Со стороны реки бодро шагал человек с маленьким чемоданчиком. Завидев нас, он помахал рукой и, не останавливаясь, крикнул:

— Поторопитесь, если хотите идти со мной! Я спешу в КАНАДУ и не намерен терять ни минуты. — Так он говорил, хотя сам пока еще шел позади, но нас вскоре перегнал и, оглянувшись, прокричал: — Не отставайте, ребятки, не отставайте!

Мы с братом поспешили за ним.

— Куда вы идете? — спросил Шнур, и человек, который оказался маленьким белым бедно одетым старичком, принялся рассказывать:

— Я спешу в верховья реки, но сначала нужно перейти мост. Я состою в организациях «Ветераны зарубежных войн США» и «Американский легион», а Красный Крест в этом городе ломаного гроша мне не дал. Когда я прошлой ночью прилег поспать на путях, пришли какие-то и светом от фонаря мне прямо в лицо. Я им сказал: «Ноги моей в вашем городе больше не будет». Последний раз я хорошо позавтракал на прошлой неделе в Мартинсберге, Западная Виргиния: оладьи с сиропом, бекон, тосты, два стакана молока и еще полстакана, шоколадный батончик «Марс». Люблю запасаться впрок, как белка на зиму. Две недели назад в Гиппенсберге поел овсянку и мозги, и этого хватило на три дня.

— Вы имеете в виду Гаррисберг?

— Гиппенсберг, сынок, Гиппенсберг, штат Пенсильвания. В конце месяца в Канаде у меня встреча с партнером, мы заключаем сделку по продаже урана. Я еще покажу этим нью-йоркским! — крикнул он и кому-то погрозил кулаком.

Ужасно забавный был старичок: тщедушный, низенький, со сморщенным лицом и длинным крючковатым носом. Под своей большой шляпой он выглядел совсем крохотным и неприметным.

— Быстрее! — крикнул он нам, обернувшись. — Три года назад на этой же дороге я повстречал одного вроде вас! Лентяи! Копуши! Не отставайте!

Мы прибавили шагу.

Прошли еще мили две.

— Куда мы идем? — спросил Шнур.

— Знаете, как я поужинал в Гаррисберге вчера вечером? Лучше не бывает, уж вы поверьте! Свиные ножки, сладкий картофель с бобами, сэндвич с ореховым маслом, две чашки чаю и желе с фруктами. Угостил меня повар, ветеран зарубежных войн. А двенадцатого числа я принял контрастный душ в отеле «Камео» — не скажу где, портье там у них Джим, тоже ветеран зарубежных войн, а после этого душа я простудился и потом долго чихал.

— Вы и вправду быстро идете, папаша.

— Старик с мешком, седой такой, которого я повстречал час назад, не смог за мной угнаться. Я спешу в Канаду. Вот в этой сумке у меня вещи. — У него не сумка была, а истрепанный лист картона, обмотанный длинным ремнем, и он все время конец этого ремня дергал. — Даже красивый новенький галстук есть. Секундочку, сейчас я вам его покажу.

Мы остановились перед пустой бензозаправочной, и он, присев на корточки, принялся развязывать узел.

Я сел, чтобы ноги немного отдохнули, и стал разглядывать старичка. Очень уж он был забавный — потому Шнур и пошел за ним и дружески с ним болтал. Брат любил, когда попадались интересные попутчики, а старичка, вроде этого, конечно, не мог пропустить.

— Где же этот галстук? — удивился старичок, и, почесав в затылке, еще долго копался в своем разваливающемся чемоданчике. — Только не говорите, что я забыл его в Мартинсберге. В то утро я положил сюда две дюжины пузырьков с каплями от кашля и отлично помню, что галстук лежал вот здесь, аккуратно сложенный. Нет, нет, это было не в Мартинсберге! Погодите-ка, а где же тогда? В Гаррисберге?.. Ну ладно, пускай этот треклятый галстук подождет до Огденсберга, штат Нью-Йорк.

И мы зашагали дальше. Никакого галстука старичок не нашел.

Ты не поверишь, дед, мы прошли с этим старичком целых шесть миль вдоль реки, и он все обещал, что вот-вот мы что-то увидим, но нигде ничего не было. Я никогда еще столько не ходил, но даже не замечал усталости, потому что наш попутчик рассказывал истории одна другой чуднее.

— Все мои бумаги при мне, — повторял он и перечислял, что делал последний месяц, в каких городах побывал, что он там ел, как показывал в нужных местах эти свои документы, сколько ложек сахару положил в кофе и сколько гренок — в суп; мы со Шнуром только слюнки глотали. Сам-то он был маленький, но поесть очень любил. И шагал как заведенный.

Вокруг по-прежнему ничего не было, одна глушь, только изредка попадались освещенные участки дороги. Вдруг Шнур остановился.

— Вы, наверно… — сказал он и запнулся. Ему не хотелось говорить «ненормальный». — Вы, наверно, папаша… Нам с братом, наверно, лучше повернуть назад.

— Назад? Да за нами нет ничего. О-хо-хо. Переоценил я вас, ребятки, как и того парня три года назад. Ну, как знаете, а я пойду дальше.

— Просто мы не можем идти всю ночь.

— Что ж, поворачивайте назад, сдавайтесь, а я иду в Канаду через Нью-Йорк, раз уж так легла карта.

— Через Нью-Йорк? — завопил Шнур. — Я не ослышался? Разве эта дорога не ведет на запад, к Питтсбургу?!

Шнур остановился, а старичок продолжал быстро семенить вперед.

— Эй, вы меня слышите? — закричал брат. Конечно, старик все слышал, но пропустил мимо ушей. — Главное — не останавливаться, — бормотал он. — Может быть, я доберусь до Канады, а может, и нет. Но терять из-за вас целую ночь я не собираюсь.

И продолжал идти, разговаривая сам с собой; скоро мы уже едва могли разглядеть его тень, а потом и она, словно призрак, растворилась в темноте.

— Это был призрак, — сказал Шнур.

Он, видно, сам до смерти испугался, оставшись вдвоем со мной среди ночи в страшном лесу на берегу реки, не зная, где мы и как отсюда выбраться. Слышно было только, как шуршат под дождем миллионы листьев, как что-то хлюпает в реке и как колотится мое сердце. И больше не звука. Господи…

— Черт меня дернул пойти за этим психом! — сказал Шнур. И вдруг спросил: — Пик, ты здесь? — Наверно, подумал, что меня потерял.

— Шнур, мне страшно, — ответил я.

— Не бойся, мы вернемся обратно в город, там горят огни и нас увидят. Уф!

— Шнур, кто был этот человек?

— Ох, это был призрак реки. Он ищет Канаду в Виргинии, Западной Виргинии, Западной Пенсильвании, в штате Нью-Йорк и в самом Нью-Йорке, в Восточном Аропахо и Южном Потаватоми[13] уже восемьдесят лет, как я прикинул, и все это время на ногах. И никогда он Канаду не найдет, потому что все время идет не той дорогой.

Вот так вот, дед. Три машины пронеслись мимо, а четвертая остановилась, и мы бросились к ней. Это был открытый грузовик, за рулем сидел большой важный белый человек.

— Все верно, — сказал он, — эта дорога ведет на запад, к Питтсбургу, но вам лучше вернуться в город и ловить попутку там.

— Старик собирался всю ночь идти на запад, а ему надо на север, в Канаду, — сказал Шнур, и это была жуткая правда.

Следующие три месяца, дед, пока добирались до Сан-Франциско, где нас ждала Шейла, мы только и говорили, что об этом призраке Саскуэханны.

Должен тебе сказать, дед, это было долгое путешествие. Тот человек подбросил нас до Гаррисберга. Лило как из ведра. Водитель объяснил, что нам надо пойти налево, потом направо, потом опять налево и опять направо, и там мы увидим закусочную, где можно поесть очень вкусный сладкий картофель, свиные ножки в карамели и длинные, по семь дюймов, хот-доги; на этой закусочной нарисована площадь Пикадилли. Мы со Шнуром пошли туда и сели за столик в той части, где едят. Сбоку стояла плевательница, вокруг нее толпились мужчины, они спорили, кто из них настоящий индеец.

— Даже и не говори мне! Никакой ты не индеец!

— Это я не индеец?! Я настоящий потаватоми из Канады, а моя мать — чистокровная чероки!

— Если ты потаватоми, то я — Джеймс Рузвельт Тернер!

— Повернись-ка, сынок, я тебе хорошенько вмажу!

И полетели стаканы, началась потасовка, посыпались проклятья, женщины завизжали, а одна подошла к столику, за которым мы со Шнуром ели, села и, мило улыбнувшись, сказала: