– Знаете, как это делается? – спросил Аркадий.

– Два года провел в лаборатории латентных отпечатков. Постараюсь вспомнить, – сказал Кервилл.

Лебедь и цыган стояли в стороне. Пепельницей цыгану служил собственный карман. Аркадий установил юпитер, разложил на полу чемодан судебного эксперта, достал карманный фонарь, тонкие резиновые перчатки, черные и белые карточки, щипцы, порошки (белый, черный и смолу драконова дерева), кисти из верблюжьей шерсти и пульверизаторы. Кервилл надел перчатки, вывернул из патрона на потолке шестидесятиваттную лампочку и заменил ее на стопятидесятиваттную. Аркадий начал с окон – освещая фонариком грязные стекла, стал наносить кистью белый порошок. Затем перешел к стаканам и бутылкам, стоявшим на полках, отыскивая отпечатки с помощью белого порошка и черных карточек. Кервилл, двигаясь от двери против часовой стрелки, начал обрабатывать нингидрином с помощью пульверизатора шероховатые поверхности.

Обнаружение отпечатков – это такая работа, которую можно успешно завершить за день или не справиться с ней за неделю. Обследовав все вероятные объекты – места проникновения внутрь помещения, дверные и другие ручки, стеклянные предметы, следователь должен был обратить внимание на самые невероятные места, куда может достать человеческий палец, – шины, обратные стороны картин, донышки жестянок из-под красок. Вообще Аркадий всегда старался увильнуть от снятия отпечатков. На этот раз он охотно взялся за дело: привычное занятие помогало думать. Американский детектив, сосредоточившись на тонкой работе, действовал методично и упорно, можно сказать, изящно. Погруженные в работу, они не произнесли ни слова. Аркадий обрабатывал порошком дверные ручки, крылья и номерной знак автомобиля, а Кервилл в это время сверху и снизу опрыскивал верстак. Когда цыган показал на кучу тряпья, оба взглядом дали понять бесполезность такого занятия – на ткани приличных отпечатков не остается. Аркадий обработал черным порошком края висевшей на стене фотографии. В улыбке изображенной на ней актрисы виделись шумные забавы на скалах у моря, целомудрие и заграничное нижнее белье. Он взял самую малую толику порошка, сметая его к кромке снимка от вершины отпечатка пальца к его основанию.

Нужно было учесть особенности гаража. Пол вокруг автомашины и картов расцвечен жирными пятнами – если человек лезет под картер, значит, ему нужно масло. С другой стороны, те, кто имеет дело с деревом, более чистоплотны, что твои врачи. Есть и другие факторы. Скажем, идеально, если подозреваемый – нервный человек с жирной кожей, да еще и волосы мажет лосьоном. Но и человек с сухой прохладной кожей мог просто поздороваться с тем, у кого жирная кожа, или выпить с ним из одной бутылки. Нужно учитывать и время – холод закрывает поры. Опилки, словно губка, впитывают скрытые отпечатки.

Аркадий положил на место свои принадлежности, взял лупу и дактилоскопическую карту Кости Бородина, а Кервилл подсоединил к удлинителю мощную лампу и двинулся по своим следам, нагревая лампой обработанные им места. Аркадий заметил, что на обоих указательных пальцах Бородина наблюдались характерные двойные петли, а на большом пальце правой руки – кривой шрам. Собирая доказательства для суда, он бы придерживался другого порядка, который требовал больше времени, – фотографировал бы отпечатки, переносил их на пленку, пытался бы отыскать как можно больше точек совпадения между картой и полученными отпечатками. Сейчас важнее было время. Кервилл тоже работал споро. Тонкий слой нингидрина в сочетании со следами аминокислот, содержащихся в оставленных отпечатках, при высыхании под лампой приобретал пурпурный цвет. Кервилл прошел по своему маршруту еще раз, теперь без лампы и лупы, сравнивая выявленные с помощью нингидрина отпечатки с дактилоскопической картой Джеймса Кервилла. Картами они не обменивались. Когда Аркадий закончил с отпечатками, обработанными порошком, он перешел к отпечаткам, обнаруженным Кервиллом, а тот пошел по следам Аркадия.

Спустя три часа Аркадий уложил свой чемоданчик. Кервилл, облокотившись о крыло автомобиля, закурил и угостил цыгана, который уже целый час давал понять, что ему до смерти хочется курить. Закурил и Аркадий.

Казалось, что какие-то сумасшедшие где только могли оклеили гараж тысячами крыльев разноцветных бабочек – черных, белых, пурпурных. Аркадий с Кервиллом молчали, испытывая ненужное чувство удовлетворения от хорошо проделанной, но бесполезной работы.

– Выходит, вы нашли их отпечатки, – предположил цыган.

– Нет, они здесь никогда не были, – сказал Аркадий.

– Тогда чего вы оба такие довольные? – спросил Лебедь.

– Потому что мы поработали, – ответил Кервилл.

– Этот мужик был из Сибири, – сказал цыган. – Здесь и дерево, и краска – одним словом, все, о чем вы мне говорили.

– Этого оказалось мало, – заметил Кервилл.

А что еще можно было дать? – спросил себя Аркадий. Джеймс Кервилл красил волосы, но он предположил, что за краской посылали девушку.

– Ну-ка еще раз: что там было в заключении судебной экспертизы? – попросил Кервилл.

– Гипс, опилки – их мы уже ищем, – сказал Аркадий.

– И больше ничего?

– Кровь, конечно. В них как-никак стреляли.

– Помнится, на одежде было еще что-то.

– Следы крови животных, – ответил Аркадий. – Рыбья и куриная кровь. Рыбья и куриная, – повторил он и взглянул на Лебедя.

– Теперь так – я бывал в ваших продуктовых магазинах и не видел там ничего такого, из чего можно выжать хотя бы каплю крови, – сказал Кервилл. – Где у вас можно купить свежего мяса?

В продаже обычно были низкосортные обескровленные рыхлые куры и мороженая рыба. А свежезабитые куры или живая рыба стоили баснословно дорого и, если не считать «закрытые магазины» для элиты и иностранцев, купить их можно было только у частников, рыбаков или по случаю у хозяйки из курятника. Аркадий ругал себя, что не додумался до этого раньше.

– А у него котелок варит, – кивнул Лебедь на Кервилла.

– Ищите, где они доставали свежее мясо и рыбу, – приказал Аркадий.

Лебедь с цыганом ушли, оставив их вдвоем. Кервилл тяжело привалился к крылу машины, Аркадий сел на верстак, достал значок нью-йоркского детектива и перебросил ему.

– А не перебежать ли мне к вам? Я бы, черт возьми, мог сойти здесь за супермена, – сказал Кервилл.

– Хорошо, что вспомнили насчет кровяных пятен, – великодушно признал Аркадий.

– Где вас угораздило располосовать бровь? И что вы вчера делали после того, как ушли из пивной?

– Вернулся отлить и упал в ту самую дыру.

– Я могу выколотить из вас правду.

– А если палец сломаете? Придется ложиться в советскую больницу, месяца на полтора, не меньше. Разумеется, бесплатно.

– Ну и что? Убийца здесь, у меня будет больше времени.

– Пошли, – Аркадий поднялся с верстака. – Вы кое-что заслужили.

В Центральном универмаге к музыке относились серьезно. Здесь царила настраивающая на серьезные мысли атмосфера, где системой государственных цен можно было воздействовать на юную душу – двадцать рублей за скрипку со смычком приглашали к покупке, а четыреста восемьдесят рублей служили преградой на пути к блистающему медью саксофону. Мужчина с рябым лицом в пальто и шляпе взял саксофон, восхищенно поглядел на него, пробежал по кнопкам и слегка, как сослуживцу, кивнул Аркадию. Аркадий узнал человека из туннеля метро. Он огляделся и увидел еще одного сотрудника КГБ в штатском. Тот приценивался к аккордеонам. Аркадий повел Кервилла в отдел культтоваров. Двое любителей музыки положили инструменты и, проявляя интерес, последовали за ними на разумном расстоянии.

Кервилл покрутил круг стереопроигрывателя.

– Так где же этот парень? Он что, здесь работает?

– Уж не думаете ли вы, что я собираюсь вас лично познакомить?

Аркадий достал из кармана пальто ролик и поставил его на магнитофон. «Рекорд», точно такой, что был у него в «Украине». Магнитофон был с двумя парами наушников, чтобы можно было слушать, не беспокоя окружающих в населенной квартире. Следуя примеру Аркадия, Кервилл надел наушники. Рябой следил за ними из-за длинного ряда телевизоров. Второго не было – ушел передавать по телефону приметы Кервилла, предположил Аркадий.