Когда они разделились, Эмилио и Анджолина задержались на мгновение, глядя на удаляющуюся другую пару.

— Слепой! — сказала она, — как он полюбил это закоптелое бревно, которое с трудом держится на ногах?

На следующий вечер Анджолина не оставила Эмилио времени высказать ей упрёки, над которыми он раздумывал весь день. Она снова рассказала ему удивительные вещи. Портной Вольпини написал ей, правда она забыла принести с собой письмо. Так вот он писал, что не сможет жениться на ней раньше, чем через год. Взять её в жёны ему запретил его компаньон, который пригрозил Вольпини отказаться от общества и оставить его без капитала.

— Кажется, что этот компаньон хочет выдать за него свою горбатенькую дочь, которая так хорошо входит в мои планы. Однако Вольпини заверил, что в течение года он станет независимым от компаньона и его денег и тогда женится на мне. Понимаешь?

Но он не понял.

— Тут есть и другое, — сказала она сладко и смущённо, — Вольпини не хочет жить только с этими планами целый год.

Теперь он понял. Запротестовал. Как можно надеяться получить такое согласие? И чем можно возразить?

— Какие ты получишь гарантии его порядочности?

— Какие захочу. Он готов заключить контракт у нотариуса.

После короткой паузы Эмилио спросил:

— Когда?

Анджолина рассмеялась:

— В ближайшее воскресенье он не сможет приехать. Он хочет приготовить всё к заключению контракта, я подпишу его через две недели, а потом…

Она замолчала, смеясь, и обняла его.

Она может быть его! Это было не то обладание, о котором он мечтал, но он обнял её крепко и убедил себя, что совершенно счастлив. Бесспорно, он должен быть ей благодарен! Она его очень любит, на что он мог жаловаться?

И ещё это, возможно, было то выздоровление, на которое рассчитывал Эмилио. Обесчещенная портным и если бы она ему принадлежала, Анже была бы мертва, а для Эмилио осталась бы одна Джолона, и он бы был вынужден довольствоваться тем, что ей нравятся все мужчины, безразличные и презрительные, как Балли.

Отношения двух друзей после того вечера из-за Анджолины стали очень прохладными. Эмилио не искал встречи с Балли и даже пренебрегал им. Последний же обижался на это и, в конце концов, перестал гоняться за другом, хотя их дружба оставалась для него всегда дорогой, как и все его привычки. Однако воспоминания о том вечере лишили Стефано упрямства, и он напротив стал спрашивать себя, не обидел ли он друга. От него не ускользнули страдания Эмилио, и когда в нём рассеялось удовольствие от ощущения того, что он любим обеими женщинами, удовольствие большое, но продлившееся недолго, его стала мучить совесть. Чтобы её успокоить, в полдень следующего дня Балли отправился к другу, чтобы устроить тому головомойку. Хорошие доводы могли бы вылечить Эмилио лучше всего, а если даже они не помогут в полной мере, то через них он опять даст понять Эмилио, что он друг, а не соперник, которого Брентани по болезненности видел теперь в Балли.

Ему открыла синьорина Амалия. Она вызывала у Балли неприятное ощущение сострадания. Он всегда считал, что жить стоит для наслаждения славой, красотой или силой, или, по крайней мере, стоит быть богатым, но никак не иначе, потому что в противном случае становишься одиозной преградой в жизни других. Зачем же тогда жила эта бедная девушка? Она являлась очевидной ошибкой матери природы. Иногда, когда Балли приходил в их дом и не заставал друга, то сразу же приводил какую-нибудь причину, чтобы немедленно покинуть её, потому что это бледное лицо и слабый голос глубоко печалили его. Амалия же напротив желала жить жизнью Эмилио и считала себя подругой Балли.

— Эмилио дома? — спросил обеспокоенный Балли.

— Проходите, синьор Стефано, — сказала приветливо Амалия и закричала:

— Эмилио! Это синьор Стефано.

Потом она упрекнула Балли:

— Вы так долго не были у нас, и мы не имели удовольствия вас видеть! И вы нас забыли?

Стефано рассмеялся:

— Я вовсе не покидал Эмилио, это он не хочет знать меня.

Сопровождая Балли к двери в небольшую столовую, Амалия пробормотала улыбаясь:

— А, тогда понимаю.

Таким образом, они уже поговорили об Анджолине.

Убогое жилище семьи Брентани состояло из трёх комнат, в которые из коридора вела единственная дверь. Поэтому получалось, что когда кто-то наносил визит Эмилио в его комнате, Амалия оставалась закрытой в своей, которая была последней. Предстать перед гостем было трудной задачей для Амалии, она была ещё более дикой в отношениях с мужчинами, чем Эмилио с женщинами. Но Балли, как только появился в их доме, стал исключением из этого правила. После того, как Амалия столько раз слышала о грубости Стефано, она увидела его в первый раз на похоронах отца; отношения между ними сразу же стали фамильярными, и Амалия приятно удивилась его мягкости. Он был умелым утешителем, знал, когда надо молчать, а когда говорить. Тактично всеми возможными способами Балли умел успокоить подавленную огромным горем девушку; при этом он иногда просто помогал ей подобрать нужные слова, чтобы высказаться и удовлетвориться этим. Амалия привыкла плакать в его компании, и Балли стал частым гостем в доме Брентани, находя удовольствие в том, чтобы быть утешителем, роль которого он так хорошо понимал. Потеряв этот стимул, Стефано удалялся. Жизнь этой семьи ему не подходила, и потом у него, любящего только красивые и нечестные вещи, братская привязанность этой грубой девушки вызывала лишь скуку. И вот, наконец, Амалия в первый раз упрекнула Балли, потому что нашла естественным, что он развлекался в других местах.

Единственным украшением маленькой столовой был красивейший стол из инкрустированного коричневого дерева, он показывал, что в прошлом семья была богатой. Ещё в столовой находилась немного потёртая софа, четыре стула похожей формы, но не идентичные, большое кресло и старый шкаф. Впечатление бедности, которое производила комната, усиливалось аккуратностью, с которой эти старые вещи содержались.

Войдя в их дом, Балли вновь вспомнил о той роли утешителя, с которой он так хорошо справлялся. Ему казалось, что он пришёл в то место, где страдал и он сам, но страдания эти были достаточно сладки. Стефано проникся воспоминаниями о собственной доброте и подумал, что был неправ, избегая так долго этот дом, Тде он чувствовал больше, чем где-либо ещё, своё превосходство.

Эмилио встретил его с деликатной любезностью, достаточной, чтобы скрыть обиду, которую он затаил в глубине души. Он не хотел, чтобы Балли увидел то зло, что он причинил Эмилио. И Брентани в этот момент учился скрывать свои раны. Собственно он расценивал Балли как врага.

— Каким ветром тебя сюда занесло?

— Я проходил мимо и захотел поприветствовать синьорину, что не видел так долго. Я нахожу, что её вид сильно улучшился, — сказал Балли, глядя на покрасневшую Амалию, смотревшую на него своими серыми живыми глазами.

Эмилио посмотрел на неё и не заметил ничего нового. Его обида сразу стала неистовой, когда он осознал, что Балли не помнит то, что случилось накануне, и смеет поэтому вести себя с ним так непринуждённо.

— А ты неплохо развлёкся вчера вечером, правда? И немного за моей спиной.

Балли был поражён этим возмущением, продемонстрированным Эмилио по отношению к нему, и посчитал, что в присутствии Амалии оно явно неуместно. Он удивился. Ведь он не сделал ничего, что могло обидеть друга, и его намерения даже наоборот были преисполнены чувствами, заслуживающими гимна благодарности. Чтобы наилучшим образом отреагировать на нападение, Балли сразу утратил чувство вины и почувствовал себя безупречным.

— Поговорим об этом позже, — сказал Балли, поглядев на Амалию.

Та почувствовала себя неловко, а Балли захотел удержать её — он явно не спешил объясняться с Эмилио.

— Не понимаю, в чём ты меня обвиняешь.

— О, ни в чём, — сказал Эмилио, который, состроив гримасу, не нашёл ничего лучше этой иронии.