Свойствен Ермолаю и интерес к социальным проблемам. Сохранилось его нравственно–богословское размышление под названием «Слово о рассуждении любви и правде и о побеждении вражде и лже» [838], в котором автор высказывает свою точку зрения на социальное неравенство в московском обществе 50–х гг. XVI в. Московские верхи, «вельмож», он обвиняет в недостатке христианской любви; их достояние умножается ценой нужды других, действительно трудящихся слоев народа, главным образом тех, которые поддерживают свое скудное существование тяжелым ежедневным трудом. Эти утверждения Ермолая–Еразма напоминают нам замечания князя–инока Вассиана о социальном неравенстве в московском обществе и слова митрополита Иоасафа о податном бремени, которое угнетало крестьянство середины XVI в. [839] Еще характернее его «Послание к царю» Ивану, а также трактат о хозяйственном значении крестьянского сословия, который он преподнес царю. Здесь он излагает программу неотложных земельных реформ, которые благодаря справедливому распределению земли и снижению податей (до 1/5 урожая!) могли бы улучшить положение крестьян и за счет этого укрепить их производительные силы. В результате, считает Еразм, повысится общее благосостояние царства и исполнены будут христианские заповеди справедливости и любви, к вящей славе царя. Попутно автор высказывает некоторые замечания о состоянии торговли и предлагает различные улучшения [840].

Сочинения этого своеобразного «специалиста» в монашеском клобуке характерны, может быть, не столько для монашества, сколько для общей картины эпохи, — эпохи не меньшего исторического напряжения, чем время петровских реформ, и не меньшего значения для судеб России. Когда историк пытается обнаружить в реформах Петра причины и корни различных явлений русской истории — политической, социальной, хозяйственной и церковно–политической, — он приходит к выводу, что корни эти лежат намного глубже, что они восходят к XVI в., главным образом к 1–й половине столетия. Хотя, возможно, по меркам и представлениям нынешнего времени все эти деятели, выступившие на церковно–политической и культурной сцене, лишены особой значительности, но для своей эпохи, для ее культурной и церковно–политической атмосферы, они были фигурами крупными и характерными.

XVII век был бледнее, безличнее и менее творческим. В монашеских кругах мы обнаруживаем упадок духовных и культурных интересов. Социальные и хозяйственные заботы и трудности этого столетия объясняются не только последствиями Смуты [841]. В сущности, причины заключены были в обстоятельствах предшествующего века. В определенном смысле этим оправдываются уже упомянутые здесь мнения и оценки, выраженные публицистами, которые, хотя и обращали внимание на существующие условия, еще не обладали знаниями, необходимыми для того, чтобы давать прогнозы о развитии событий в будущем и делать соответствующие выводы. Монашество не реагировало на эти трудности, а отдельные сочинения публицистического характера не заслуживают упоминания. В церковно–политической жизни не было таких острых проблем, как, например, вопрос о церковном землевладении, столь волновавший людей веком раньше.

Среди монахов Троице–Сергиева монастыря, братия которого в XVI в. не особенно отличилась в области церковной литературы, было все же несколько писателей, заслуживающих упоминания. Келарь этого монастыря Авраамий Палицын († 1627) составил свое знаменитое «Сказание об осаде Троицкого Сергиева монастыря» в пору Смуты. Это сочинение, в общем, является очень хорошим источником по истории Смутного времени, и его автору нельзя отказать в литературном даровании [842].

Еще один келарь этой обители, Симон Азарьин († 1665), известен главным образом как автор сочинения «О новоявленных чудесах преподобного Сергия» (Радонежского), которое восполняет более ранние жития этого святого [843]. Очень популярно было и другое сочинение Азарьина, «Житие и подвиги отца нашего архимандрита Дионисия», в котором повествуется о деятельности этой выдающейся личности. Это сочинение дополняет «Сказание» Палицына, и вместе они дают картину участия монастыря в событиях общенационального значения в эпоху Смуты, когда настоятелем обители был архимандрит Дионисий (1610–1633) [844]. Менее известно третье сочинение Азарьина, «Повесть о разорении Московского государства», в котором автор пишет о причинах русско–польской войны 1654 г., — попытка оправдать необходимость этой войны в глазах народа, сделанная, возможно, по поручению правительства [845]. Азарьину принадлежит также обширный месяцеслов праздников годового круга и русских святых, сохранившийся лишь в рукописи. «Канон молебный св. Дионисию» завершает писательскую деятельность Азарьина [846].

Интересны путевые заметки о паломничестве в Иерусалим (1651/52), написанные иеродиаконом Ионой, по прозванию Маленький [847]. В повести Ионы содержится очень подробное описание Иерусалима и его святынь, она отличается простотой и достоверностью и лишена тех вымыслов, которые свойственны другим «хождениям по святым местам» древнерусских писателей.

Весьма обширный труд составил инок Арсений Суханов, который тоже был келарем Троице–Сергиева монастыря. В связи с намеченным исправлением богослужебных книг Арсений получил от патриарха Никона поручение съездить в Константинополь и там на месте ознакомиться с богослужебными обрядами и книгами. Результаты этой поездки (1649–1653) Арсений изложил в книге, которую назвал «Проскинитарий» [848]. «Проскинитарий» Арсения разделен на три части; первая содержит его путевой дневник (Арсений побывал в Яссах в Молдавии, в Константинополе, на многих островах Греческого архипелага, в Египте, Иерусалиме и возвратился в Москву через Кавказ и Грузию); вторая часть целиком посвящена описанию Иерусалима и его святынь, а в третьей части рассказывается о богослужебных обрядах Греческой Церкви. Кроме того, Арсений привез с собой много рукописей (до 700) литургического и богословского содержания, которые должны были послужить основой для предпринимаемого патриархом Никоном исправления богослужебных книг.

Что касается непосредственно богословской литературы, то от XVII в. не осталось трудов, отличающихся особой оригинальностью. Число написанных тогда сочинений было сравнительно велико, но по содержанию своему они не значительны [849]. Большего внимания заслуживают, однако, те работы, которые явились результатом спора о времени преложения Святых Даров или написаны по поводу исправления книг, предпринятого Никоном. Первый вопрос в основном обсуждался представителями монашества, а в необычайно обильной литературе, возникшей в связи с исправлением книг, монашеству не принадлежала уже главная роль. Но прежде чем мы назовем наиболее замечательные сочинения, стоит сделать общее замечание о церковной литературе XVII в. Своеобразен язык этой литературы. Писатели той эпохи отличались особой склонностью к многословию и риторике, в которой, однако, не было настоящего красноречия, они портили язык множеством русифицированных польских, латинских и отчасти греческих слов, что явилось негативным последствием западных и юго–западных влияний. Все это вместе взятое утомляет читателя и затрудняет понимание; тем самым уменьшалась практическая ценность этих сочинений даже для современников. Возможно, по этой причине б€ольшая их часть осталась в рукописях и известна нам главным образом из каталогов или кратких архивных описаний.