Роли были выучены, генеральная репетиция назначена, граф пожелал на ней присутствовать, а супруга его забеспокоилась, как он это примет. Баронесса тайком вызвала Вильгельма. По мере приближения рокового часа общее замешательство все возрастало, ибо от замысла графа не осталось ни малейшего следа. Тут как раз появился Ярно, и его посвятили в тайну. Он посмеялся от души и выразил готовность помочь дамам.

— Плохо было бы дело, сударыня, если бы вам самим не удалось уладить его, — сказал он, — но на крайний случай я буду у вас в резерве.

Баронесса призналась, что за это время рассказала графу всю пьесу, только по частям и вразброд, так что он готов ко всему в отдельности, но о том, что посягнули на его основную идею, он и помыслить не может.

— Нынче вечером во время репетиции я сяду рядом с ним и постараюсь его отвлечь, — добавила она. — Я уж и кондитеру наказала, чтобы он обставил финал как можно помпезней, но при этом упустил бы кое-какие мелочи.

— Я знаю двор, где у нас крайняя нужда в таких мудрых и деятельных друзьях, как вы, — заявил Ярно, — а если нынче вечером ваши таланты окажутся бессильны, только кивните мне, я уведу графа и не впущу его прежде, чем не появится Минерва, а там в виде диверсии подоспеет иллюминация. Мне уже несколько дней надо сообщить ему известие, которое касается его кузена, а я все медлил по некоторым причинам. Теперь это будет для него отвлечение, хоть и не из приятных.

Дела помешали графу быть на репетиции с самого начала, потом баронесса заняла его разговором. Все обошлось без участия Ярно. Граф так был занят поправками, замечаниями и указаниями, что забыл думать об остальном. Выступление мадам Мелина было вполне в его духе, иллюминация удалась отлично, и он остался совершенно доволен. Когда репетиция кончилась и зрители поспешили за карточные столы, он начал представлять себе разницу и засомневался, ему ли принадлежит идея пьесы. По данному знаку Ярно поспешил на выручку, к концу вечера подтвердилась весть о прибытии принца; верховые несколько раз выезжали посмотреть, как располагается по соседству авангард, весь дом был полон шума и суеты, нерадивая челядь нехотя прислуживала нашим актерам, и они, почти забытые всеми, коротали время в старом замке, ждали и репетировали.

Наконец пожаловал принц; генералитет, штабные офицеры и прочая свита, прибывшая в одно время с ним, множество людей, явившихся кто в гости, кто по делам, придавали замку сходство с ульем, который собрался роиться. Каждый стремился увидеть высокого гостя, каждый восторгался его доступностью и приветливостью, каждый был изумлен, увидя в герое и военачальнике учтивейшего светского кавалера.

Граф повелел всем домочадцам к прибытию князя находиться на своих местах, ни один актер не смел показаться, потому что предстоящие торжества готовились как сюрприз для принца; и вечером, когда его ввели в большую, ярко освещенную залу, украшенную шпалерами прошлого века, он явно даже не подозревал, что здесь будет разыгран спектакль, а тем более пролог в его честь. Все сошло превосходно, по окончании спектакля труппу позвали представиться принцу, и он каждого о чем-то приветливо спросил, каждому что-то благосклонно сказал. Вильгельм, как сочинитель, был отрекомендован особо и снискал свою долю одобрений.

О прологе никто больше разговоров не вел, через несколько дней его словно и не бывало, если не считать, что Ярно упомянул о нем при встрече с Вильгельмом, похвалил, проявив тонкое понимание, и добавил:

— Жаль только, что вы играете пустышками на пустышки.

Это выражение запомнилось Вильгельму, он долго ломал себе голову, как его истолковать, какое из него извлечь назидание.

Между тем труппа каждый вечер играла, по своим силам вполне сносно, и всячески старалась обратить на себя внимание зрителей. Незаслуженные похвалы приободрили актеров, и, сидя в своем старом замке, они на самом деле уверовали, что из-за них теснится столько народу, смотреть их представление устремляется столько гостей, что они и есть то средоточие, вокруг и ради которого все движется и вертится.

Только Вильгельм, к великой своей досаде, видел прямо противоположное. Не случайно принц, восседая в кресле, добросовестнейшим образом досмотрел первые представления от начала и до конца, а мало-помалу стал ими манкировать под самыми благовидными предлогами. И как раз те, что в разговоре показались Вильгельму наиболее понимающими, с Ярно во главе, — очень ненадолго задерживались в театральной зале, предпочитая сидеть в аванзале за картами или за деловой беседой.

Вильгельму было крайне досадно, что при всех своих упорных стараниях добиться вожделенного успеха ему не удалось. При выборе пьес, переписке ролей, при частых репетициях и всяких прочих делах он усердно помогал Мелине, а тот, втайне чувствуя свою некомпетентность, в конце концов предоставил ему свободу действий. Вильгельм разучивал роли прилежно, исполнял их искренне, живо, вполне благопристойно, в меру того умения, которое приобрел собственными силами.

Зато непрестанное внимание барона не допускало никаких сомнений у других участников труппы; он уверял их, что они добивались огромного эффекта, особливо когда играли одну из его пьес, и только сетовал, что принц питает решительное пристрастие к французскому театру, меж тем как часть его приближенных, и в первую очередь Ярно, страстно привержены к монстрам английской сцены.

Как видим, искусство наших актеров не слишком было замечено и отмечено, зато сами они оказались небезразличны зрителям и зрительницам. Мы уже говорили выше, что актрисы с самого начала привлекли внимание молодых офицеров; однако в дальнейшем они преуспели еще более, одержав победы посущественнее. Но об этом мы умолчим и лишь заметим, что у графини день ото дня возрастал интерес к Вильгельму, как и у него потихоньку зарождалась склонность к ней. Когда он был на сцене, она не сводила с него глаз, а он в конце концов играл и декламировал для нее одной. Смотреть друг на друга стало для обоих неизъяснимой радостью, которой всецело отдавались их беспечные души, не питая более пылких желаний и не тревожась о последствиях.

Как часовые двух враждующих сторон, не помышляя о войне, мирно и весело перекликаются через реку, которая их разделяет, так графиня и Вильгельм обменивались многозначительными взглядами через гигантскую пропасть рождения и положения в обществе, и каждый на своей стороне считал, что безнаказанно может дать волю чувству.

Меж тем баронесса остановила свой выбор на Лаэрте — ей понравились веселость и положительность молодого человека, который, при всей своей ненависти к женскому полу, не гнушался мимолетной интрижкой и на сей раз был готов не на шутку плениться обходительностью и обаянием баронессы, если бы барон случайно не оказал ему доброй, а может быть, дурной услуги, познакомив его с обычаями этой дамы.

Однажды, когда Лаэрт во всеуслышание восхвалял ее, ставя выше всех других женщин, барон шутливо заметил:

— Вижу, вижу, как обстоят дела! Наша милая приятельница опять загоняет жертву в свой хлев.

Это неделикатное сравнение достаточно ясно намекало на пагубные ласки Цирцеи. Лаэрт был раздосадован свыше меры и не мог без возмущения слушать барона, который безжалостно продолжал:

— Каждый пришелец воображает, будто он первый одарен ее приветливой благосклонностью, однако он жестоко заблуждается; всех нас когда-то водили вокруг да около на такой же манер; кто бы то ни был, мужчина ли, юноша или мальчик, — каждый должен быть в положенный срок покорен ею, пленен ею, должен страстно ее домогаться!

Счастливец, едва вступивший в сады волшебницы и упоенный всеми чудесами повеявшей ему навстречу поддельной весны, ничем не может быть так неприятно поражен, как если до слуха его, внимающего пенью соловья, вдруг долетит хрюканье заколдованного предшественника.

После такого открытия Лаэрт ощутил непритворный стыд от того, что тщеславие в который раз подстрекнуло его подумать мало-мальски хорошо о какой бы то ни было женщине. С этих пор он совершенно пренебрег ею, ближе сошелся со шталмейстером, усердно с ним фехтовал и ходил на охоту, а к репетициям и к спектаклям относился как к делу второстепенному.