7 апреля в Эден-баре был свидетелем скандала французского приятеля Джозефа с милитерполицией. Из устного рассказа Теодора: Джозеф весь вечер ухаживал за девушкой, которая оказалась пассией французского генерала.

«8 апреля с утра излазил весь университет, он очень сильно разрушен, около 20 бомб попало в него. Вечером встретился с друзьями. Джозефа разжаловали в рядовые. Настроение отвратное. Пора бы выписываться из госпиталя, но вкладная книжка задерживает». Из рассказа: поздно вечером на выходе из бара Теодор был свидетелем стычки Джозефа с генералом, увёл Джозефа, и в записной книжке запись: «… Поздно пили в захудалом баре-подвале». На следующий день Теодор провожал Джозефа во Францию: «Он предложил мне ехать с ним, — рассказывал Теодор. — Давай, сядем в машину и через три часа мы в Париже, никто нас не найдёт». Но у Вульфовича никогда не было мысли об отъезде из страны. Второй раз он получил предложение уехать в Америку от пожилого еврея, в доме которого квартировался, вернувшись из Вены в свою часть в Венгрию — в Секешфехервар. У этого человека вся семья, вся родня погибли в концлагере. Он очень привязался к Теодору, говорил — «я тебя хочу усыновить, поедем со мной». Но верность Теодора была незыблема.

Вернувшись в часть, увидел «в батальоне невероятнейший „бардак“. Концевого сменили. Пьянство дикое, подхалимство процветает, от былой дружбы и сплочённости не осталось и следа. Основная масса либо дураки набитые, либо бывшие толковые, но совершенно спившиеся люди. В пьяном виде творят что-то неимоверное. И на этом тёмном небосклоне нет ни единого светлого пятна надежды не перемену погоды. Люди, не подходящие под эти две рубрики, считаются чужими, и им здесь ОЧЕНЬ трудно. В голове не укладывается, что мне ДОЛГО придётся пробыть в этой атмосфере».

Вот такая запись в середине апреля 1946 года.

Между тем, он живёт в этой среде, и внешне он ничем не отличается от окружающих — он также пьёт. Но от служебных обязанностей он освобождён, потому что приехал из Вены больным и продолжает болеть. 23 апреля запись: «Утром опять не мог подняться. Боль в спине дикая. Днём очень плохо, tº>39º. Башкович закисает с самодеятельностью». Близко общается только с Василием Курнешовым и с Владимиром Гильманом. Пишет письма родным и друзьям. А по вечерам в компании выпивают! 28 апреля записывает: «Под вечер выпил у В. Курнешова с Зайцевым и добавили у Вас. Матв. Иванова. Лёг спать очень поздно. Меня Зайцев хочет потихой затянуть в самодеятельность, но из этого рая не выйдет ничего». Однако постепенно он всё-таки втянулся в самодеятельность.

1 мая записывает: «Всё утро слушал радио — парад на Красной площади в Москве. Поздно вечером пошёл на офицерский вечер. Марку выдержал, был трезвый, а гаврики сплошь перепились. Было что-то дикое с дракой с начала до конца».

6 мая — «Узнал о предстоящей демобилизации офицерского состава связистов. Нажму на все кнопки…»

7 мая — «Узнал, что Хорошков отказал представить на демобилизацию, но это ещё не всё».

8 мая — «Побеседовал с Хорошковым и, видимо, был весьма убедителен. Подали!!! Первая ступень преодолена. Мой девиз — Бороться до победного конца! Чувствую себя плохо, горло болит здорово».

10 мая — «Годовщина знакомства с Кветой. Когда вспоминаю…. Сердце начинает усиленно биться… Это Она — Кветушка, так громко стучит и зовёт своего „Тедушко“, но он не придёт за своим сердцем, оставленным в Праге, он оставил его Кветушке и большего сделать не может».

В течение недели никаких записей не делает, а 16 мая пишет: «Абсолютно ничего не делаю, чувствую себя отвратительно. В МСЧ признают лимфаденит. Боль периодическая, но дикая. Развалина в 23 года. Надо что-то предпринимать».

20 мая — «Поздно вечером вызвали в штаб и сообщили о переезде в Германию. Поедем через Чехословакию, опять треволнения.

Первый раз в жизни слышу такую бестолковую о т ч а г у (видимо, от слова „отчаливать“ — по Далю отдавать концы — Н. В.) предварительных распоряжений. Домой пришёл к 2 ночи».

Но выезд был задержан до 6 июня из-за выборов в ČSR. 6-го «Поздно ночью закончили упаковку. Долго читал и закончил „Войну и мир“. Утром хорошо распростился со всеми хозяевами и закончил перевозку на платформы. В 22ºº отъехали от Секешфехервара. Едем по Венгрии. Узнал, что через Вену и Прагу. Вот здорово. В полувагоне устроились прилично, кроме моих едут Клюев, Шиманкин, Зайцев. Есть немного палинки (2л) и пока ехать можно. В первый же день здорово загорели и попалились на солнце… Едем очень медленно… 9-го в 20–15 переехали Австро-Чехословацкую границу. Настроение у всех приподнятое… Встречают нас везде восторженно, как будто в другой мир попали…

11 июня с утра Дрезден. Окраины более или менее целы, а город не город, а руины. Германия встретила нас неприветливо.

К обеду — Магдебург.

12-го объезжаем Берлин с запада.

13-го разбудили меня уже на месте — Дальгов-Деберец. Разгрузка и довольно хороший лагерь… Погода отвратная, второй день дождь…

14–16-го — в части бываю очень мало и ни черта не делаю, только читаю книги… Штансдорф где-то не очень далеко. Надо съездить и навестить Клотильду Штор и прочих соседей. (В Штансдорфе Вульфович сразу после боёв за Берлин был назначен комендантом, и с жителями у него сложились хорошие отношения. — Н. В.)

23 июня Вульфовичу удалось поехать в Штансдорф — „Ехал долго — 2½ часа. Встретили меня очень хорошо. Клотильда немного повзрослела и здорово вытянулась. Приятно было быть рядом с этим полуотроком полудевушкой, которая рядом с моей фотографией в своём альбоме написала: „Тот, о котором я никогда не забываю. 30. 4. 45.“

Через 2 дня вернулся в часть. Втянулся в самодеятельность — репетиции — концерты. 28 июня пишет: „Опять концерт в 12ºº и в 22ºº, это уже тяжеловато, тем более, что с голосом у меня плоховато, ну зато железы почти совсем рассосались. Концерт прошёл хорошо. Начало заложено“.

Всё время проводит с товарищами в репетициях, концертах. Активно участвует в составлении концертных программ. Много разъезжает. По записям:

19 августа — Сборы в дорогу. 16ºº выехали. 18³º — Берлин. Грюнау.

20 августа — В САКСОНИЮ. 7³² из Берлина с Ангальского вокзала на Лейпциг. 11ºº Лейпциг и сразу дальше Цейтц, затем Хайнсбург. К вечеру Цейтский форт знаменитый ресторан Шнейдемюле. Ночевали в гостинице в Цейтце. Машина придёт за нами завтра утром.

21 августа — 11ºº Пегау. На обувных фабриках. Мытарства в окрестностях уже на грузовой машине с овощами. На юг. 18ºº Альтенберг. 19ºº Криметшау — текстильный центр. Уже поздно. Кино, прогулка и ночёвка, в конечном итоге, на улице. И смех и грех.

22 августа — поездом в 4ºº на Лейпциг. 7ºº Лейпциг. Погреб Ауэрбаха (знаменитое пристанище Мефистофеля), Зоопарк с абсолютно изголодавшимся зверьём, опера „Мадам Баттерфляй“, после оперы танц-локаль…

23 августа — Лейпциг — Дальгоф — Деберетц. Встреча с Гильманом.

Меня вывели за штат, и вот-вот должны демобилизовать“.

Демобилизации пришлось ждать ещё год… Весь год вёл очень активную жизнь — много выступает с самодеятельностью, самостоятельно занимается немецким языком, читает, пишет письма родным и друзьям. А 20 октября опять заболевает, на этот раз очень серьёзно — обнаружили гепатит (следы которого находили потом в течение жизни).

30 октября — „Наконец слёг окончательно… Состояние резко ухудшается.

1 ноября — Не ем абсолютно… Питают меня глюкозой два раза в сутки.

2 ноября — Ещё хуже. Знаю, что кругом думают только так: „Выживет, или нет?!“ Порой кажется, что не вытяну, и эта мысль уже серьёзно засела в голове, и, кажется, впервые в жизни…

6 ноября — Меня в числе золотого фонда эвакуируют в госпиталь в г. Бранденбург…

7 ноября — Праздник, а что-то не так. Сталин вчера не выступал и его не было в театре, на параде его тоже не было. Наверное, заболел, или ещё что случилось, но факт тот, что праздник от этого стал полупраздником, по-моему, для всех.