Он оглянулся на Хейзита. Тот охотно закивал, в ужасе осознавая, что допускает ошибку за ошибкой. Не нужно было как угорелому спешить на пожар. Чему быть, того не миновать. Не нужно было задерживаться, когда толпа разбрелась. Не нужно было прятаться и подходить к колодцу. И уж тем более не стоило помогать какому-то невесть откуда взявшемуся человеку в капюшоне.
— Крути!
Сейчас вернутся мерги и всех их повяжут. Придется ему раньше времени предстать перед Ракли, но только уже в ином качестве: как пленник, пойманный на месте преступления и заслуживающий неминуемой кары. Что-то и в самом деле веревка тяжеловата. Может, они оба на ней висят? Ну еще поворот! Еще!
Над краем колодца появилась взъерошенная голова.
— Отвяжите меня от этой штуковины, а то я задохнусь, — прошепелявил Харлин, брыкаясь и тщетно пытаясь разорвать руками спасшую его петлю вокруг пояса.
Незнакомец довольно бесцеремонно ухватил его за плечи, перевалил через каменный бортик и уронил на землю. Выхватив из ножен кинжал, полоснул по веревке и велел Хейзиту крутить рукоятку в обратную сторону. Ведро ушло обратно под землю, но веревка зацепилась, и незнакомцу пришлось ее судорожно распутывать.
Между тем Харлин зашевелился и перевернулся на бок. Хейзит поспешил ему на помощь. Старик ловил ртом воздух и говорил с большим трудом. Все лицо и вся одежда его были в саже, как будто он выбрался не из колодца, а из печной трубы.
— Рукописи… они остались там… если их найдут, они погибнут…
— Тише вы! — зашипела фигура в плаще, стоящая в полный рост на краю колодца и пытающая развязать веревку. — Иначе все погибнем. А ты давай обратно и отматывай назад, пока не скажу. Погоди, Фейли, до тебя мы тоже доберемся.
От усердия капюшон с головы незнакомца упал за плечи, и Хейзит узнал в нем того, кого меньше всего ожидал увидеть здесь, да еще при подобных обстоятельствах: Мадлоха. Так вот почему голос этого человека казался таким знакомым. Но Мадлох ни разу за все путешествие из Пограничья не проявил себя отважным воином, а тут он, похоже, действовал не раздумывая, словно по хорошо продуманному плану. И рисковал наравне со всеми.
Ему наконец удалось распутать веревку. Заметив, что Хейзит оставил свое место ради помощи Харлину, он выругался, но мешать не стал.
— Нож, мне нужен нож, — попросил Хейзит.
Мадлох бросил ему кинжал. Разрезать петлю на поясе старика было делом одного мгновения. Рукоять кинжала лежала в ладони приятной тяжестью. «Нет, определенно в обладании оружием есть что-то чарующее, — мелькнуло в голове у Хейзита. — Во всяком случае, не чувствуешь себя таким беззащитным, как всегда». Это «всегда» возникло у него только сейчас. Раньше оружие представлялось ему разве что обременительной ношей, таившей в себе опасность. Теперь опасности подстерегали его повсюду, так что завести что-нибудь острое и хорошо заточенное больше не казалось ему столь уж глупой мыслью.
Между тем Мадлох в одиночку справился с воротом и ждал, когда Фейли подаст сигнал к подъему. Тот все медлил, вероятно, опасаясь за прочность веревки.
Хейзит на всякий случай зажал продолжавшему слишком громко бредить Харлину рот и напряженно озирался по сторонам, ожидая в любой момент увидеть патрульный отряд или сбежавшихся на шум жителей ближайших домов. Пока все было на удивление тихо.
Цепь с резким лязгом стала наматываться на ворот. Веревка предательски потрескивала, но держалась. Мадлох крутил рукоятку из последних сил и наверняка выпустил бы ее, если бы не Хейзит, успевший ухватиться за нее и повиснуть всем телом. Вместе они поднимали Фейли до тех пор, пока тот не перебросил через край колодца ноги, после чего сел и попытался высвободиться. Петля, которой он тоже обвязался вокруг талии, съехала к подмышкам, так что вид Фейли имел довольно беспомощный и забавный. Мадлох сам разрезал его петлю и на всякий случай отвязал от ворота веревку, чтобы не вызвать у тех, кто придет утром к колодцу, лишних подозрений.
— Нам нужно как можно быстрее уходить отсюда, — сказал он, склоняясь над Харлином и заглядывая ему в глаза. — Вы можете передвигаться?
Старик только кивал, хватаясь худыми пальцами за горло.
— Он наглотался дыма. — Фейли спрыгнул с края колодца и кулаком размазал по вспотевшему лицу сажу. — Хотел тащить с собой все свои бутылки. Я убедил его, что жизнь дороже.
— Не совсем, — прохрипел Харлин и закашлялся.
— В любом случае в ближайшее время вам туда дорога заказана. — Мадлох махнул рукой в сторону пепелища.
— Молодец, что выручил нас, — сказал Фейли, протягивая арбалетчику руку.
— Это не повод, чтобы сидеть здесь и радоваться спасению, — буркнул тот вместо рукопожатия. — Чем дальше мы окажемся отсюда в самое ближайшее время, тем лучше.
— Мои рукописи… — умоляюще заломил руки Харлин.
Не обращая внимания на его слабые причитания, Мадлох и Фейли подхватили старика и чуть не силком поволокли прочь. Хейзит последовал за ними, однако внезапно услышал:
— Лучше ступай домой и сделай так, чтобы тебя ни в чем не заподозрили. И присматривай за своим Дитом. Мы не хотим, чтобы ищейки Ракли по твоей милости еще раз сели нам на хвост.
— По моей?! — возмутился Хейзит, но осекся, потому что в словах Фейли была правда: если рассуждать здраво, то виновницей свалившихся на их голову неприятностей стала не кто иная, как его несмышленая сестра, имевшая неосторожность заговорить не с теми и не о том.
Он стоял и растерянно смотрел, как три фигуры сворачивают за угол ближайшего дома. Он помогал им, но они отказались от его услуг. Они больше не хотят водить с ним дружбу, потому что пепел и сажа, запачкавшая их лица, души и жизнь — его рук дело. Он был слишком наивен, чтобы серьезно относиться к их предостережениям. И теперь наказан за это отлучением от их трудного, но захватывающего своей непредсказуемостью пути, от их веры, от их знаний. И пусть их мысли могут показаться большинству странными и нелепыми, таких как они, вероятно, много, во всяком случае, достаточно для того, чтобы везде и всюду находить кров и поддержку. А он, хотя и склонен больше верить в то, во что верят остальные, пребудет в одиночестве, среди чужих ему людей, не доверяя никому, кроме занятой своими делами матери да слишком юной сестры, под одной крышей с предателем и доносчиком, водя знакомство с тем, кто, как теперь выясняется, мог быть причастен к смерти его отца, и делая вид, будто так и надо.
Хейзит посмотрел на свои руки. Они тоже были перепачканы сажей. При поднятии из колодца ведро расплескалось, однако на дне еще сохранилось немного воды, и он торопливо сполоснулся.
Может быть, сегодня вообще не возвращаться домой? Переночевать где-нибудь на улице, но так, чтобы никто случайно не наткнулся, а утром первым делом сходить к Бехеме или обводному каналу и как следует искупаться. Ничего, если мать попереживает, зато улягутся все остальные страсти, а уж причину своего отсутствия он как-нибудь придумает. Он же не ребенок, чтобы по каждому поводу оправдываться. Да и мало ли у него теперь в Вайла’туне неотложных дел!
Решив, что ничего лучше ему в его нынешнем положении не придумать, Хейзит на всякий случай последний раз заглянул в колодец. Что нового он собирался там увидеть, неизвестно. Вероятно, проверить, не остался ли непотушенным факел. Но никакого пламени в черной шахте колодца больше не было. Скорее всего, Фейли предусмотрительно бросил его в воду. Правда, если завтра его вынут вместе с ведром и он попадет не в те руки, люди обязательно начнут задавать друг другу вопросы, и кто-нибудь из местных умников захочет забраться в колодец. И наткнется на проход, ведущий под пол сожженного дома, туда, где среди бутылей с вином остались лежать заветные свитки.
Хейзиту показалось, будто он слышит тоненький писк, многократно отраженный стенками колодца, писк животного, похожий на писк младенца. Ему даже померещилась остренькая мордочка крысы, подслеповатые глазки которой сверкнули среди кромешной темноты и снова спрятались между каменной кладкой. Увидеть крысу ночью считалось у вабонов дурным знаком, и он поспешно отпрянул, убеждая себя в том, что она ему только почудилась.
