— Ты тоже красивый. О, Зезé!..

Она встала на колени и положила мою голову на свое плечо.

— Боже Мой! Почему для некоторых жизнь так тяжела?..

Она сдержалась и принялась тщательно поправлять на нас одежду.

— Я же говорила, что не смогу отвести вас, Зезé. Действительно, не могу. У меня столько дел. Пойдемте, выпьем кофе, пока я придумаю что-нибудь. Впрочем, даже если я захотела бы, то уже нет времени мне переодеться…

Она поставила нам кофе и отрезала хлеб, продолжая с огорчением смотреть на нас.

— Столько трудов, чтобы получить никчемную простую игрушку. Конечно, они не могут дать хорошие игрушки для стольких бедных.

Сделав паузу, она продолжила:

— Может быть это единственная возможность. Я не могу препятствовать, чтобы вы пошли. Однако, Боже Мой, какие вы еще маленькие…

— Я отведу его осторожно. Я все время буду вести его за руку, Годойя. Кроме того, нам даже шоссе Рио-Сан Пабло не надо переходить.

— Но все равно опасно.

— Да нет ничего, и я же имею чувство ориентации.

Она рассмеялась, сквозь грусть.

— Кто тебе сказал об этом?

— Дядя Эдмундо. Он сказал, что у Лусиано это есть, ну если Лусиано меньше чем я и это имеет, то я тем более…

— Пойду поговорю с Жандирой.

— Это зря терять время. Она нами не занимается. Жандира увлечена лишь чтением романов и мыслями о своих ухажерах. Ей на все наплевать.

— Тогда мы сделаем так, выпьем кофе, а затем подождем у порога. Если будет проходить кто-нибудь знакомый, идущий в ту сторону, то я попрошу проводить вас.

Я не стал, есть хлеб, чтобы не задерживаться. Мы пошли к порогу.

Никто не проходил, только время шло. Но и оно могло пройти. Вдали показался дон Пасион, почтальон. Он поприветствовал Глорию, сняв шапку, и предложил проводить нас. Глория поцеловала Луиса, а затем и меня. Взволнованная, она спросила улыбаясь:

— А как насчет рядового солдата и гамаш?..

— Да это я выдумал. Это же не от сердца. Ты выйдешь замуж за майора, летчика с погонами полными звездочек.

— Почему вы не пошли с Тотокой?

— Тотока сказал, что не пойдет туда. И, что не намерен тащить на себе «груз».

Мы пошли. Дон Пасион послал нас вперед, а сам разносил письма по домам. Затем он убыстрял шаги и догонял нас. Затем все повторялось. Когда мы дошли до шоссе Рио-Сан Пабло, то он сказал улыбаясь:

— Дети мои, я очень тороплюсь, а вы задерживаете мою работу. Сейчас вы пойдите туда сами, здесь уже нет никакой опасности.

Он быстро ушел, с письмами и бумагами под рукою. Я со злостью подумал:

— Трус! Оставил детей на шоссе, обещав Глории, что проводит нас.

Я с силой сжал руку Луиса, и мы продолжили путь. Усталость уже давала себя знать ему. С каждым разом он шел все медленнее.

— Давай, Луис. Мы уже близко, а там много игрушек.

Он убыстрял свой шаг, а затем снова замедлял.

— Зезе, я устал.

— Хочешь, я понесу тебя немножко?

Я раскрыл объятия, поднял его и понес. Однако, что это! Он весил, как будто был из свинца. Когда мы дошли до улицы Прогресса, то кто из нас задыхался, так это я.

— Сейчас пройдись еще раз, немного.

Часы на церкви пробили восемь.

— Что теперь? Мы должны были там быть в семь с половиной. Не важно, народу много, а игрушек больше. Привезли целый грузовик.

— Зезé, у меня болит нога!

Я наклонился.

— Давай ослаблю немножко шнурок, и станет лучше.

Мы шли с каждым разом все медленнее. Казалось, что рынок никогда не появится. А затем нам нужно еще пройти через Народную школу и свернуть на право, на улицу Клуба Бангу. Хуже всего было то, что время, казалось, просто летело.

Мы дошли, туда умирая от усталости. Никого не было. Не похоже, что была раздача игрушек. Но она была, потому что улица была заполнена смятой оберточной бумагой. Кусочки бумаги расцветили песок. Мое сердце забилось беспокойно. Когда мы пришли, дон Кокито уже закрывал двери Клуба.

Подавленный, я спросил привратника:

— Дон Кокито, уже все закончилось?

— Все, Зезé. Вы пришли очень поздно. Все смели как лавиной.

Он закрыл двери и мягко улыбнулся.

— На будущий год вам надо будет придти пораньше, сони!..

— Ничего, не важно.

Однако на самом деле, конечно, было важно. Я был так опечален и разочарован, что предпочитал умереть, прежде чем это произошло.

— Пойдем туда. Нам надо отдохнуть немного.

— Я пить хочу, Зезе.

— Когда будем проходить мимо дона Роземберга, то попросим стакан воды. Его хватит нам на двоих.

Только теперь он понял всю трагедию. Ничего не говорил. Он смотрел на меня, надувшись, с растерянным взглядом.

— Не важно, Луис. Знаешь? Я попрошу Тотоку, чтобы он сменил хвост на моем лошадке «Луч Луны» и я дам ее тебе как подарок от Папы Ноэлья.

Но он продолжал всхлипывать.

— Нет, не делай этого. Ты же король. Папа сказал мне, что крестили тебя Луисом, потому что это было имя короля. А король не может плакать на улице, на виду у всех, ты знаешь?

Я положил его голову на свое плечо и стал приглаживать его кучерявые волосы.

— Когда я стану большой то куплю красивую машину, как у дона Мануэлья Валадареса. Ну, что у Португальца, ты помнишь. Та, что прошла однажды перед нами на Вокзале, когда мы встречали Мангаратибу[13]… Ладно, куплю красивую машинку, полную подарков, и все только тебе… Ты только не плач, король же не плачет.

Мою грудь охватила огромная горечь.

— Клянусь тебе, что куплю. Даже если мне придется убить или украсть…

Это не моя птичка, подсказала мне это, там внутри. Это шло от сердца. Только так и могло быть. Почему Ребенок Иисус не любит меня? Он даже вола и ослика в яслях любил. Но меня нет. Он мстил мне, потому что я был приемным сыном дьявола. Он мстил мне, оставив моего брата без подарка. Но Луис не заслуживал этого, потому что был ангелом. Ни одни ангелочек на небе не мог быть лучше, чем он.

И слезы предательски брызнули из моих глаз.

— Зезé, ты плачешь…

— Сейчас пройдет. Кроме того я же не король как ты. Я лишь вещь, которая ни на что не годиться. Плохой мальчик, очень плохой…. Только и всего.

— Тотока, ты был в новом доме?

— Нет. А ты?

— Всегда, когда могу, я бегаю туда.

— А зачем это?

— Хочу знать, как там Мизинец.[14]

— Что за черт этот Мизинец?

— Мое дерево апельсина-лима.

— Ты подобрал имя достаточно точно соответствующее ему. Ты единственный, кто может подбирать имена ко всему.

Он рассмеялся, продолжая шлифовать новую палку для «Луча Луны».

— Ну и как он там?

— Совсем не вырос.

— Так и не вырастет, если ты постоянно будешь выслеживать его. Стал ли он красивей? Хвост, такой как ты хотел?

— Да, Тотока, как это ты все умеешь? Делаешь клетку, курятник, питомник, изгородь, решетку…

— Это потому что не все рождаются стать поэтами в галстуках бантиком. Если что-то действительно захочешь, то этому научишься.

— А мне кажется, что нет. Для этого надо иметь «влечение».

Он остановился на мгновение и посмотрел на меня, начал смеяться, не одобряя эту, возможно идущую от дяди Эдмундо, новость.

На кухне была Диндинья, которая пришла готовить «рабанаду»[15] моченую в вине. Это для ужина под сочельник.

Я высказал свою мысль Тотоке:

— Смотри, а ведь есть люди, у которых даже этого нет. Дядя Эдмундо дал деньги на вино и на фрукты для салата на завтрашний завтрак.

Тотока делал свою работу бесплатно, потому что знал про историю с Клубом Бангу. По крайней мере, у Луиса будет один подарок. И хотя это вещь старая и ею пользовались, но очень красивая и которую я очень любил.

— Тотока.

— Слушаю.

— Так я ничего, ничего не получу от Папы Ноэлья?

— Думаю, что нет.

— Говоря всерьез, ты думаешь, что я такой плохой, как все говорят?