Какой-то танкист запускает ракету, чтобы осветить своему танку путь через переправу.

Один кричит:

— Ты что, ошалел или древесного напился?!

— Свети! Лучше ехать! — кричат другие.

Один из танкистов застревает, и его пытаются вытащить. Колонна встала.

— Лейтен-а-ант Вульфович! — пищит радистка, и у меня такое впечатление, будто её кто-нибудь ошпарил.

Прыгаю в радийную машину. Она протягивает мне один наушник. Слушаю.

— Говорит Прага! Говорит чешская Прага! Слушай, Красная Армия! Слушай, Красная Армия! В Праге восстание. В городе баррикады. У нас мало оружия. Немцы убивают женщин и детей, разрушают город. Братья, спешите! Мы ждём ваших танков и самолётов! Братья русские, помогите Праге!

Так вот куда мы рвёмся третьи сутки, так вот почему генерал не разрешает никому спать.

А по эфиру несётся:

— Говорит Прага! Говорит Прага! Говорит Чесская Прага! Радиостанция Прага една! Слушай, Красная Армия! Слушай, Красная Армия!

Цинвальде и Альтенберг — вот они два последних немецких города. Вот они ключи к перевалу через Судеты. Но немцы держатся за них, как утопающий за соломинку.

— Шалишь, скотина-фриц, — сипит уже генерал и поворачивает колонну с шоссе на железнодорожное полотно.

Танки медленно и с лязгом ползут по железнодорожному проходу, обваливая края насыпи. Не приведи бог, чтобы машина здесь встала! Ведь всё остановится.

Прыгая как лягушки, раскачиваясь из стороны в сторону, медленно едут по шпалам автомашины и транспортёры. Лопаются камеры, летят рессоры, громыхают бочки, сваливаются ящики со снарядами. Из машины вываливается радистка, дежурившая у рации. Так натрясло, что её тошнит, и, кося глазами, она валится на землю.

— А руки у вас зачем?! — кричит за генерала адъютант. — Все вперёд, и поддерживать кузова!

Каждую машину сопровождает 15–20 человек, поддерживая кузов.

Спуском машин с насыпи в лесную чащу занимается группа в 40–50 человек. Машины спускают, цепляя тросом за раму и за деревья.

Через несколько часов различаются «неприступные» укрепления Альтенберга, обстрелянные с тыла и захваченные врасплох этим головокружительным манёвром.

Генерал тихо смеётся:

— Вояки-дойчи! Хлопот мне с вами.

— Ну, на юг, товарищ генерал, — говорит адъютант.

— На Прагу, товарищ капитан! — отвечает генерал и садится в транспортёр. — Раздать карты до Праги!

«На Прагу!» — уже написано на флагах и на броне танков.

«На Прагу! На Прагу!» — стучит в сердце каждого воина.

Начинается рискованный спуск по южным кручам гор. Командиры машин бегут впереди, выбирая удобные дороги и следя за тем, чтобы танк не сорвался в пропасть. Одно неосторожное движение водителя, и не найдёшь обломков машины.

Приходится подменять механиков-водителей и шоферов. Ведь четверо суток не смыкали глаз. Подменённые валятся на броню и засыпают. Люди придерживают автомашины с плохими тормозами и подкладывают камни под колёса. Ведь сорвётся тормоз, и несколько машин полетит вниз.

— Вон, вон, смотрите, деревня внизу!

Въезжаем в деревню, и на выезде из неё начинается прекрасное шоссе.

— Включай четвёртую!

— Вперёд!

И огромный запас энергии выплёскивается наружу.

Отпускай тормоза! Вот она братская славянская земля — ЧЕХОСЛОВАКИЯ!

На Прагу! На Прагу! На Прагу! — тарахтят гусеницы танков.

На-а Пра-гу-у-у! — свистит ветер на штыре антенны.

К дорогам, по которым движется наша танковая армия, выходят десятки тысяч жителей и забрасывают цветами пролетающие мимо машины. Группа молодых людей скандируют:

— На Прагу! На Прагу! На Прагу!

— Наздар! — несётся из рядов чехов.

— Наздар! (Здравствуйте!) —

Несётся в ответ с советских машин.

— У-Р-РА!!!

— Ать жие Руда Армаде!

Ать жие Чехия!

Вот дьявольщина! Просто не везёт.

Вынужденная остановка. Надо заправить машину горючим и перемонтировать заднее колесо. Съезжаем на обочину.

Собирается толпа чехов. Нас тащат от нашей машины. Водитель заправляет машину, а несколько чехов монтируют колесо. Стол, покрытый белой скатертью, появляется на улице. Нам дают умыться и сажают за стол. Угощают щедро и шумно…

Возле каждого бойца усадили по девушке, и трудно сказать, какая из них краше.

— Ой, дорогие, вы мне здесь всех бойцов пережените, — смеюсь я.

— Да, — говорит старик за моей спиной, — обязательно переженим, вот только вашу свадьбу мы наметили первой.

И впрямь, по обе стороны сидят такие hezky sĺečni (красивые девушки) что глаз не оторвёшь.

А люди хохочут и требуют, чтобы я поцеловал ту, которая мне больше нравится. Целую обеих. Они обе замечательные. Восторг всеобщий.

И старик замечает:

— О! этот хлопец не промах.

Машины готовы к отъезду. Идём к шоссе.

Где-то справа, по параллельным дорогам отступает на Прагу большая немецкая группировка. Если они первые войдут в город, то нас ждут тяжёлые бои, чехов — смерть, Прагу — разрушение.

Шоссейная дорога становится всё лучше и шире, и, наконец, переходит в автостраду. Мелькают километровые указатели:

— До Праги 100 км, 82, 61.

Нога водителя до отказа вдавила педаль акселератора, и на сидении уже не трясёт, а мерно качает.

Скорость 50, 52, 65, 72 км.

Ничего не слышно кроме свиста ветра. Гибкие штыри антенны и те ломаются.

До Праги 40, 36, 28, 17 км.

Нет, фриц, не обгонишь!

Вот она Прага! Это блиц!

Защитники пражских баррикад приготовились к смерти, когда узнали, что огромные танковые колонны движутся с севера на столицу. Многие прощались с родными и близкими. Почти никто не мог себе представить, что это советские танки.

Марш с боями от Берлина до Праги в течение 5 суток казался немыслимым и фантастическим.

Не верили ни слухам, ни телефонным звонкам. Поверили только своим глазам. По широкому северо-западному шоссе со стороны аэропорта на город неслась бронированная лавина, и красные флаги рвались на ветру и говорили сами за себя.

Это было утром 9 мая.

Прошло четверо суток с того момента, как голос радиостанции «Прага 1» посылал в эфир клич о помощи:

— Слушай, Красная Армия!

— Адь жие Руда Армада! — неслось с баррикад и в ответ:

— Наздар! Родные, скорее расчищайте проходы в баррикадах.

Автоматчик-доброволец, доктор медицины, журналист и актриса с ожесточением отбрасывают булыжник.

Я пытаюсь оттащить большое бревно, но оно не поддаётся. С помощью повстанца оттаскиваю бревно в сторону, утираю пот. Передо мной стоит молоденькая девушка с повязкой на рукаве. Светлые волосы выбились из-под яркого платка. Тёмная короткая курточка и брюки. Её живые глаза смотрят на меня хитрым прищуром. Наконец она выговаривает, стараясь не ошибиться:

— Как тебья зовут?

Ой, как смешно у неё получается.

— Меня зовут Теодор, а тебя?

— Меня зовут Квета, — отвечает девушка и убегает на окрик одного из командиров.

Вот первые танки переползают через остатки баррикад и мчатся к центру города, где всё ещё идут бои, а оттуда в восточную часть к рабочим районам.

6 лет серые крысы ползали по телу Чехии. 6 лет она была немецким протекторатом. И вот, наконец, долгожданный час наступил. Люди срывают немецкие таблички, бьют стёкла с немецкими вывесками, выкидывают на помойку бумаги с немецкими штампами.

Всех немцев и немок гонят на площади.

Немцы раздеты, на лбу крест, на спине фашистский знак.

— Вы хотели быть заметными, вы везде кричали «Ich bin Deutsch», ну вот вам теперь, каждому видно.

Немок стригут наголо и с ними заодно тех немногих шлюх, которые променяли родину и честь на оккупационное удовольствие.

— Всех немцев работать!

Бывшие господа города разбирают баррикады, мостят улицы, укладывают трамвайные рельсы.

Подъезжаю к баррикаде, которую разбирают немцы. Раздаётся команда: «Ложись!», — и все немцы падают ниц. Спрашиваю чеха: