Если обратить внимание на сословную принадлежность нестяжателей, то выяснится, что эта группа монашества была тесно связана с боярами и служилой знатью Московского государства. Многие русские подвижники XV–XVI вв. происходили из боярских и служилых семей, о чем мы уже писали в главе III; именно в последней четверти XV в. немало представителей этого сословия поменяло боярское платье на иноческую рясу и ушло в заволжские обители, главным образом в Кирилло–Белозерский монастырь [227]. Нельзя забывать, что экономическая сторона идеологии иосифлян противоречила интересам бояр и служилой знати. Рост монастырских богатств за счет боярских и дворянских владений был для этой группы людей весьма нежелательным, ибо из–за него падало государственно–политическое и экономическое значение их сословия. Поэтому не приходится удивляться тому, что в среде нестяжателей было так много монахов, вышедших из этого социального слоя.
Но не одни хозяйственные соображения приводили эту группу монахов на сторону нестяжателей; существовала еще и политическая причина их вражды к иосифлянам, ибо последние ревностно содействовали росту могущества московских государей, усилению их самодержавной власти. Для древнерусского боярства, которое в последней четверти XV в. играло важную роль в управлении государством, эти новые воззрения были чужды и неприемлемы, поскольку они умаляли значение боярства и глубоко оскорбляли его сословную гордость [228]. Идея «Москва — третий Рим», получившая столь горячую поддержку у иосифлян, не находила отклика среди бояр, которые не могли сочувствовать росту влияния церковной иерархии.
Ясно, что противники иосифлян, нестяжатели, не обнаружили особой готовности принять церковно–политическую идеологию Филофея; ради пророчества о «Московском православном царстве» они не хотели жертвовать своими аскетическими идеалами и представлениями о необходимости разделения небесного и земного. Эта группа русского иночества нашла сторонников и последователей в боярской среде. Старцы Паисий Ярославов, Нил Сорский, Иннокентий Охлебинин, уже известные нам основатели и вожди аскетически–мистического движения в лесном Заволжье, были строгими подвижниками и христианскими идеалистами, их воззрения не зависели от взглядов современников на земные дела, на них не оказывали никакого влияния соображения экономического характера. Иначе обстояло дело с их последователями, с нестяжателями 1–й половины XVI в., когда в их немногочисленных пустынях приняло постриг множество выходцев из терявшего свой политический вес боярства. Грубая монашеская ряса не могла смирить их сословной гордости, их высокомерия и страстей их благородной крови. Они боролись с иосифлянами за некоторые идеи нестяжателей, но нужно помнить, что причины их участия в полемике по вопросу о монастырских владениях нельзя оценить однозначно [229].
Главным участником этой полемики, хотя и не единственным противником обогащения монастырей, был «князь–инок» Вассиан, в миру князь Василий Иванович Патрикеев Косой. По своему происхождению и сану он принадлежал к самым знатным боярским родам при дворе московского великого князя. Основатель рода князей Патрикеевых, внук литовского великого князя Гедемина (1315–1341), в 1408 г. выехал в Москву и поступил на службу к великому князю Василию I. Его дети и внуки именовались уже князьями Патрикеевыми и не только занимали видное положение при дворе великого князя, но и были с ним в родстве. Князь Юрий Патрикеев женился на дочери великого князя Василия I; его сын Иван, отец Вассиана, был первым боярином при дворе великих князей Василия II и Ивана III [230]. Юному князю Василию Ивановичу Иван III неоднократно давал разные дипломатические поручения [231]. Но в начале 1499 г. князья Патрикеевы утратили свое влиятельное положение при дворе. В споре о наследстве в великокняжеской семье они, верные традиции московского боярства, испытывали неприязнь к «грекине», великой княгине Софье, и поддерживали как наследника престола внука великого князя, Димитрия, а не его сына, Василия, причем участвовали и в интригах, и в открытой династической борьбе [232]. Некоторые из сторонников Димитрия были казнены. Патрикеевы, отец и сын, избежали смертной казни благодаря заступничеству митрополита, но великий князь велел обоих постричь в монахи. Сын, теперь уже с иноческим именем Вассиан, был отправлен в изгнание в Кирилло–Белозерский монастырь [233].
Там, за монастырской стеной, началась его новая жизнь. Однако Вассиан недолго оставался в обители: вероятно, монастырский устав не очень подходил его характеру, он построил себе собственный скит [234] и познакомился со старцем Нилом Сорским, который спасался в скиту в тех же местах. После этого знакомства Вассиан (впрочем, возможно, что он и раньше был наслышан об учительном старце) стал ревностным сторонником нестяжателей и их аскетических воззрений, которые, однако, он разделял не вполне, особенно в том, что касалось его собственного образа жизни. Нил и Вассиан были людьми совершенно разными, и жизнь их складывалась тоже по–разному. Вассиан причислял себя к ученикам Нила [235], но, кажется, не в смысле аскетической выучки, ибо душевно мягкий, склонный к духовному деланию и созерцанию Нил не мог переделать гордый, энергичный и страстный характер московского боярина, не мог вложить в него иноческого смирения. Вассиан, судя по его сочинениям, многому научился, но он перенял от Нила и вообще от старцев–нестяжателей лишь их принципиальные взгляды и воззрения — скорее для того, чтобы отстаивать их как истинный идеал для иночества, чем для того, чтобы руководиться ими в своей собственной жизни [236]. Характер своевольного, деятельного отпрыска боярского рода не мог вынести уединения в монашеской келье; ему нужна была арена для действия, на которой он смог бы практически осуществить воззрения Нила.
Окидывая взглядом жизнь и деятельность князя–инока Вассиана, мы видим, что он был одной из самых интересных фигур русской истории XVI в. Это был своеобразный человек, сочетавший в своем характере и в своей деятельности самые разнородные черты: высокомерие и страстность; преданность своей идее и вражду против Иосифа Волоцкого и иосифлянства; ученость, ограниченную эпохой, и критически–полемический задор; признание основ христианской аскезы и неаскетический образ собственной жизни; наконец, приверженность взглядам заволжских монахов на монастырские владения и на государственно–политические дела, — человек, который стойко и ожесточенно боролся за свои убеждения и за свою партию, хотя и понимал, что его противники сильнее и что у него почти нет шансов на победу. И еще: когда судьба его была уже решена, он, верный своему боярскому характеру, встретил приговор с иронией и сарказмом.
Постановления Собора 1503 г., подтверждавшие, вопреки предложению Нила, права монастырей на владение землей, послужили для Вассиана хорошим поводом, чтобы выступить за иноческое нестяжательство, чтобы оружием публицистики защитить аскетические воззрения Нила [237]. Вассиан достаточно хорошо разбирался в тогдашней ситуации, чтобы понимать безнадежность борьбы с иосифлянами, если вести ее из удаленной от мира пустыни. Лишь Москва могла быть подходящим местом для полемики с торжествующими иосифлянами. Неясно, присутствовал ли Вассиан на заседаниях Собора 1503 г., как считают некоторые [238], сам Вассиан не высказывался прямо о своем участии в деяниях Собора. Вероятно, он прибыл в Москву после смерти великого князя Ивана (октябрь 1505 г.) [239]. Очень скоро у Вассиана наладились хорошие отношения с великокняжеским двором: он не только сумел снискать благоволение нового великого князя, Василия, но и оказывал на него влияние в делах правления [240]. В этой связи правомерен вопрос, не сыграл ли Вассиан определенную роль в поставлении нового митрополита Варлаама (1511–1521). Это поставление совершено было без собора епископов, по приказу великого князя, который выдвинул Варлаама на митрополичью кафедру. Интересно не только это обстоятельство, но и тот факт, что Варлаам сочувствовал нестяжателям и был настоятелем Симонова монастыря, где в ту пору жил Вассиан, хорошо знавший честн€ого игумена. Возможно, Вассиан предложил великому князю Василию выдвинуть Варлаама на митрополичий престол. Если все обстояло именно так, то это — большая заслуга Вассиана, ибо Варлаам принадлежит к лучшим представителям церковной иерархии Московской Руси [241].
