Он еще сбегал по этому карнизу — чтобы точно определить, будет ли сам виден Альпинисту в своей засаде. Вроде бы кусты не просматривались. Вернулся, положил «стечкин» перед собой и с лихорадочной быстротой начал доставать детали снайперской винтовки из рюкзака. Поставил дальность на прицеле в сто метров. Осторожно, стараясь не зашуршать ни веточкой, ни сучком, ни камешком, улегся поудобнее — в неподвижности можно было пролежать час-другой. И вжал орбиту правого глаза в окуляр оптического прицела.
Он чувствовал бег каждой минуты, сперва они скреблись и ползали, как тихоходные мокрицы, затем проходили независимыми скорпионами, готовыми то ли его, то ли его врага пронзить смертоносным жалом, затем уже летели навскидку и оставалось опасаться, что не заметишь и не уцелеешь. Альпинист был там, впереди, шел к нему. Шел зверь, мерзкий и страшный, Тахир прикинул и не поверил — ему лично этот зверь причинил немало горя. Убив зверя, он мог вернуть все, многое; уважение и независимость, свободу и покой. И он жаждал, требовал, шепча растрескавшимися, изъязвленными под солнцем в два дня гонки губами: родной, ну, давай, пора, альпинистик мой, чудик мой серебряный.
Черный контур на дальнем конце карниза вынырнул из небытия настолько неожиданно, что опытный хладнокровный Тахир чуть не выронил приклад винтовки. Мысленно сказал, что о себе думает, и, намертво прихватив мушкой перекрестья барахтающуюся вдали фигурку, стал ждать. Охватило детское любопытство — а каков он?
Контур вырастал в отчетливую фигуру. Сперва Тахир отметил походку — будто бы вихляющую на полусогнутых ногах; он почти не поднимал колен, а мягко перебирал босыми подошвами по каменистому грунту. Альпинист был сутулым; тяжелые и непомерно, уродливо выдающиеся плечи были спущены к груди; две руки с полусогнутыми в кулаки пальцами одинаково мерно покачивались — Альпинист держал их перед собой, ни до чего не дотрагиваясь, не цепляясь и не держась за стену на ходу.
Наклоненная набок голова с длинными редкими прядями выбеленных солнцем волос — будто бы маньяк хотел что-то расслышать там, в ущелье под собой; тело было абсолютно голым и почти черным от загара, на груди, на ногах и в паху были различимы густые поросли волос. Тахиру показалось, что все данные об Альпинисте были сдвинуты в сторону преувеличения, — издалека он даже показался ему щуплым! Каким-то калеченным и убогим. Когда фигура переместилась ближе по карнизу на сотню метров, Тахир понял, что голова у того действительно искалечена, — какие-то бугры исказили форму черепа, белели на лице, на груди и на правом плече узоры страшных шрамов, а криво голова сидела потому, что шея была свернута.
Он вдруг заколебался — может быть, подпустить вплотную да загасить из «стечкина»? Очередь разрывных — и на карнизе останется мокрое место. Нет, рискованно, это действительно нечто озверевшее, мерзкое, страшное, и давать ему шанс унюхать, интуицией хищника почуять себя будет глупостью и бравадой. Но до чего же уродлив, страшен и жалок! Как горбун, что кувыркался на соборе в Париже. Пора, ему пора работать.
Он прицелился во впалую волосатую грудь, чуть вправо, чтобы пуля прошила легкие насквозь, и мягко спустил курок.
Уже в момент выстрела Альпинист вдруг глянул в его сторону — Тахир это видел. Отдача заставила его на миг потерять фигурку маньяка, а когда нашел, тот уже карабкался по голой каменной стене наверх. По плечу его текла кровь, но насколько точно попал, было не разобрать. Альпинист кричал: до Тахира донеслись резкие, высокие звуки, словно бешеный лай волкодава или визг кабана в камышах. Тахир нащупал его в перекрестье, выстрелил второй раз, — пуля ударила около головы, подняв сноп гранитных осколков, видимо, посекла немного, и по голове потекли мелкие красные ручейки…
Но Тахир терял время. Альпинист неправдоподобно, нарушая все законы физики и чего-то еще, карабкался вверх, то прилипая, то чуть ли не прыжками, как лягушка или ящерица, прыгая на неразличимые Тахиру уступики и щели, и уже скрывался, подбираясь к нагромождению скал над пропастью.
Тахир в считанные секунды расстрелял обойму, схватил «стечкина», с руки, чуть сам не повалившись, выпустил три очереди по пять-шесть патронов. А результата уже не видел, — тело черного безумца метнулось в последнем броске и исчезло за выступом. Тахир сменил магазин в «стечкине», пошел по карнизу. Надо было добивать, надо было не упускать раненого, иначе он неминуемо укроется на лежку, надолго, и не останется возможности его прикончить.
Кровь на камнях была темная, слишком мало крови, чтобы надеяться, что дело сделано. На камнях выше, на скале, по которой карабкался Альпинист, ее не было видно. Лишь ему на лицо, когда задрал голову, осматривая место над собой, упали капли. Судя по всему, Альпинисту было не выбраться из своей трещины никуда — ни дальше наверх, ни вправо, ни влево, только обратно на карниз. Понял ли это сам маньяк? — он опять закричал, выглянул и замахал кулаками на Тахира. Тахир в горячке попытался было поднять пистолет и выстрелить, но в последний момент сообразил, что отдача унесет его с карниза в пропасть. И вернулся в ложбинку с кустами, — вслед ему летели нешуточные обломки гранита.
Перезарядил винтовку, попробовал через оптический видоискатель нащупать Альпиниста, менял положения, даже отбежал назад в поисках подходящей точки, — но тот был закрыт снизу скалой наглухо. Вспомнил о гранатомете и вздохнул: старик был прав — сейчас бы пара гранат решила все проблемы. Он покидал на ладони ручную «лимонку», прикинул — бросок должен был быть на тридцать-сорок метров, почти вертикально вверх. Так легче себя угробить, нежели достать взрывом Черного Альпиниста. Придется просто ждать, но и думать — пока мозги не подвели: если бы всадил, куда надо, пулю с первого выстрела, вообще бы все уже кончил. Все дела…
Солнце клонилось к закату. Тахир съел банку ветчины голландской с веселым поросенком на боку, похрустел сухариками, пил мало — во фляжке оставалось меньше половины. Боялся, что спирта не хватит. Для ночевки было очень высоко, его гнездышко на скале, открытое ветру, могло ночью стать холодильной установкой. Тому, в щели, все нипочем, а Тахиру худо придется. Опять набрал с кустов ягод можжевельника, с наслаждением мял их на зубах, подпитываясь сладко-хвойным привкусом. Ему показалось, что Альпинист заснул — несколько горлинок, горных голубей, спокойно порхали на скале, что-то там выискивая в коричневых и желтых лишайниках. На карнизе поворковала парочка кегликов. Над пропастью, на одном с Тахиром уровне, кружил беркут с желтой подпалиной нижних перьев, — в бинокль Тахир встретился со взглядом его круглых пронзительных глаз, даже различил белое подергивающееся веко.
Донимала бессмертная мелкая мошкара. Беркут вдруг заинтересовался их склоном, плавным виражом поднялся над скалами, сделал над головами круг. Причем кружил ближе к Тахиру, нежели к Черному Альпинисту.
— Старый пердун, ничего не сечешь? — крикнул птице Тахир.
Противоположные скалы из серых становились черными. В ущелье уже давно поселилась тьма, и оттуда мгла дышала холодом. Что делать, Тахир так и не решил. Достал из рюкзака пакет с лекарствами, заглотнул пару таблеток тонизирующих, потому что заснуть — означало умереть. Поставил на винтовку ночной оптический искатель. Ему кололи задницу и спину сухие колючки, в глазах рябило от усталости, чуток жарило в голове. Вялость наваливалась, хитрая, хищная, губительная, как бесплотный вампир, как присосавшийся к глазам длинными сухими губами призрак. И ягоды не бодрили. Расковырял болячки на лице, еще те, кладбищенские, чтобы чувствовать боль, слизывал языком со свежих усов кровь. А на лбу засохла и легко отодралась кровь Альпиниста. Действие таблеток ощущал странно, будто вместо бензодрола вкатил себе шприц с «варевом». Тахир пробовал кое-что и по молодости в армии, и особенно часто — в Карабахе и Чечне. Там это спасало от тоски. Иногда от страха.
Чудились или делались непонятными шорохи, стуки, чьи-то шаги. Вдруг в оптический прицел нашел на карнизе извивающийся шнурок — змея ползла, выискивая камни потеплее. Тахир выстрелил и размозжил гадюке плоскую голову. Шнурок еще долго подергивался, постепенно свешиваясь в пропасть, пока не свалился в черноту окончательно. Завтра будет пожива для беркута. Если лисы раньше не подберут. Лисиц за эти дни Тахир встретил очень много, — и вообще последние годы зверье размножилось и осмелело, — получив такого вожака, как двуногий зверь Черный Альпинист.
