Сантэн перевела свой взгляд на жену Гарри. Холли сидела рядом с Шасой на дальнем конце стола. Она была почти на десять лет старше Гарри. В свое время Сантэн противилась их браку со всей свойственной ей энергией и упорством. Разумеется, предотвратить его ей так и не удалось. Теперь она вынуждена была признать, что это стало серьезным просчетом с ее стороны. Если бы она не пыталась им помешать, то имела бы сейчас большее влияние на Холли. Вместо этого она своими руками воздвигла барьер недоверия в ее сознании, который, возможно, никогда уже не сможет преодолеть.
А главное, она ошиблась в Холли. Та оказалась идеальной женой для Гарри, разглядев в нем такие качества, о которых никто из них, даже Сантэн, и не подозревал. Помогала им полностью проявиться и смогла внушить ему веру в собственные силы. Именно она во многом способствовала жизненному успеху Гарри. Он черпал силы и уверенность в ее неустанной заботе и поддержке. Ее любовь принесла ему счастье и подарила трех сыновей и дочь. Сантэн улыбнулась, подумав об этих маленьких разбойниках, мирно спящих наверху, в детском крыле; затем вздохнула и нахмурилась. Сдержанность, с которой Холли все еще к ней относилась, сказывалась и на ее общении с правнуками. Дело в том, что Гарри и Холли жили в Йоханнесбурге, крупнейшем деловом центре страны, в тысяче миль от Велтевредена.
Штаб-квартира «Кортни Энтерпрайзиз» размещалась в Йоханнесбурге, так же как и фондовая биржа. Поскольку Гарри был одним из главных ее действующих лиц, он, естественно, должен находиться в центре событий. Так что у них с Холли были все основания уехать из Велтевредена; но Сантэн, тем не менее, чувствовала, что Холли намеренно прячет от нее детей. Хотя от Йоханнесбурга всего три часа полета на реактивном самолете их компании, который Гарри любил сам пилотировать, Сантэн очень редко доводилось видеть их у себя в Велтевредене. Ей безумно хотелось, чтобы дети были рядом с ней, чтобы она могла воспитывать и наставлять их, оберегать и обучать так, как она это когда-то делала с их отцом, но Холли стояла у нее на пути. Так что ей придется удвоить усилия, чтобы завоевать ее расположение. Она намеренно поймала ее взгляд на другом конце длинного стола и улыбнулась со всей теплотой и сердечностью, которые только могла передать. Холли улыбнулась в ответ, белокурая, спокойная; разноцветные глаза, один голубой, другой ярко-фиолетовый, придавали ее красоте какой-то особый неповторимый колорит.
«Я заставлю тебя любить меня и доверять мне, – поклялась про себя Сантэн. – Ты не сможешь продержаться так всю жизнь, во всяком случае, против меня. Эти дети будут моими. Это моя семья, и это мои дети. Тебе не удастся долго прятать их от меня».
Тем временем Шаса что-то сказал про нее такое, что она прослушала, занятая своими размышлениями. Теперь головы всех сидящих за столом были повернуты в сторону Сантэн, и все дружно ей аплодировали. Она улыбнулась и раскланялась в ответ на неведомый комплимент, сделанный ей; когда рукоплескания стихли, Шаса продолжил свою речь.
– Вы, наверное, сегодня подумали, наблюдая за тем, как она управлялась с Денди Лэсс, что это выдающееся достижение. И вы были бы правы, если бы речь шла о любой другой женщине, но сейчас мы имеем дело с леди, которая в свое время одним взглядом укротила льва-людоеда, в то время как я, будучи еще младенцем, был привязан к ее спине… – Шаса пересказывал, уже в который раз, все эти старые байки о ней, которые составляли основу их семейных преданий. Собственно говоря, их пересказ во время важных семейных встреч уже давно превратился в традицию, и хотя все слышали их уже в сотый раз, удовольствие от этого они получали ничуть не меньшее.
И лишь один человек за этим столом выглядел слегка смущенным этой напыщенной хвалебной речью Шасы.
Сантэн почувствовала, как еле заметный холодок раздражения пробежал по безмятежной глади ее праздничной умиротворенности. Из всех внуков меньше всего теплоты и расположения она питала к Майклу. И сейчас он сидел посередине длинного стола на наименее престижном месте, и не только потому, что был младшим из внуков. Майкл не вписывался в привычный для Сантэн порядок вещей. Где-то в глубине его души были потайные уголки, в которые ей никак не удавалось проникнуть, и это раздражало.
Ей так и не удалось разрушить привязанность Майкла к его родной матери. При одной мысли о Таре Кортни на нее накатила волна жгучей ненависти. Ибо Тара надругалась над всеми принципами, всеми устоями приличия и морали, которые были для Сантэн священны. Она была марксисткой и кровосмесительницей, предательницей и отцеубийцей. И часть тех чувств, что Сантэн испытывала к Таре, она перенесла на одного из ее сыновей.
Очевидно, она столь пристально смотрела на него, что Майкл ощутил на себе ее недобрый взгляд. Ибо внезапно поднял на нее глаза, побледнел, затем поспешно, почти виновато отвел их, не в силах вынести этого пронизывающего взгляда темных глаз.
По настоянию Шасы и невзирая на ее возражения, семья приобрела контрольный пакет акций издательской компании, которой, помимо всего прочего, принадлежала и газета «Голден Сити Мейл». Идея Шасы заключалась в том, чтобы подобрать Майклу достойное место в рамках избранной им профессии. Он намеревался сделать из «Мейл» влиятельное консервативное издание, а Майкл, приобретя соответствующий опыт и репутацию, должен был со временем стать ее главным редактором. Но пока что это время еще не пришло, и Майкл по-прежнему занимал пост заместителя главного редактора. Впрочем, если бы это зависело только от Шасы, он бы наверняка уже продвинул Майкла на руководящий пост. Однако Гарри и Сантэн дружно противились его отцовским устремлениям. Они полагали, что Майкл, мягко говоря, еще не созрел для столь ответственной должности. Его финансовые и административные способности оставляли желать лучшего, а политические взгляды отличались крайней наивностью, которую, скорее всего, изжить уже не удастся. Именно влиянием Майкла на издательскую политику объяснялся тот прискорбный факт, что «Мейл» постоянно отклонялась от центристской линии, давая опасный крен влево; в результате газета утратила доверие не только правительства, но и финансовых, промышленных и прочих влиятельных кругов, плативших за рекламу.
Уже трижды выпуски «Мейл» запрещались правительственными постановлениями; при этом газета каждый раз несла убытки, приводившие Гарри в ярость, а главное, теряла репутацию и влияние, что очень беспокоило Сантэн.
Он не настоящий Кортни, размышляла Сантэн, изучая красивое лицо Майкла. Даже в мизинце Беллы больше силы и твердости, чем во всем его теле. Майкл нытик и размазня. Его больше заботят чужаки и неудачники, чем собственная семья. А это, с точки зрения Сантэн, наихудшая из всех форм предательства. Он не похож ни на одного из нас; он похож на свою мать. И это был самый суровый приговор, какой она только могла вынести. Он даже пытался совратить Беллу. Сантэн знала, что двое ее внуков присутствовали на митинге против апартеида на Трафальгарской площади. Южно-африканская разведка сфотографировала их из окон посольства, и Сантэн получила сведения об этом из одного из своих надежных источников в правительстве.
К счастью, Сантэн удалось замять это дело. Когда-то Белла оказала кое-какие услуги южноафриканской разведке во время своего бурного романа с Лотаром Де Ла Реем. Тогда Лотар был полковником полиции, а теперь являлся депутатом парламента и заместителем министра внутренних дел.
Сантэн лично связалась с Лотаром. Она имела на него огромное влияние; ей были известны многие секреты, связанные с отцом Лотара, и другие тайны, о которых Лотар мог только догадываться. Вдобавок Лотар когда-то был любовником Беллы, и Сантэн имела все основания полагать, что он все еще был к ней, мягко говоря, неравнодушен.
– Я внесу в личное досье Изабеллы исчерпывающее объяснение ее присутствия на этом сборище, – заверил Лотар. – Нам известны ее патриотические убеждения, она уже работала на нас прежде; но вот относительно Майкла я ничего не могу вам обещать, тетушка. – Лотар употребил обращение, которое считалось весьма почтительным и более интимным, чем просто «тетя». – Боюсь, что Майкл слишком часто фигурирует в черных списках.
