Я возвратил письмо, искренне жалея мистера Фрэнклина, потому что знал, как он любил барышню, и видел, что слова ее матери уязвили его в самое сердце.

– Вы знаете пословицу, сэр, – вот все, что я ему сказал, – когда дело дойдет до худшего, оно начнет изменяться к лучшему. Дела у нас не могут идти хуже, мистер Фрэнклин, чем они идут сейчас.

Мистер Фрэнклин сложил письмо тетки, по-видимому не очень утешенный моими словами.

– Не думал, – сказал он, – чтобы в Англии была семья счастливей этой, когда я приехал сюда из Лондона с этим ужасным алмазом. Посмотрите теперь на эту семью! Она разбросана, разъединена, самый воздух этого дома отравлен тайнами и подозрениями. Помните вы то утро на Зыбучих песках, когда мы разговаривали о моем дяде Гернкастле и его подарке ко дню рождения? Лунный камень послужил орудием мщения полковника, Беттередж, да так, как даже сам полковник не мог вообразить!

С этими словами он пожал мне руку и пошел к кабриолету.

Я последовал за ним по лестнице. Прискорбно было видеть, что он оставляет таким образом старый дом, где провел самые счастливые годы своей жизни. Пенелопа (чрезвычайно расстроенная всем, что случилось в доме) пришла вся в слезах проститься с мистером Фрэнклином. Он поцеловал ее. Я махнул рукой, как бы говоря: «На доброе здоровье, сэр». Некоторые из служанок поглядывали на него из-за угла. Он был одним из тех мужчин, которые нравятся всем женщинам. В последнюю минуту я остановил кабриолет и попросил у мистера Фрэнклина, как милости, чтобы он уведомил нас о себе письмом. Он, кажется, не обратил внимания на мои слова – он осматривался вокруг, глядя то на один предмет, то на другой, как бы прощаясь со старым домом и садом.

– Скажите нам, куда вы отправляетесь, сэр? – спросил я, стараясь узнать его будущие планы.

Мистер Фрэнклин внезапно надвинул шляпу на самые брови.

– Куда я отправляюсь? – повторил он мои слова. – Я отправляюсь к черту!

Пони вздрогнул при этих словах, как если б почувствовал к ним христианское отвращение.

– Да будет с вами бог, сэр, куда бы вы ни отправились! – вот все, что я успел сказать, прежде чем он скрылся из глаз.

Приятный, милый молодой человек! При всех его недостатках и сумасбродствах, милый и приятный молодой человек! Он оставил за собой печальную пустоту, когда уехал из дома миледи.

Когда наконец этот длинный субботний летний вечер приблизился к концу, дом окончательно погрузился в уныние.

Я подбадривал себя, крепко держась трубочки и «Робинзона Крузо». Женщины, кроме Пенелопы, проводили время в пересудах и толках о самоубийстве Розанны. Они упорно держались мнения, будто бедная девушка украла Лунный камень и лишила себя жизни из страха, боясь, что это узнают.

Дочь моя – разумеется, про себя – упорно стояла на том, что утверждала раньше. Однако ее предположение о причине самоубийства Розанны не приводило нас ни к какому заключению насчет алмаза, так же как и уверенность миледи в ее невиновности. Тайное путешествие Розанны во Фризинголл и все ее поступки оставались совершенно необъяснимыми. Бесполезно было указывать на это Пенелопе: возражения производили на нее так же мало впечатления, как мало следов оставляет проливной дождь на непромокаемом плаще. Дело в том, что дочь моя унаследовала мое собственное пренебрежение к умственным доводам и в этом отношении далеко опередила своего родного отца.

На следующий день (в воскресенье) карета, остававшаяся в доме мистера Эблуайта, вернулась к нам пустая. Кучер привез мне записку от миледи и письменные распоряжения горничным миледи и Пенелопе.

В своей записке миледи сообщала, что решила отвезти мисс Рэчел в свой лондонский дом в понедельник. Распоряжения миледи горничным касались того, какие им платья следует взять и в какой час встретить своих госпож в Лондоне. Большинство слуг также должны были ехать туда. Миледи, видя, что мисс Рэчел не желает после всего случившегося возвращаться домой, решила ехать в Лондон прямо из Фризинголла. Я же должен был оставаться в деревне впредь до дальнейших распоряжений, присматривать за домом и поместьем.

Все это напомнило мне слова мистера Фрэнклина о разбросанной и разъединенной семье, и мысли мои, естественно, обратились к самому мистеру Фрэнклину. Чем более я думал о нем, тем более тревожили меня его будущие поступки. Кончилось тем, что я написал с воскресной почтой к камердинеру его отца, мистеру Джефко (которого знал прежде), прося дать мне знать, на что решится мистер Фрэнклин по приезде в Лондон.

Воскресный вечер был еще унылее субботнего, если только возможно. Мы кончили этот день, как сотни тысяч других людей кончают его регулярно раз в неделю на этих островах, – ожиданием, когда наконец наступит время ложиться спать, и, не дождавшись, заснули на наших стульях.

Как прошел понедельник для остальной прислуги, не знаю. Мне он нанес порядочный удар. Первое предсказание сыщика Каффа о том, что я услышу кое-что от Йолландов, сбылось в этот день.

Я отослал Пенелопу и горничную миледи на железную дорогу с вещами в Лондон и прохаживался по саду, когда вдруг услышал свое имя. Обернувшись, я очутился лицом к лицу с дочерью рыбака, Хромоножкой Люси. За исключением хромоты и худобы (последнее, по моему мнению, – страшный недостаток в женщине), эта девушка имела немало привлекательных качеств на мужской взгляд. Смуглое умное лицо, приятный чистый голос, прекрасные каштановые волосы принадлежали к ее достоинствам. Костыль говорил о ее несчастье. А горячий характер дополнял итог ее недостатков.

– Ну, моя милая, – сказал я, – что вам от меня нужно?

– Где человек по имени Фрэнклин Блэк? – сказала девушка, опираясь на свой костыль и устремив на меня свирепый взгляд.

– Непочтительно говорить так о джентльменах, – ответил я. – Если вы хотите справиться о племяннике миледи, не угодно ли вам назвать его мистером Фрэнклином Блэком?

Она сделала шаг ко мне и взглянула на меня так, словно собиралась съесть меня живьем.

– Мистером Фрэнклином Блэком! – повторила она вслед за мной. – Его вернее было бы назвать убийцей Фрэнклином Блэком!

Мой метод обращения с покойной миссис Беттередж помог мне и на этот раз. Когда женщина старается вывести вас из себя, постарайтесь, с своей стороны, вывести ее из себя. Женщина вообще приготовлена ко всякому отпору, какой вы можете избрать для самозащиты, кроме этого. Одним-единственным словом можно добиться этого не хуже, чем сотней слов, и одним словом я добился этого с Хромоножкой Люси. Любезно посмотрев ей в лицо, я сказал:

– Фи!

Девушка тотчас вспыхнула. Она тверже стала на здоровую ногу и раза три свирепо ударила об землю своим костылем:

– Он убийца! Он убийца! Он убийца! Он был причиной смерти Розанны Спирман!

Она закричала это самым пронзительным голосом. Два человека, работавшие в саду неподалеку, подняли глаза, увидели, что это Хромоножка Люси, и, зная, чего можно было ждать от нее, опять вернулись к своему делу.

– Он был причиной смерти Розанны Спирман? – повторил я. – Что заставляет вас говорить так, Люси?

– Какое вам дело? Какое дело какому бы то ни было мужчине до этого? О, если бы только она думала о мужчинах так, как думаю о них я, она была бы сейчас жива!

– Она всегда хорошо думала обо мне, бедняжка, – сказал я, – и я всегда относился к ней хорошо.

Я проговорил это насколько мог успокоительно. Сказать по правде, у меня духа не хватило раздражать девушку колкими ответами. Раньше я примечал только ее дурной нрав. Сейчас я приметил, что она несчастна, а это часто заставляет быть дерзкими людей простого звания.

Мой ответ смягчил Хромоножку Люси. Она опустила голову на свой костыль.

– Я любила ее, – тихо сказала девушка. – Она была очень несчастна, мистер Беттередж! Гнусные люди жестоко обходились с нею и толкнули ее на дурной путь, но это не испортило ее кроткого характера. Она была ангелом. Она могла бы быть счастлива со мной. У меня был план ехать в Лондон нам обеим, устроиться, как двум сестрам, и зарабатывать шитьем. Этот человек приехал сюда и испортил все. Он околдовал ее. Не говорите мне, что он не хотел этого и ничего не знал об этом! Он должен был знать. Он должен был пожалеть ее. «Я не могу жить без него, а он, Люси, даже не смотрит на меня», – вот что она говорила. Жестоко, жестоко, жестоко! Я говорила ей: «Ни один мужчина не стоит, чтобы о нем изнывать». А она отвечала: «Есть мужчины, ради которых стоит умереть, Люси, а он один из них». Я накопила немного денег. Я договорилась с отцом и матерью. Я хотела увезти ее от унижений, которые она терпела здесь. У нас была бы маленькая квартирка в Лондоне, и мы жили бы как сестры. Она получила хорошее воспитание, сэр, как вам известно, и писала хорошим почерком. Она умела проворно шить. Я тоже пишу хорошо, хотя и не шью так проворно, как шила она, но и от меня был бы толк. Мы жили бы прекрасно. И что же случилось сегодня? Приходит письмо от нее, и я узнаю, что она рассталась с жизнью. Приходит письмо, где она прощается со мною навсегда! Где он? – вскричала девушка, подняв голову и опять вспыхивая гневом. – Где этот джентльмен, о котором я должна говорить не иначе как с почтением? Недалек тот день, мистер Беттередж, когда бедные в Англии восстанут на богатых! Я молю бога, чтобы начали с него! Я молю бога, чтобы начали с него!