— Доброе утро, сын, — кивнул ему Себастьян.

— Доброе утро, — эхом отозвался Брендон.

И прежде чем Осри успел сделать по комнате пару шагов, он заметил, как они переглянулись. Это был короткий, почти незаметный обмен взглядами, но он напомнил Осри его школьные годы и сводившую его тогда с ума мысль о том, что его отец и этот Крисарх с невозмутимым лицом-маской понимают друг друга без слов.

И это заставило его отреагировать точно так же, как тогда: нелицеприятной правдой.

— Я помешал вашей беседе? — И он сделал шаг назад, к двери.

— Мы обсуждали наш маршрут, — ответил Себастьян тем же ровным, дружеским тоном, которым только что обращался к нему Брендон. Это прозвучало как отговорка. — Почему Нукиэль повел корабль не на Арес? Может, ты слышал от младших офицеров что-нибудь, способное пролить свет на эту загадку?

Осри помедлил, вернулся и сел в свободное кресло.

— Они не слишком откровенны в разговоре со мной, — сказал он. — Что вполне естественно, учитывая обстоятельства. Но я слышал все же кое-какие разговоры в штурманской, да и в кают-компании тоже. Похоже, они удивлены не меньше нашего. Нет, больше.

— Нукиэль производит впечатление образцового службиста, — пробормотал Себастьян.

— Он действительно не похож на того, кто, бросив все, летит в поисках озарения на ненормальную планету, полную самозваных пророков, — не без язвительности заметил Осри.

Брендон встал и потянулся.

— Что ж, попробуй разузнать, что сможешь. Я тоже попытаюсь вечером. — Он посмотрел на Себастьяна и улыбнулся. — А пока, если я не сосну, им придется силой выдирать меня из постели, когда мы прилетим на Дезриен.

Дверь в противоположной стене открылась, закрылась, и Брендон исчез.

Осри увидел, как отец сосредоточенно щурит глаза — знакомый жест, означающий задумчивость.

— И что мне с тобой теперь делать? — спросил он совершенно без злобы, но почему-то Осри предпочел бы сейчас материнскую язвительность.

— Только не играй со мной в дипломатию, — торопливо сказал он, заметив, что отец обдумывает следующие слова. — Можем мы хоть раз поговорить прямо?

Брови Себастьяна поползли вверх.

— Ты можешь не бояться помешать какому-либо важному нашему с Брендоном разговору. — Он помолчал немного. — К моему глубокому сожалению.

Острый край монеты больно врезался Осри в руку.

— Это ты насчет того, что во всех его будущих ошибках обвинят меня?

Себастьян раздраженно отмахнулся рукой.

— При чем здесь обвинения или ошибки? Речь идет о том...

— Речь идет о том, — перебил его Осри, — что я обвинил его в дезертирстве — что истинная правда. Я обвинял его в дезертирстве из трусости, что сейчас считаю не соответствующим истине. Но даже и так, как мог он бросить все, во что мы верим, все, что поклялись защищать? Он ведь собирался вступить в ту самую шайку рифтеров, которые сейчас сидят в карцере!

— Он собирался найти Маркхема лит Л'Ранджа, — уточнил Себастьян.

— Ты хочешь сказать, он не дезертировал? В день собственной Энкаинации, когда половина правительства собралась во дворце на торжественную церемонию?

— Я этого не отрицаю.

— И все для того, чтобы найти Маркхема лит Л'Ранджа, человека, уже десять лет объявленного вне закона? — продолжал Осри. — Рифтера! Это так?

— Так.

— Тогда чем это отличается от дезертирства?

— Разница в его намерениях, — медленно произнес Себастьян. — Жаль, что у нас мало времени... до того, как мы попадем на Арес. — Он нахмурился с отсутствующим видом, потом снова поднял взгляд. — Я не могу давать оценку мотивировкам и намерениям Брендона. Будем исходить из того, что он мне не до конца доверяет. Но из разговоров с Монтрозом, Ивардом и некоторыми другими я могу сделать вывод, что Маркхем никогда не нападал на панархистов, только на других рифтеров.

— И это оправдывает дезертирство? Ничего себе! Крисарх из Дома Феникса, грабящий других воров? — Сарказм Осри достиг опасного предела, но одновременно с этим отец казался все больше погруженным в собственные мысли.

— Мне кажется... мне кажется, целью его было добиться справедливости вне системы. — Взгляд Себастьяна переместился на лицо Осри, но прищуренные глаза, казалось, не видят его. — С точки зрения Брендона — согласись — система действовала не лучшим образом.

— Возможно, если бы он меньше пил, а больше старался, он бы... — Слова Осри казались жалкими и неубедительными даже ему самому. Он-то помнил — и не сомневался в том, что это помнит и Себастьян — свое потрясение, когда он узнал, что Брендона вышибли из Академии за попытку усложнить свою подготовку.

«Семион хотел делать из Брендона марионетку для вращения в высшем свете, точно так же, как из Галена — семейного покровителя искусств», — говорил ему Себастьян в один из первых их разговоров наедине на борту «Телварны». — «Геласаар сделал только одну ошибку: он доверил контроль за образованием младших братьев Семиону. Впрочем, откуда ему было знать, что он ошибается? Семион не уступал в дальновидности Геласаару, и все мы верили в искренность его намерений».

— Я не верю, что Панарх не видел ничего этого, — буркнул он наконец.

— Вот мы и добрались до несовершенства отдельно взятой личности, — заметил Себастьян с тенью обычной своей иронии. — Или ты расцениваешь разговоры такого рода как государственную измену?

Осри раскрыл было рот сказать, кто и как, по его мнению, совершает государственную измену, но так ничего и не сказал. Всего год назад — да какой там год, месяц — он бы точно сказал, кто прав, а кто виноват. Но не сейчас.

— Ты считаешь, что Панарх...

Себастьян быстро оборвал его движением головы.

— Я считаю, что Геласаар, возможно, самый трудолюбивый, достойный и, несомненно, честнейший из известных мне людей, если не считать его жены — при ее жизни. Но после ее смерти... Мне кажется, часть его ушла вместе с ней, так что он с облегчением передал часть дел Семиону, в том числе заботы об образовании Галена и Брендона.

Осри почти не встречался с Кириархеей Иларой, но немногие воспоминания о ней были очень яркими. Ну, например, то, как она заражала весельем всех, даже детей, где бы они ни встретились. Или более личное воспоминание: ее серо-голубые глаза на склонившемся над ним круглом, улыбающемся лице. «И что ты сегодня выучил в школе?» — спрашивала она, но в отличие от любого другого взрослого ждала его ответа так, словно это для нее сейчас важнее всего. Он не помнил, что тогда рассказывал ей, помнил только ее неожиданно яркую улыбку, убеждавшую его в правильности ответа, и как счастлив он был целый день после этого...

Вернее, до тех пор, пока не возвращался домой, где его не допрашивала мать.

— Вот дура! — злобно фыркала она. — Неужели она не могла догадаться пригласить тебя к ним? Или ты сам ляпнул глупость, что она не сделала этого?

Осри понимал, что его мать видит людей в одном цвете, в одном измерении. Они были плохие или хорошие, умные или глупые — исключительно в зависимости от того, насколько устраивали ее. Теперь, стоя перед ожидающим его ответа отцом, он понял, что унаследовал от матери эту ее привычку, и что все, что делал Себастьян, пытаясь освободить его из этих шор, так и не имело успеха.

«Я слишком похож на мать, — с бледным подобием усмешки над собой подумал Осри. — Скор на гнев и на приговор».

— Почему ты женился на маме? — спросил он, повинуясь внезапному импульсу.

Этот вопрос поразил Себастьяна как кинжал — в самое сердце. Внешне это почти не проявилось — если бы Осри не смотрел на отца в упор, он мог бы и не заметить этого, — но зрачки у того сузились, и дыхание участилось.

А потом Себастьян отвел взгляд, и лицо его спряталось под дулусской маской.

— Тогда это казалось правильным шагом, — ответил он.

— На чей взгляд?

Взгляд отца уперся в стену.

— Семье нужна была деловая связь с Геттериусами, а твоей матери — связи при дворе. А уж насколько достойны эти цели — судить тебе самому.