Внутри, как обычно, собрался весь цвет: директор и главный бухгалтер местного отделения управления угольной промышленностью, довоенный и послевоенный кандидаты в парламент от консервативной партии, так туда и не попавшие, директор начальной школы, секретарь муниципалитета. И у каждого свой кружок приятелей и доносчиков. В дальнем конце сидела кучка высоких толстяков — забытых героев регби, боксер-любитель с не слишком хорошей репутацией и компания привилегированных болельщиков, вечно сующихся с советами. И мэр Ральф Мидлтон.

Кружок Уивера занял столы возле камина, где пылал огонь, и, едва мы вошли, Уивер поманил к себе Мориса. И тут же я увидел, что мэр пересел за единственный свободный столик и помахал мне рукой. Наверное, он этот столик заказал заранее.

— Швейцар предупредил вас? — спросил он.

— Что вы хотите поговорить со мной и с Морисом?

— Ах, значит, предупредил.

Подошел официант, и Мидлтон заказал себе кофе.

— Он долго будет там разговаривать?

— Не могу сказать. Он ведь знает, что вы хотите с ним поговорить.

— Ну что ж, надеюсь, он не заставит нас ждать. У меня к вам с ним важное дело. Даже для такой важной персоны, как Морис Брейтуэйт.

Он говорил холодно и зло и не спускал с меня глаз так, словно не хотел смотреть на Мориса, или так, словно у меня в руках была какая-то вещь, которая принадлежала ему.

Я оглядывал стены, обшитые дубовыми панелями, потолок из дубовых балок и старался не замечать странного выражения на лице Мидлтона. Сквозь облака табачного дыма огненные блики ложились на гербы и латы, украшавшие комнату. Всегда приглушенный тон разговоров, избранность допускающегося сюда общества, отсутствие женщин — вот почему я так любил бывать тут по субботам. Но в эту субботу все испортили — сначала миссис Хэммонд, а теперь Мидлтон, который вдруг начал смотреть на меня так, словно я был виноват в том, что Морис все не шел.

— Сходите скажите ему, что он мне нужен, Мейчин, — наконец распорядился он. — И сейчас, а не завтра!

Я пересек комнату и сказал:

— Извините, мистер Уивер, но Мидлтон совсем взбесился из-за того, что Морис не идет поговорить с ним. У него к нам важное дело. Не терпящее отлагательства, говорит он.

— Да? — Уивер обводил взглядом комнату, задирая и опуская голову, пока не увидел мэра, который в эту минуту расписывался за кофе в своем постоянном счете. — Что случилось, Морри?

— Не знаю, — ответил Морис, и я сразу понял, что он знает. — Сколько, по-вашему, надо продержать его так?

Но я ответил прежде Уивера:

— Это твое дело, Морис. А я пойду и сяду за его столик. Других свободных мест тут нет, — и я вернулся.

— Он идет? — спросил Мидлтон сквозь пар над кофе.

— Сейчас придет. А какое у вас к нам дело?

— Скоро узнаете, — ответил он, и чашка застучала о блюдце, когда он ее взял.

Морис подлетел к нам, как невинный ветерок, и принес свою чашку. Он размешивал кофе, а Мидлтон изучал наши лица, благо они оказались рядом.

— Нам говорили, что вместе мы так и просимся на фотографию, — сообщил ему Морис. Вид у него был обиженный, и я все больше убеждался, что он знает, какое к нам дело у Мидлтона.

Мидлтон только пожал плечами и сказал:

— По-моему, это не смешно, Брейтуэйт. Будьте так добры, избавьте меня от ваших школьных шуточек.

— Ну, а что же вам от нас нужно? — спросил Морис. — Чтобы мы за пятерку провалили сегодняшнюю игру?

— Мне нужно узнать, — он быстро поглядел на нас обоих, — от кого из вас беременна Джудит, моя секретарша.

— Ах, черт! — сказал Морис, переставая смеяться. — И это все? А я-то думал, что вы хотите выиграть в тотализаторе.

— Значит, вам про это известно, — сказал мэр.

— Конечно. Да и все тут, наверное, знают. Во всяком случае, Уивер как раз говорил об этом, когда я вошел.

— А я ничего про это не знал, — сказал я и начал вспоминать, когда я в последний раз видел Джудит и как она выглядела.

— Вот полная невинность! — Морис хлопнул меня ладонью. — Значит, мы оба тут ни при чем.

— Не вижу почему, — негромко сказал Мидлтон. — Из всех ее многочисленных друзей именно вы, по-моему, должны знать, кто мне нужен.

— А почему вы не спросите ее? — осведомился Морис. — Кому же и знать, как не ей? Матери, говорят, всегда знают такие вещи.

— В настоящий момент я предпочел бы обойтись без этого. Будет лучше, если вы сами мне скажете.

— Я с ней знаком не так близко, как вам кажется, — сказал я. — А если то, что вы говорите, правда, то, наверное, ей вовсе не хочется, чтобы вы вмешивались.

Мидлтон как будто обиделся и покраснел.

— Возможно, вам это непонятно, Мейчин. Но дело в том, что я имею по отношению к этой девушке определенные обязательства. Со многими людьми она знакомится только из-за меня и во многих местах бывает тоже только из-за меня. А если слово «обязательства» для вас ничего не значит, то я могу только пожалеть об этом. Сегодня я пришел сюда для того, чтобы установить истину. А вы двое — наиболее вероятная возможность.

— Ну, я прекрасно понимаю ваше положение, — сказал Морис. — То есть вашу тревогу, как бы люди не сказали, что это ваш грешок.

Мидлтон ответил не сразу. Потом он сказал:

— Такие заявления вам не помогут. Конечно, вы можете считать меня дураком, потому что я так с вами разговариваю и задаю вам вопросы. Но Джудит хорошая девушка. Я не хочу осуждать ни ее… ни отца ребенка. Я хочу только одного: чтобы с самого начала дело велось правильно. Вы меня понимаете? — Он внимательно посмотрел на нас обоих. — Я знал Джудит еще крошкой, — продолжал он. — С ее родителями я знаком столько лет, что даже думать об этом не хочется. И это люди, которых я уважаю. Мне кажется, мое положение дает мне возможность помочь им… И я не зря начал с вас двоих. Вы оба, говоря начистоту, наиболее вероятные виновники. Я ведь не слеп, к вашему сведению. Я кое-что видел, — добавил он доверительным тоном, — и я наводил справки, — тут он приложил палец к носу.

Я ждал, чтобы Морис что-нибудь спросил — может быть, что-нибудь неопределенное о дальнейших намерениях Мидлтона. Но он продолжал смотреть на мэра пустопорожним улыбчатым взглядом.

— А насколько вы-то в этом заинтересованы, Мидлтон? — спросил я неуверенно, начиная подозревать, что Морису все равно, кого бы ни сочли виновным. — Это входит в политику муниципалитета или как?

— Если вы спрашиваете, хочу ли я замять это дело, то ответ будет утвердительным. Мне меньше всего нужно, чтобы сумасшедшая субботняя компания из «Примстоуна» и «Мекки» орала об этом на всех перекрестках. Но если вы думаете, что я сам хочу использовать эту сплетню против героев-регбистов, которые расхаживают по городу, будто они его хозяева, то вы ошибаетесь. Именно, учитывая интересы всех и вся, я и хочу, чтобы это дело было улажено надлежащим образом и без лишнего шума. Вам ясна моя позиция, Мейчин?

— Да… И нужен вам теперь только виновник.

— Вот именно, — и он опять посмотрел на нас обоих.

Морис открыл было рот, но тут же снова его закрыл. А потом сказал:

— Ей-богу, Мидлтон, я не понимаю, где вы набрались этих басен.

Мидлтон встал и взял свою фетровую шляпу.

— Очевидно, мне не имеет никакого смысла расспрашивать вас дальше, — сказал он. Его лицо было по-прежнему багровым, а взгляд — растерянным и встревоженным. — Всего хорошего. Желаю удачной игры.

Он медленно вышел, машинально кивнув швейцару в форме.

Уивер, который наблюдал за нами через плечо соседа, теперь вскочил и направился к нам со всей неохотой и нетерпением, характеризовавшими отношения, которые существовали теперь между нами тремя.

— В чем дело, Морри? — спросил он. — Перед матчем вам не следует волноваться… И Артуру тоже. А споры оставьте до вечера или до воскресенья.

Он знал, для чего мы понадобились Мидлтону, и, наверное, считал, что сумеет нас успокоить, если будет говорить без умолку.

— Вам совершенно ни к чему, — продолжал он, — принимать его слова так близко к сердцу. Он кого угодно заговорит до смерти. Если все стрелочники похожи на Мидлтона, понятно, почему поезда всегда опаздывают, черт бы их побрал…