— А кто тогда я? — спросил страж.

— Древний риторический вопрос, — император вздохнул, достал из ящика стола пепельницу, затушил сигару, — я бы сказал, что тебя попросту не существует, но ты не удовлетворишься этим ответом, а в дискуссии вступать я не намерен. Я покажу тебе лишь то, что твоя заготовка способна воспринимать и считать реальностью.

Лю Бан поднялся из‑за стола, подошел к окну, поманил звеньевого. Опершись на подоконник, Роберт посмотрел вниз. В сумерках бескрайний плотный туман закрыл всю землю, окутал нижние этажи небоскребов. Кое — где были видны верхушки деревьев. Слышались яростные хлопанья крыльев.

— Это древнее Зло, которое нельзя узреть вне тумана, — сказал император, — каждые полторы тысячи лет, иногда чаще, иногда реже, оно выползает наружу и разрушает все, что может разрушить. И тогда наступают Темные века. Зло вербует себе сторонников во всех Домах, в каких‑то больше, в каких‑то меньше. Однажды нашлись те, кто услышали его. Зло безлико, но люди не были бы людьми, если бы не придали кумиру образ. Как‑то раз один из неофитов узрел сову, тем самым создав психозаготовку. Она, слившись с безликой частью, пообещала новообращенному и тем, кто молится вместе с ним, власть. Бесконечную, абсолютную власть. И глупцы поддались искушению, построили ей алтарь, стали молиться, приносить жертвоприношения, и Зло вышло наружу через них. Ради своих целей они принесут в жертвы миллиарды. Но власть их кратка. Великая Сова, насытившись, своих жрецов оставит на десерт, а Темные века сотрут о них память. Так было, так есть и так будет.

— И ничто не устоит? — спросил Роберт.

— В прошлый раз небоскреб, в котором я обитаю, не был разрушен, хоть и изрядно пострадал, — ответил Лю Бан, — но это было в прошлый раз. Сейчас, полагаю, туман разъест основания у большинства Домов и обрушит их. Зло сильно как некогда. И твой Дом, Роберт, в котором ты страж, тоже, скорее всего, будет уничтожен. Впрочем, фундамент останется, он всегда остается. И на нем возникнут новые здания, и нам отведут нижние этажи. Разумеется, если о нас сохранится хоть какая‑то память.

От слов императора звеньевому стало не по себе.

— То есть, сопротивление бесполезно?

— Сопротивление всегда полезно, — возразил император, — мы должны следовать долгу вне зависимости от исхода. Я хотел, чтобы моя династия никогда не потеряла мандат Неба. Я приложил много усилий для этого. Снизил налоги, заботился о простых людях, работающих на земле, прижал к ногтю торгашей, скрутил шеи местным ванам, заключил мир с сюнну. Однако моя династия не избежала краха. Меняются поколения, вырождаются правители, жаднеют чиновники, дряхлеет империя. Значит ли это, что я не должен был сопротивляться Злу? Для своего Дома вы сделали все тоже, что и я для своего, разве что еще и одолели своих сюнну, загнали их за колючую стену. Но если я скажу, что рано или поздно твой Дом рухнет, значит ли это, что ты должен сидеть сложа руки? Человек смертен, значит ли это, что он должен умереть еще в младенчестве?

— И что же мне делать? — спросил страж.

— Не цепляйся за Роберта Гордеева, — ответил император, — ты Некто и ты Никто. Нельзя одолеть Никто. Зло безлико и делает безликим всех, кто соприкасается с ним. Китаец перестает быть китайцем, русский перестает быть русским, мужчина перестает быть мужчиной, женщина перестает быть женщиной. Именно так Оно побеждает, разрушая узы родства. Но ты страж, и ты стоишь на границе своего Дома. Имей тысячи лиц и не имей ни одного, и Злу не за что будет зацепиться. Оно отразится от тебя и увидит лишь свою пустоту, и устрашиться, и отпрянет.

— Легко сказать… — произнес звеньевой и взглянул на клубящийся туман, ставший вдруг отчего‑то схожим с морем. Белесые волны одна за другой с немой яростью атаковали здание. От этого зрелища у Роберта закружилась голова, в глазах потемнело.

— Старая кошелка У Цзэтянь больше не будет тебя беспокоить. Это подарок стражу Дома. Со всем остальным ты должен справиться сам, — донесся далекий голос Лю Бана.

В ушах звеньевого зашумело. Роберт закрыл глаза и, кажется, потерял сознание.

"Убийственно, — подумал страж, проснувшись и обнаружив себя в камере на топчане, — сколько же дерьма лезет из подсознания".

Ощущал он себя совершенно разбитым и понимал, что следующая встреча с препаратом WC-75 ухудшит его состояние. Что ж, остается лишь мужественно принять свою судьбу. Сопротивляться и умереть. Может быть, улучшить момент и все‑таки покончить с собой.

Роберт не знал, сколько он лежал в полудреме. Он открыл глаза от резкого звука — открылась дверь камеры. В помещение вошли два человека с аккуратными чемоданчиками в белых халатах и защитных масках, а за ними — закованный в экзоскелет громила. В руках он держал сменное белье.

— Встать! — гаркнул по — английски один из врачей.

"Вот и новая экзекуция", — решил Роберт и покорно поднялся. Звеньевого тут же повело, и он рухнул на топчан.

Тогда врач, тот, что командовал, положил чемоданчик возле Роберта, достал шприц, заполненный бесцветной жидкостью.

"Ну вот, — отстраненно подумал страж, — мучить будут прямо здесь".

Белохалатный мужчина сделал звеньевому укол в плечо. Прямо через робу.

— Через три минуты вам станет легче, и вы сможете свободно передвигаться, — сказал врач все на том же английском, — после этого вам дается три минуты на то, чтобы переодеться. Итого: шесть минут.

Бронированный громила бросил к ногам Роберта сменную одежду.

— И не вздумайте дурить. В ваших интересах вести себя адекватно. Вы понимаете, что я говорю?

— Да, я вас понимаю, — ответил страж заплетающимся языком.

Шесть минут спустя звеньевой стоял в новенькой тюремной робе. Серой, совершенно бесцветной — под стать стенам камеры.

— Следуйте за мной, — сухо сказал врач.

Роберт подчинился.

Он шел по бесконечным коридорам с однотипными дверьми слева и справа. Затем страж и его эскорт сели в лифт. Где‑то минуту поднимались вверх. Вышли. И далее — опять коридоры. Роберта не покидала мысль о суициде. Ведь можно напасть со спины на врача, отнять чемоданчик, вогнать себе в вену шприц с воздухом. Однако звеньевой понимал, что грузно шагающий сзади охранник в экзоскелете не оставит ему никаких шансов.

Наконец, они поднялись и вышли на воздух. Стоял яркий солнечный день, и с непривычки Роберт зажмурился. Когда глаза адаптировались к свету, звеньевой увидел, что его ведут к огромному левимагу. Раза в два больше того, который доставил стражей из Новосибирска на Аляску. На боку летательного аппарата было написано Immortal Owl — бессмертная сова. Роберту тут же вспомнился бредовый сон. На душе сразу появилась тяжесть. Впрочем, это лишь досадное совпадение. Вэки любят давать названия тяжелым левимагам в честь разных хищных птиц.

Возле летательного аппарата стояли под неусыпными взорами бронированных охранников Марик и Джохар. Они были скованы по рукам и ногам кандалами. Влада Роберт нигде не видел. Перед пленниками взад и вперед расхаживал агент Хосман. Звеньевой внимательно посмотрел на лица товарищей. Джохар был весь посеревший, но в целом выглядел неплохо. Зато у Марика под обоими глазами синели фингалы, под носом застыл кровоподтек, а рука, которую он повредил в Питере, не была перебинтована. Увидев шефа, он оскалился и, оказалось, у него не хватает одного верхнего зуба. Роберта поставили возле Джохара, надели кандалы.

— Итак, — с плохо скрываемым торжеством произнес агент Хосман, — один из ваших соратников согласился сотрудничать.

Сердце звеньевого сжалось. Неужели Влад мог так поступить? Влад Черноземов?! Нет… уловка… либо вэк лжет, либо…

— Я рад, что среди вас, — продолжал агент Хосман, — есть здравомыслящие и рациональные люди. Этим и отличается успешный человек от неудачников.

— Куда нас везут? — спросил угрюмый Джохар.

Агент остановился, но ответить не успел, поскольку в этот момент Марик втянул в себя воздух через нос, издав булькающий звук, и смачно харкнул в сторону ненавистного вэка. Несмотря на то, что Хосман находился почти в четырех метрах от заключенных, плевок, описав дугу, попал агенту на пепельную шевелюру — чуть выше уха.