— Принц скончался от жестокой лихорадки, начавшейся после того, как он, разгоряченный бешеной скачкой, переплыл реку. Это огромное несчастье для его родителей и всей страны, но тут нет твоей вины, пусть даже он и был влюблен в тебя. Ямал-хана предательски умертвили по приказу твоего брата. Пуля, попавшая в Рована, предназначалась тебе, а не маркизу. Да, все эти мужчины погибли, но так, видно, было суждено судьбой. — Он прикоснулся губами к ее лбу. — Мы поженимся пятнадцатого июня, радость моя, и проживем долгую и счастливую жизнь. А теперь скажи, что любишь меня, упрямая девчонка! Я так долго ждал этого признания!

— Вы слишком уверены, милорд, — бросила она.

— Жасмин! — угрожающе прошипел он.

— Я тоже хочу долгой и счастливой жизни с тобой, Джемми, — прошептала она, глядя в его красивое суровое лицо.

— Ты любишь меня? — настаивал он. Жасмин кивнула:

— Да, Джемми, люблю и всегда буду любить.

Роберт Карр, виконт Рочестер, граф Сомерсет терял благосклонность короля и отчаялся настолько, что был готов на все. Граф начинал придворную карьеру скромным пажом. К двадцати годам он стал камердинером и привлек внимание короля Якова, когда тот сломал руку на ристалище. Через год молодой человек получил от короля золотой нагрудный знак, усеянный алмазами. Три года спустя он стал виконтом, и, когда его взор обратился на Френсис Говард, бывшую в то время замужем за графом Эссексом, ничто не могло удержать новоиспеченного аристократа от намерений сделать ее своей женой.

Френсис было четырнадцать лет, когда семья уговорами и побоями вынудила ее идти к алтарю. Они с Робертом Деверо, графом Эссексом ненавидели друг друга. Френсис изменяла мужу с принцем Генри еще до того, как он встретил Жасмин. Потом между ней и Карром вспыхнула тайная страсть. Однако в то время разводы были почти немыслимы. Френсис Говард потребовала признания брака незаконным, поскольку, по ее словам, муж не только не был способен к исполнению супружеских обязанностей, но и не мог ублаготворить ни одну женщину. Конечно, это было откровенной ложью, но король и архиепископ предпочли поверить распутной жене. Брак был признан недействительным, и Френсис вышла замуж за Роберта Карра, к тому времени ставшего графом Сомерсетом. Ей было шестнадцать, ему — двадцать шесть.

Один из друзей Роберта, сэр Томас Овербери, крайне возмущался браком Френсис с ее возлюбленным. Он публично чернил леди, которую от всей души презирал, и даже обратился к королю с просьбой спасти Карра от сетей Френсис Говард. Однако все усилия сэра Томаса пропали втуне, и вскоре после того как счастливая пара соединилась, его арестовали и препроводили в Тауэр. Там он провел следующие несколько месяцев, пока однажды утром тюремщик не нашел его мертвым. Врачи в один голос утверждали, что сэра Овербери отравили.

Потрясенный король назначил расследование, и выяснилось, что сэр Томас попробовал отравленных конфет. Правда, пока было неясно, кто послал смертельное лакомство, но по городу распространились настойчивые слухи, что коробка со сладостями была доставлена из дворца графа Сомерсета. Неизвестно, кто именно решил покончить с сэром Томасом — сам граф или его жена, — если верить стражнику, коробку, обернутую позолоченной бумагой, принес уличный мальчишка. Однако поговаривали, что от посланца тоже избавились, чтобы тот не распустил язык и не назвал имя преступника. Но все знали, что исключительно такой бумагой пользовалась Френсис Говард, рассылая друзьям подарки. Кроме того, мастер-коробочник клялся, что делал такие ящички только для ее светлости.

Конечно, кто-то мог попросту украсть коробку, но многие считали это невозможным. Впрочем, ни графу, ни графине не было предъявлено обвинения в преступлении, поскольку прямые доказательства отсутствовали.

Тем не менее Роберт Карр все же сознавал, что теряет монаршую милость. После разразившегося скандала король все реже призывал его ко двору, подчеркнуто игнорируя прежнего фаворита. Красноватые старческие глазки его величества сейчас загорались при виде двух молодых людей. Джордж Вилльерз, незнатный провинциальный дворянчик, очевидно, пользовался благоволением короля. Как деревенскому простаку удалось привлечь внимание венценосца и получить завидную должность королевского виночерпия, оставалось загадкой для Карра. Недавно Джордж был назначен камер-юнкером. О да, он настоящий красавец — темные сверкающие глаза, каштановые вьющиеся волосы, но Карр не доверял проклятому выскочке. И куда хуже был Пирс Сен-Дени, маркиз Хартсфилд. Прекрасное происхождение, достаточно древний титул, чтобы не искать милости повелителя, однако он умудрился стать достойным соперником Джорджу Вилльерзу. Природа наделила Сен-Дени неотразимым обаянием, и он умел развлечь его величество как никто при дворе. И хотя, по общему мнению, Господь дал Джорджу лик архангела, Сен-Дени был картинно красив, с совершенными чертами лица: идеально прямой нос, большие голубые глаза, четко вырезанный рот и непокорный золотистый локон, падавший на высокий лоб.

Да, эти двое друг друга стоили, но что же оставалось делать Роберту Карру? Как вернуть расположение монарха? Френсис тоже была крайне расстроена таким поворотом событий. Графиня думала, что они будут вечно купаться в лучах королевской благосклонности, — в конце концов, она урожденная Говард! Две ее кузины стали английскими королевами! Правда, несчастливыми и неудачливыми, но все же королевами.

— Как ты мог быть настолько глуп, чтобы взять одну из моих коробочек? — гневно допрашивала она мужа однажды ночью, когда супруги сидели вдвоем в уютной спальне на мягкой кровати. — Неудивительно, что они так быстро узнали, откуда посланы конфеты! Что нам теперь делать, Роб?

— Никто ничего не докажет, — заверил ее муж. — Если, конечно, мы будем держать себя в руках и не впадем в панику. К тому же коробку могли украсть из мастерской. Повторяю, никто ничего не докажет.

— А этот проклятый мальчишка? — допытывалась Френсис.

— Я уже объяснял, что удушил его, когда тот вернулся за платой. И бросил тело в реку. Подумаешь, один из безымянных побирушек, каких полно в городе. Никто его не хватится, а если и начнут искать, посчитают, что он сбежал или перешел кому-то дорогу, только и всего. Пойми же, мы приняли все меры предосторожности, и нас не смогут обвинить. Ты отравила конфеты, я позаботился об их доставке. Не тревожься понапрасну, Френсис. Все обойдется.

— Королева запретила мне появляться перед ее очами! Мне не велено входить в королевские покои! Мне! Да я была там частой гостьей еще до того, как королева Анна приехала в Англию. И не важно, Роб, смогут ли они доказать нашу причастность к смерти Овербери! Они знают, что это мы! Говорю тебе, все пропало!

— Это временные неприятности, Френсис, — уговаривал граф. — Король не может без меня обойтись. Яков Стюарт мой друг.

— Зачем ты добивался, чтобы Овербери посадили в Тауэр, Роб?! Кровь Христова! Своим длинным языком он взбудоражил весь город! Разве не я умоляла тебя попросить для него у короля какую-нибудь незначительную должность в Ирландии, а потом без лишнего шума прикончить сумасброда. Можно было бы все свалить на ирландцев! А теперь… удивляюсь, как нас вообще не арестовали! Это мы закончим жизнь в Тауэре, Роб, и все потому, что ты не слушал жену!

— Король меня любит, — упрямо повторил Роберт Карр.

— Любит? — презрительно фыркнула графиня. — Все кончено. Роб! Кончено! Он без ума от Вилльерза и Сен-Дени и озабочен только тем, кого предпочесть. Ты разбил сердце Якова, Роб, и он никогда тебя не простит. Заменит другим фаворитом и лишит своей милости навсегда! А всему виной твоя привычка во что бы то ни стало настоять на своем.

— Ложись спать, Френсис, и прекрати нытье! — рявкнул взбешенный Карр. — Завтра граф Гленкирк возвращается ко двору вместе со вдовствующей маркизой Уэстли. Говорят, они наконец-то должны пожениться. Я ни за что на свете не хотел бы пропустить сцену покаяния Жасмин Линдли!