать оказавшимся внутри людям, насколько безопасно находиться во внешнем мире. Очевидно, Гуннар Моель серьезно верил в возможность ядерной войны и в свою способность ее благополучно пережить. Внутренняя стальная дверь открывалась в белый коридор, который вел к спальням, кухне, ванной комнате и большому хранилищу, набитому всеми необходимыми припасами, включая кислородные баллоны. К сожалению, оружия нигде не было.

— Ты это ищешь?

Ингер стояла в дверях первой спальни, перекинув через плечо его одежду.

— В том числе и это.

— Моя одежда тоже здесь. Гуннар во всем любит порядок.

Она прижалась к нему, обняв его за шею:

— Джонас! Когда я в первый раз увидела тебя на том пароме, всего разряженного и с этими дурацкими манерами, я подумала: господи, до чего же дошел наш бизнес! Субботний вечер ничего не изменил, я осталась при том же мнении. Даже когда ты сказал, что убил Гуннара, я решила, что ты просто застрелил его из пистолета, как самый обыкновенный киллер. И только когда я увидела, как ты борешься с действием наркотика, как ты сопротивляешься мне до последней возможности, до последнего вздоха, я подумала: наверно, в этом человеке что-то есть. Если бы я только знала, что это ты! Неужели ты думаешь, что я могла бы сдать русским такого человека, как Джонас Уайлд? Тогда ничего бы не случилось. Но я не жалею о том, что произошло.