Он бросал вызов своей ближайшей семье и своему клану, намеренно располагая лагерь неподалеку от них в летние месяцы. Великий хан по совету своей матери не замечал его. Отверженного хана это раздражало гораздо больше, чем военные действия против него.

В редких случаях Тимур-хан нападал на удаленные стоянки своего клана, но быстрое возмездие Давлет-хана заставляло его держаться подальше от стоянок своих родственников. Он обычно выбирал жертвы, доставлявшие ему меньше хлопот, тех, кто не был способен на отмщение.

Сегодня в лагерь Великого хана его привела только глубокая и непримиримая ненависть к Явид-хану, своему брату-близнецу. Явид, давно умерший и возродившийся в своей дочери! Шпионом Тимур-хана в лагере Великого хана. была несчастная, безобразная девушка, косая на левый глаз, что обычно считалось дурным знаком. Поэтому никто не хотел связываться с ней, и она оставалась в юрте отца, будучи несколько больше, чем просто слугой у своих дряхлых и брюзгливых бабки и деда, которые приходились родственниками отцу Тимур-хана. Тимур-хан изловил ее как-то в степи года за два до этих событий и, забавляясь, с особенной жестокостью изнасиловал ее. Лишив ее девственности, он принудил ее встать на четвереньки и садистски совершил над ней содомистский акт, но, к своему удивлению, услышал при этом от нее крики радости вместо боли, которую хотел ей причинить. Потом она, цепляясь за его ноги, умоляла разрешить ей стать его рабыней. Ее звали Илан.

Тимур-хан никогда не встречал женщину, подобную Илан.

Сначала она удивила его, потому что была так же порочна, как и он. Потом он понял, что только одиночество заставляло ее радоваться боли, которую он доставлял ей. На самом деле, Илан больше всего хотелось удовлетворять его, чтобы он снова делал с ней то же самое. Он понял, каким сокровищем она является для него: она должна стать его глазами и ушами в лагере Великого хана.

Он дал Илан двух голубей, которые, когда она выпускала их, возвращались к нему с запиской, нацарапанной ее неразборчивым почерком и вложенной в мешочек, привязанный к лапке птицы. Он был удивлен тем, что эта несчастная умела писать. Оказалось, что она научилась писать зимой в Каффе просто от нечего делать. В награду за ее вынюхивание он время от времени встречался с ней и утолял ее похоть, удовлетворяя и себя. Иногда он забавлялся, отдавая Илан другим мужчинам и наблюдая за происходящим. Она подчинялась, потому что любила его и хотела одного: чтобы он был доволен. Он подозревал, что Илан втайне надеялась, что однажды он сделает ее своей женой, и не отнимал у нее эту мечту, потому что это делало ее старательной и покорной. Когда-нибудь ему, конечно, придется убить ее.

Добравшись до лагеря, он спешился и стащил свою пленницу с лошади. Внеся ее в свою юрту, приказал он находящейся там женщине:

— Принеси воды, Есуген! Я хочу, чтобы эта сука очнулась!

Женщина с гладкими волосами и лицом, изнуренным годами тяжкого труда, бросила на него тусклый взгляд, но торопливо подчинилась.

Первое, что почувствовала Валентина, придя в себя, было ощущение, что голова больше не кружится. Тем не менее глаз она не открывала. Она пыталась вспомнить, что произошло, а вспомнив, застонала. Она открыла глаза и увидела прямо над собой лицо Тимур-хана. Она содрогнулась. Никогда не видела она человека более устрашающей внешности. С его выбритой головы свешивалась коса, а его длинный французский нос казался странным в сочетании с желтой кожей, высокими скулами и непроницаемыми раскосыми черными глазами.

Узкий рот сложился в косую ухмылку, которая обнажила острые, цвета слоновой кости зубы.

— Ты очень красива, — сказал он. — Жаль, что ты не девственница, но я все равно порадуюсь, когда ты будешь делать то, что мне хочется. К ночи я выдою тебя, как умелую шлюху, а к завтрашнему утру ты будешь умолять меня, чтобы я дал тебе мой член! — Он грубо прижался губами к ее рту.

Она оказалась не такой уж беспомощной, как он думал. Валентина попыталась отвернуться и изо всех сил укусила его за нижнюю губу, почувствовав вкус его крови и услышав, как он взвыл от боли.

— Никогда! — сказала она с яростью, хотя голос ее был не громче шепота.

Глаза Тимур-хана бешено сверкнули. Навалившись на Валентину своим сильным телом, он злобно ударил ее несколько раз по лицу, с каждым ударом ее голова моталась из стороны в сторону.

Однако Валентина не сдавалась и выплюнула ему в лицо смесь своей слюны и его крови.

— Никогда! — повторила она хрипло.

Женщина подбежала вытереть лицо Тимур-хана, и Валентина заметила в ее глазах восхищение и жалость. Это выражение быстро исчезло, пока она бормотала какие-то слова сочувствия своему господину, аккуратно вытирая его лицо тряпкой.

Тимур-хан яростно вскочил на ноги, отшвырнув женщину в сторону.

— Убирайся с моей дороги, Есуген! — Он рванул Валентину за волосы, наматывая на кулак шелковистые пряди — Ты заплатишь мне за это оскорбление, сука! Ох, ты заплатишь! — Он вытащил ее из юрты.

Она заморгала, ослепленная ярким солнечным светом, потому что в юрте было сумрачно. Тимур-хан тащил ее, преодолевая ее сопротивление, к центру лагеря, где в землю были вкопаны два толстых столба. С них свисали кожаные петли. Тимур-хан просунул в них кисти ее рук и крепко затянул их, правда, не настолько крепко, чтобы ограничить движение крови.

— Сейчас, сука, ты поймешь, что значит пренебрегать мной, — прорычал он. — Татары! Несите ваши кнуты!

Она висела, растянутая между двух столбов, кончики ее туфель едва касались земли. По команде своего господина Есуген бегом принесла кнут и с поклоном вручила его Тимур-хану. Он щелкнул кнутом, потом сказал мужчинам, собравшимся вокруг него, каждый из которых держал в руках свой кнут:

— Поработайте кончиками кнутов! Я хочу, чтобы она осталась голой, но чтобы отметин на ней не было.

Потрясенная Валентина смотрела, как мужчины вокруг начали постегивать ее кнутами. Хотя удары и жалили, но они были не очень болезненны. Однако постепенно ее одежда начала превращаться в лохмотья и, наконец, ничего не осталось от ее красивого атласного красного халата, который ей дала Борте Хатун. Когда от халата остались лишь развевающиеся на ветру обрывки, Тимур-хан приказал Есуген сорвать их, и та торопливо повиновалась.

Стоя спиной к своему господину, женщина тихо сказала Валентине:

— Ты очень храбрая женщина, но глупая. В конце концов он добьется своего.

Валентина покачала головой.

— Нет, — тихо сказала она. — Прежде я убью себя. Черные глаза Есуген с жалостью смотрели на нее.

— Он ни за что не позволит тебе сделать это, — сказала она. — Ты будешь жить до тех пор, пока он не решит, что тебе пришло время умереть. — Она сделала шаг назад. — Она раздета, мой господин.

Тимур-хан подошел к распятой на столбах Валентине. Внимательно осмотрел и ощупал ее, выискивая родимое пятно в форме четверти луны. Наконец он кивнул удовлетворенно.

— Значит, моя мать сказала правду. Это хорошо, потому что лучше мне взять тебя в жены, чем убивать, хотя я бы убил тебя, если бы ты действительно оказалась дочерью Явид-хана. Сейчас, однако, я накажу тебя, потому что ты оскорбила меня. Есуген! Привяжи ей ноги!

Женщина встала на колени и закрепила ноги Валентины кожаными петлями так, что она оказалась распластанной между двумя столбами. Тимур-хан оглядывал свою жертву, медленно обходя вокруг нее. Валентина напряглась, услышав щелканье кнута.

Он точно знал, что делает, обрушив жалящие удары ей на спину и ягодицы, которые вскоре начали гореть от повторяющихся ударов кнута. Он подошел, чтобы заглянуть ей в лицо еще раз, и, подняв руку, обвел ею тонкие красные рубцы на ее грудях и животе. Она безмолвно смотрела на него. Он медленно кивнул, а потом снова зашел за ее спину. Кнут щелкнул еще раз.

Еще полдюжины жестоких болезненных ударов обрушились на нее, заставляя ее извиваться в тугих петлях. Она не представляла, какими чувственными были ее движения для наблюдающих за ней мужчин, некоторые из них уже похотливо облизывали губы.