«Прибавление» (§ 35) требовало также, чтобы неграмотные монахи учились читать и писать, для этого в монастырях надлежало устроить особые кельи для занятий; в 1723 г. вышло новое распоряжение, согласно которому всех монахов моложе 30 лет следовало отправить в Москву в Заиконоспасский монастырь для учения. О том, как воспринято было это распоряжение епархиальными архиереями, говорит то обстоятельство, что в 1723–1727 гг. лишь три монаха были присланы для учения, причем двое из них позже сбежали, и четверо явились на учение добровольно [1026]. В «Объявление» 1724 г. включен был проект учреждения в Петербурге и Москве двух духовных семинарий, выпускники которых должны были впоследствии стать преподавателями этих же семинарий, по достижении 30 лет они, при желании, могли постричься в монахи. После этого они должны были пройти трехлетний испытательный искус в Александро–Невском монастыре и использоваться потом для ученой деятельности — например, для выполнения переводов или составления проповедей; этим ученым монахам полагалась лучшая еда и одежда по сравнению с простыми иноками, при надлежащем прилежании и отменном поведении они становились кандидатами в настоятели монастырей, в ректоры духовных семинарий и на епархиальные кафедры [1027]. В этом проекте, до поры до времени остававшемся лишь на бумаге, заключалось зерно будущего сословия ученого монашества, которое, как это будет подробно показано ниже, не было положительным явлением в жизни Русской Церкви.
Стремление Петра усовершенствовать все отрасли промышленности обнаружилось и здесь, соединив в себе культ пользы с фантастическим прожектерством. «Прибавление», например, рекомендует «завести художества» в мужских монастырях, заняться там столярным делом и прочими ремеслами; в женских монастырях рукоделие было очень распространено, и в «Объявлении» 1724 г. содержится проект выписать «ученых» кружевниц из Брабандии, то есть из города Лилля, в Россию и разослать их в качестве учительниц по женским монастырям [1028]. В то же время монастыри и монастырские строения использовались в благотворительных целях: во многие монастыри помещены были сироты, больные, душевнобольные, инвалиды войны, причем некоторые монастыри оказались настолько переполненными, что этих людей нечем было кормить; многие монахи грубо, бесцеремонно были изгнаны из монастырей, и монастырские поместья остались без надзора. Потом Монастырский приказ вынужден был снова возвращать изгнанных монахов в монастыри, чтобы восстановить подорванное монастырское хозяйство; новые насельники обителей, особенно инвалиды войны, часто бесчинствовали, случались драки и другие происшествия в этом же роде, порой монастыри подвергались ограблению [1029].
Государственная власть, не оставляя без внимания и внутренний монастырский быт, издала ряд распоряжений по его улучшению. В «Прибавлении к Духовному регламенту» сказано, что настоятели должны избираться братией [1030]. В нем содержалось также требование о том, чтобы монастыри жили по общежительному уставу; запрещено было взимать плату за постриг; после смерти инока все, что находилось в его келье, переходило во владение монастыря или Синода, монахам запрещалось составлять завещания; переход из одной обители в другую, что в прежние времена было весьма обычным делом, теперь был строжайше воспрещен; монаху предоставлялась возможность только раз за всю жизнь совершить такой переход, и то лишь с письменного разрешения настоятеля. Епархиальные архиереи обязаны были заботиться о том, чтобы распоряжение это неукоснительно соблюдалось. Настоятелям вменялось в обязанность вести учет братии и отвечать за побеги монахов, беглые монахи после задержания заковывались в кандалы. Выход из монастыря допускался лишь с дозволения настоятеля и на непродолжительное время [1031]. Жизнь в монастыре не должна была подвергаться расстройству из–за посещения знакомых или родственников иноков. Монахам разрешалось, правда, четырежды в год посещать своих родственников, но каждый раз с дозволения настоятеля; монахиням же запрещалось и это, лишь в сопровождении пожилых и надежных инокинь могли они посещать своих родственников, и то только в случае чьей–либо болезни или смерти. Чтобы лишить монахов возможности составлять челобитья и всякие вообще сочинения оппозиционного характера, им было строжайше запрещено держать в кельях писчую бумагу, чернила и перья [1032].
В 1720 г. монастырские власти получили приказ все находившиеся в обителях жалованные и несудимые грамоты и другие «курьезные бумаги» в этом роде без промедления отослать в Монастырский приказ и впредь не хранить в монастырях. Благодаря этой мере Монастырский приказ получил важную документацию по монастырским владениям: до этого в Приказе постоянно не хватало документов и не удавалось составить отчетливое представление о монастырском хозяйстве, что доказывает перепись крестьянских дворов, проведенная в 1701 г., когда некоторые епархии вообще не представили никаких сведений [1033].
Это распоряжение было тесно связано с вопросом о подсудности монастырей, монастырских владений и проживавших в них лиц. С восстановлением Монастырского приказа приговоры Собора 1667 г. не были официально аннулированы, потому что отменить их мог только новый соборный приговор, а просто потеряли силу вследствие правительственных распоряжений. Это было не что иное, как восстановление в вопросе о подсудности духовенства и церковных владений правовых норм, установленных Уложением 1649 г. Еще до 1701 г. на многих политических процессах, особенно в связи со стрелецкими бунтами 1682 и 1698 гг., духовные лица и монахи подвергались допросам и осуждались без участия в судебном разбирательстве представителей Церкви, что нарушало постановление 1667 г. Монастырский приказ часто вершил судебные дела без представителей Церкви, руками судей мирского чина. Кроме того, многие процессы велись даже и не в Монастырском, а в Преображенском приказе — своего рода личной канцелярии царя [1034].
28 января 1725 г. скончался Петр Великий. После него новые правительственные мероприятия, касавшиеся монашества, не только продолжили его политику, но оказались даже более крутыми, особенно при императрице Анне (1730–1740). При Екатерине I (1725–1727) в первую очередь были подтверждены многочисленные указы Петра. Например, было приказано лишать монашеского звания, предавать светскому суду и подвергать публичному наказанию плетьми монахов, бежавших из своих монастырей; было также приказано рассылать по монастырям больных, инвалидов войны, душевнобольных и даже осужденных преступников (колодников); пострижение в монахи разрешалось лишь вдовым священникам, остальные должны были ходатайствовать о разрешении на постриг перед Синодом. Заново был издан прежде не имевший успеха указ о направлении юных иноков в школу при Заиконоспасском монастыре. На самом деле этот указ уже не имел смысла, ибо после всех проведенных ранее мероприятий в монастырях просто не осталось юных послушников [1035].
Поскольку число монахов, особенно в малобратственных монастырях, очень сильно сократилось, при Петре II (1727–1730) изданы были некоторые распоряжения, которые смягчали прежние меры, принятые относительно монастырей этой категории. Были заново открыты некоторые небольшие обители, и братия вернулась в них [1036]. Краткий период царствования Петра II, когда Феофан Прокопович потерял на время свою былую роль в Синоде и вообще в церковном управлении, был временем разных послаблений для монашества и оживления оппозиционных настроений. На некоторое время ожила мысль о восстановлении патриаршества. В окружении несовершеннолетнего Петра (в 1727 г. ему было только 11 лет), главную роль играла консервативно настроенная семья князя А. Г. Долгорукого, младшая дочь которого, Екатерина, была обручена с юным императором. Петр II был сыном несчастного царевича Алексея, сына Петра Великого, с которым тоже связывали свои надежды оппозиционные церковные круги; Долгорукие и некоторые представители церковной иерархии мечтали в царствование юного Петра II ликвидировать последствия церковных реформ Петра Великого. Но внезапная смерть Петра II от оспы, случившаяся 18 января 1730 г., расстроила эти замыслы [1037].