— Помнишь Лору, судомойку?

Она кивнула опасливо.

— Она написала мне, — продолжал я. — Написала все о твоих отношениях с Дигвидом. Сколько времени отцовский камердинер был твоей пассией, Бетти?

Никто мне не писал, листок бумаги в моей руке содержал лишь одну тайну — адрес моей съемной квартиры, но я рассчитывал, что в темноте она не заметит обмана. А правда заключалась в том, что перечитывая старый дневник, я вдруг живо вспомнил тот давнишний эпизод, когда я отправился искать Бетти. В то холодное утро она «немного повалялась в постели», и когда я смотрел в замочную скважину, я видел в комнате пару мужских сапог. Тогда я ничего не сообразил, потому что был маленьким. Я глянул на них глазами девятилетнего мальчика и даже не подумал о них. Ни тогда. Ни позже.

И не думал о них до тех пор, пока не перечел дневник, и тогда внезапно, словно смысл хитрого анекдота, до меня дошло: это были сапоги ее любовника. Кого же еще? В том, что любовником был именно Дигвид, я все-таки сомневался. Я помнил, что о нем она говорила с большей расположенностью, но ведь и другие тоже; он нас всех одурачил. Но когда я с Реджинальдом уехал в Европу, именно Дигвид подыскал для Бетти новое место.

И все же я лишь предполагал их связь — догадка взвешенная, вроде бы обоснованная, и тем не менее, рискованная и — ошибись я ненароком — ведущая к страшным последствиям.

— Помнишь тот день, когда ты «немного повалялась в постели», Бетти? «Чуть дольше повалялась», помнишь?

Она с опаской кивнула.

— Я пошел тебя искать, — продолжал я. — Я, видишь ли, замерз. И в коридоре возле твоей комнаты — как ни стыдно в этом признаваться — я встал на колени и заглянул в замочную скважину.

Я почувствовал, что слегка краснею, несмотря на всю мою выдержку. Она глянула на меня сперва со злобой, но потом взгляд ее стал суров, а губы сердито сжались, как будто давнишнее то вторжение было таким же скверным, как и нынешнее.

— Я ничего не видел, — добавил я с поспешностью. — Ничего, кроме тебя, спящей в постели, и пары мужских сапог, в которых я узнал сапоги Дигвида. Ты ведь путалась с ним, разве нет?

— Ох, мастер Хэйтем, — прошептала она, потом покачала головой, и глаза ее стали печальными. — Что же с вами произошло? Во что же вас превратил мистер Берч? То, что вы приставляете нож к горлу такой пожилой леди, как я, это уже из рук вон плохо, просто — хуже некуда. Но гляньте на себя со стороны: вы наносите мне обиду за обидой, обвиняете меня в том, что я с кем-то «путалась», как будто я разрушала брак. Не было никакого «путанья». У мистера Дигвида были дети, которые жили на попечении его сестры в Херефордшире, а жена его умерла задолго до того, как он поступил на службу в ваш дом. И мы с ним не «путались», как вы воображаете в ваших мерзких мыслях. Мы любили друг друга, и как вам только не стыдно что-то выдумывать. Как вам не стыдно.

И она снова покачала головой.

Рука моя стиснула рукоять меча, и я крепко зажмурился.

— Ну уж нет, виноватым себя здесь должен чувствовать вовсе не я. Можешь считать меня сколь угодно заносчивым, но факт есть факт — у тебя с ним было… были отношения, какие-то, да какие угодно, это не имеет значения — с этим Дигвидом, а он нас предал. И если бы он не предал, то мой отец был бы жив. И мать была бы жива, и я не сидел бы тут с ножом у твоего горла, так что не меня упрекай теперь за то, что здесь происходит, Бетти. Упрекай его.

Она перевела дыхание и успокоилась.

— У него не было выбора, — сказала она наконец, — Джеку не дали его. Кстати, это его имя: Джек. Вы ведь не знали?

— Я прочту это на его надгробии, — прошипел я, — и это ничего не изменит, потому что он должен был выбрать, Бетти. Был ли это выбор между дьяволом и глубоким синим морем, мне неинтересно. Но выбор был.

— Не было, потому что тот человек угрожал детям Джека.

— Человек? Что за человек?

— Не знаю. Человек, который сначала говорил с Джеком в городе.

— Ты его когда-нибудь видела?

— Нет.

— Что о нем рассказывал Дигвид? Он из западных графств?

— Да, Джек говорил, что у него был акцент. Почему-то.

— Когда Дженни утаскивали похитители, она кричала о предателе. Виолетта слышала ее из других дверей, но на следующий день человек с западным акцентом пришел предупредить ее, чтобы она никому ничего не говорила.

Западные графства. Я видел, как Бетти побледнела.

— Ну! — крикнул я. — Ну же!

— Виолетта, сэр, — выдохнула она. — Вскоре после того, как вы отбыли в Европу, может быть даже на другой день, на нее напали на улице и она погибла.

— Они сдержали слово, — сказал я. Я смотрел на нее. — Расскажи о человеке, который отдал приказ Дигвиду.

— Мне нечего рассказывать. Джек ничего о нем не говорил. Говорил только, что он предлагает дело, что если Джек от него откажется, то они найдут его детей и убьют их.

Сказали, что если он донесет хозяину, то они найдут его мальчиков и будут резать медленно, чтобы подольше мучились, только это. Говорили, что они хотят проникнуть в дом, но клянусь жизнью, мастер Хэйтем, они сказали, что никто не пострадает, что все будет происходить глухой ночью.

До меня что-то дошло.

— Но зачем же им нужен он?

Она растерялась.

— В ночь нападения его там даже не было, — продолжал я. — Так не могло быть, если он помогал им войти в дом. Они похитили Дженни, убили отца. Тогда для чего был нужен Дигвид?

— Не знаю, мастер Хэйтем, — сказала она. — Правда, не знаю.

Я смотрел на нее в каком-то оцепенении. Перед этим, пока я дожидался темноты, чтобы проникнуть сюда, во мне все кипело от гнева, мысль о предательстве Дигвида разжигала мою ярость, мысль, что Бетти была с ним в сговоре или просто все знала, подливала масла в огонь.

Мне бы хотелось, чтобы она оказалась ни при чем. Больше всего мне хотелось бы, чтобы роман у нее был с каким-нибудь другим человеком из наших домочадцев. Но коль скоро он был с Дигвидом, мне хотелось, чтобы она ничего не знала о его предательстве. Я хотел, чтобы она была невиновна, потому что, если она виновна, мне придется убить ее; потому что, если она могла предотвратить ту резню и не сделала этого, она заслужила смерть. Это будет… это будет закономерно. Как причина и следствие. Как сдержки и противовесы. Око за око. Это мое кредо. Мое мировоззрение. Способ преодоления жизненного пути, который имеет смысл как раз тогда, когда сама жизнь от этого отказывается. Способ внесения порядка в хаос.

Но убивать ее мне хотелось меньше всего.

— Где он теперь? — тихо спросил я.

— Не знаю, мастер Хэйтем, — ее голос дрожал от страха. — Последний раз я слышала его тем утром, когда он исчез.

— Кто еще знал, что вы с ним любовники?

— Никто, — ответила она. — Мы всегда были очень осторожны.

— Не считая того, что выставляли на виду его сапоги.

— Их тут же убрали, — глаза ее ожесточились. — К тому же у большинства людей нет привычки подглядывать в замочную скважину.

Повисло молчание.

— Что теперь будет, мастер Хэйтем? — голос у нее осекся.

— Я должен убить тебя, Бетти, — просто сказал я и по ее глазам прочел, что она понимает: если я решил, то так и сделаю; что я готов сделать это. Она всхлипнула.

Я встал.

— Но я не буду. И так уже слишком много смертей вследствие той ночи. Больше мы не увидимся. За твою многолетнюю выслугу и заботу я оставляю тебе твою жизнь — живи со своим позором. Прощай.

Вот уже две недели, как я не прикасался к дневнику, и у меня накопилось много всего, о чем мне необходимо рассказать и подвести итоги, начиная с той ночи, когда я посетил Бетти.

Прямо от нее я вернулся на квартиру, которую я снимал, и проспал несколько часов с перерывами, потом встал, оделся и нанял кэб до ее дома. Там я заплатил кэбмену, чтобы мы постояли поблизости — достаточно близко, чтобы видеть, но так, чтобы не вызывать подозрений — и пока он дремал, благодарный за отдых, я сидел, смотрел в окно и ждал.