Его низкий голос был тоже красивый.

— События недели! Клаудионор!.. Простите…. Самая свежая музыка Чико Виола[21]. Новый успех Висенте Селестино[22]. Учите слова, друзья, это последняя мода!

Эта манера произносить слова, почти нараспев, меня очаровывала.

Больше всего я хотел, чтобы он спел «Фани». Он всегда это пел, и я хотел выучить ее. Когда он доходил до того места, в котором говорилось: «В одиночной камере я увижу твою смерть»…. Это было жутко как красиво. Он дал голос и запел «Клаудионор» [23].

Он остановился и объявил:

— Буклеты с текстами песен, по разным ценам, от одного тостао до четырехсот рейсов. Семьдесят новых песен! Последние танго.

К моей радости наступил черед «Фани».

(Его голос снова стал мягким, сладким, нежным, могущий разбить самое твердое сердце.)

Люди выходили из домов и покупали буклеты, прежде рассмотрев ту, которая им больше нравилась. А я не отставал от него из-за «Фани».

Он повернулся ко мне с огромной улыбкой.

— Хочешь один, мальчик?

— Нет, сеньор, у меня нет денег.

— Я так и думал.

Поднял свою сумку и продолжал выкрикивать на улицу.

— Вальс «Прости», «Курю, ожидая», «Прощайте мальчики» и самое исполняемое танго «Королевская ночь». А в городе поют только вот эти танго… «Божественный луч», просто красота! Посмотрите, какие слова!

Казалось, он раскрыл грудь:

Он объявил еще некоторые вещи, продал несколько буклетов и тут он обратил внимание на меня. Остановившись, он поманил меня, щелкая пальцами.

— Подойди сюда, птенчик.

Я подчинился, смеясь.

— Ты перестанешь или нет, преследовать меня?

— Нет, сеньор. Никто в мире не поет так красиво как вы!

Он почувствовал себя несколько польщенным и обезоруженным. Я видел, что начинаю выигрывать партию.

— Ты мне напоминаешь вошь на кобре.

— Да, дело в том, что я хотел удостовериться, что вы поете лучше, чем Висенте Селестино и Чико Виола. Так вот, вы поете лучше! На его лице нарисовалась широкая улыбка.

— А ты их уже слушал, птенчик?

— Да, сеньор. На граммофоне, в доме сына доктора Адауто Лус.

— Тогда это потому, что граммофон старый или иголка затупилась.

— Нет, сеньор. Он новехонький, только что купили. Вы действительно поете лучше, вот в этом то и все дело!

Он задумался.

— Продолжай.

— Я хожу за вами, все время. Хорошо. Вы объясните мне, сколько стоит каждый буклет, и тогда вы поете, а я продаю буклеты. Всем нравится покупать у маленьких.

— Это не плохая идея, птенчик. Но скажи мне одну вещь. Ты идешь, потому что хочешь. Я не могу тебе платить ничего.

— Но я же ничего не хочу!

— Тогда, почему?

— Потому что мне нравится петь. Я хочу научиться. И мне кажется, что «Фани», самая красивая вещь, что есть в мире. И если окажется в конце, что вы продали много, много, тогда дадите мне один старый буклет, который никто не хочет купить, я отнесу его своей сестре.

Он снял шляпу и почесал голову, на которой волосы уже редели.

— У меня есть очень молодая сестра по имени Глория, и я ей отнесу. Только для нее.

— Тогда пойдем.

И мы пошли, распевая и продавая. Он пел, а я учился.

Когда наступил полдень, он посмотрел на меня с некоторым недоверием.

— А ты не пойдешь домой обедать?

— Только, когда закончим свою работу.

Он снова почесал голову.

— Пойдем со мной.

Мы сели в баре на улице Цереры, и он достал из глубины своей большой сумки громадный сэндвич. Вытащил из-за пояса нож, как будто бы собираясь напугать. Отрезал кусок сэндвича и подал мне его. Затем выпил глоток кашáсы[25] и попросил два лимонада для завершения обеда.

— Знаешь, птенчик, ты принес мне удачу! У меня целая шеренга пузатых мальчиков, но мне и в голову не приходила мысль воспользоваться помощью одно из них.

Он сделал большой глоток лимонада.

— Сколько тебе лет?

— Пять. Шесть…. Пять.

— Пять или шесть?

— Пока еще не исполнилось шесть.

— Ты парень очень умный и добрый. Это я к тому, что в следующий вторник мы вновь встретимся? Он рассмеялся. — Конечно, если ты хочешь.

— Да, конечно хочу. Но мне надо договориться с сестрой. Она поймет меня. Меня это устраивает, так как я никогда не был по ту сторону вокзала.

— Как ты узнал, что пойду туда?

— Потому что жду вас каждый вторник. Один раз вы приходите, в другой нет. Тогда я подумал, что вы идете на ту сторону.

— Смотри, какой сообразительный! Как тебя зовут?

— Зезé.

— А меня, Ариовальдо. По рукам!

Он взял мою руку между своими мозолистыми, чтобы закрепить нашу дружбу до смерти.

Убедить Глорию не составило труда.

— Однако Зезé, раз в неделю? А как же уроки?

Я показал ей мою тетрадь со всеми заданиями, которые были выполнены и чисто. Оценки были великолепные. То же самое она сделала с тетрадью по арифметике.

— И по чтению, я самы лучший, Годойя. Но она не решалась.

— То, что учим, мы еще будем повторять в течение многих месяцев. Пока эта куча ослов все выучит, пройдет время.

Она рассмеялась.

— Как ты выражаешься, Зезе!

— Но это так, да, Глория, я учу лучше, когда пою. Хочешь посмотреть, сколько я новых вещей выучил? Мне показал дядя Эдмундо. Смотри: «стивидор», «небесный» и «несчастный». А кроме этого, я буду носить тебе, каждую неделю буклет, и научу тебя самым красивым песням в мире.

— Хорошо. А что мы скажем папе, когда он узнает, что по вторникам ты не завтракаешь?

— Да он не заметит. Когда он спросит, соври ему, что пошел завтракать к Диндинье. Или, что понес подарок Нанзеазене и остался там на завтрак.

Дева Мария! Та старуха, даже не знает, что я сделал!..

Наконец, она согласилась, убежденная, что это был способ отвлечь меня от шалостей и в то же время уберечь меня от трепок. Кроме того было бы красиво сидеть по средам под апельсинами и обучать ее пению.

Не могу дождаться наступления вторника. Жду дона Ариовальдо на Вокзале. Если он не опоздает на поезд, то приедет в 8.30.