непонятного теперь для меня честолюбия я отправился к ротному командиру с просьбою

назначить меня на графский обед.

Наряженный уже на эту службу унтер-офицер очень обрадовался, что нашелся такой простота —

охотник до шефских обедов — и, конечно, с удовольствием уступил мне свое место. Начались

приготовления — чистка амуниции, мундира и т.п. Все пригонялось, осматривалось,

переделывалось и снова пригонялось и осматривалось, пока опытный глаз командира не находил

уже никаких погрешностей.

Сборным пунктом нашей команды назначен был правый фланг полка, то есть во 2-й гренадерской

роте, откуда мы 30 ноября, ранним утром, под начальством фельдфебеля Якова Гавриловича

Протопопова (любимца Аракчеева) и при одной конной подводе отправились к месту торжества —

в село Грузине. По прибытии в деревню Палички (в полуверсте от села Грузине) вся команда

оделась в парадную походную форму: мундиры, краги, портупеи и кивера в чехлах.

Почтеннейший Яков Гаврилович, до тонкости изучивший нрав и требования графа Аракчеева, во

все время нашего путешествия читал нам наставления, как вести себя в гостях у графа, где

молвить «да», где -«нет», а где и совсем промолчать.

—

Но, смотрите, — прибавлял он, — при всяком ответе величать графа отцом и

благодетелем!

Наконец раздался благовест к обедне, и мы, подтянувшись и еще раз оправившись, выстроились

поротно по два в ряд и отправились в церковь. По окончании литургии и молебствия наша команда

выстроилась перед церковью в ожидании выхода великого Моголаx[x] военных поселений. Вышел

наконец и он.

-

Здорово, гренадеры!

—

Здравия желаем вашему сиятельству, — гаркнули мы всеми легкими.

-

Здоров ли ваш полковой командир? — спросил граф.

—

Слава Богу! Поручил нам поздравить ваше сиятельство с престольным праздником, —

ответил уже один Яков Гаврилович.

-

Спасибо! Прошу вас, молодцы, разделить со мною трапезу, — сказал Аракчеев.

Нам скомандовали направо и повели в стройном порядке, как на параде, в подвальный этаж

бельведера графского дома, где уже был накрыт стол человек на тридцать. Выстроившись в

столовой в том же порядке, как и по выходе из церкви, но уже без киверов, мы ожидали нашего

шефа. Он вошел и еще раз поздоровался с нами. Вместе с Аракчеевым в столовую вошли:

командир Архангельского порта — Миницкий, тверской помещик Волынскийxi[xi] и еще какой-то

статский — как я узнал после — действительный тайный советник Балтазар Балтазарович

Кампенгаузенxi [xi ].

Обед начался тем, что лакей в ливрее, обшитой басонамиxi i[xi i] с Аракчеевским гербом, на котором

красовался известный девиз: «Без лести предан», внес поднос с небольшим графином водки и

крошечною, вроде дамского наперстка, рюмкою синего стекла. Сначала поднесли, конечно, графу,

потом гостям, по старшинству их чинов, а наконец и нам — гренадерам. Когда очередь дошла до

меня, я, по молодости своей, пропустил мимо эту горькую чашу; другие же выпили, с желанием

здоровья шефу полка. Уморительно было смотреть, как неловко и с каким страхом брали

гренадеры графин, наливали дрожащей рукою рюмочку и, выпивая заключавшиеся в ней

несколько капель водки, как-то удивленно посматривали то друг на друга, то на ливрейного лакея,

с невозмутимым спокойствием и серьезнейшею физиономиею останавливавшегося перед каждым

солдатом.

После этой церемонии все присутствовавшие, помолясь в передний угол, уселись за стол, и

начался не пир, а очень и очень скромный обед. Нам, нижним чинам, подали щи с кислой капустой,

пироги с говяжьей начинкой, жареную говядину и какую-то кашу, а в заключение обеда по стакану

кислейшего белого вина, вроде известного русского кислого кваса.

Когда стаканы были налиты этой кислятиной, представитель наш, Яков Гаврилович Протопопов,

встал со своего места (конечно, за ним поднялись и мы все) и провозгласил тост за здоровье

сиятельного хозяина. После этого все гости поднялись и, помолясь Богу, обратились с

благодарностью к Аракчееву, который в ответ пробормотал что-то вроде: «Чем богат, тем и рад».

( В это время в столовую явилась дама с извинением, что по некоторым обстоятельствам не могла

принять участия в обеде. Дама эта, одетая, впрочем, очень просто, невольно обращала на себя

внимание своим гренадерским ростом, дебелостью и черными, огненными глазами. Это была

известная тогда не только по военным поселениям, но и по всей России Настасья Федоровна

Шумская, занимавшая высокий пост в Грузине в качестве друга Аракчеева.

Когда мы, выстроившись фронтом, в две шеренги — унтер-офицеры в первой, а рядовые — во

второй, провозгласили: «Благодарим покорнейше, ваше сиятельство, за хлеб, за соль!» —

Аракчеев проговорил:

— Спасибо и вам, господа гренадеры, что не забыли меня, старика. Прошу и впредь меня помнить!

В эту минуту вошел официант с подносом, на котором лежали какие-то бумажные свертки в виде

небольших колбасок. Лакей подошел сперва к Протопопову, а потом и ко всем нам.

- Прошу принять от меня на дорогу, — сказал граф.

Мы, конечно, разобрали поднесенные нам свертки и поблагодарили.

-

Спасибо, — сказал еще раз Аракчеев, — передайте мой поклон Федору Карловичу (фон

Фрикену) и попеняйте ему, что не удостоил меня,старика, своим посещением.

— Счастливо оставаться вашему сиятельству, благодарим покорнейше! — прогремели мы всею

командой и мерным шагом в прежнем порядке отправились на свою квартиру, в деревню Палички.

Ну, что, молодцы? Хорошо ли вас угостили? — спросил нас квартирный хозяин, лукаво улыбаясь.

Всем довольны! — отвечали мы и, помня наставления Якова Гавриловича, прибавили: — Это не

начальник, а отец родной, истинныйблагодетель!

Тотчас по приходе с обеда мы переоделись, уложили вещи и тронулись в обратный путь, и только

когда прошли последнюю деревню, почувствовали себя на свободе и обратились к своей подводе,

на которой между мундирами и амунициею у старых солдат припрятаны были узелки с хлебом. Из

страха к хозяину-графу и вследствие невыносимо тесных мундиров мы очень плохо пообедали,

поэтому теперь вся команда порядком набросилась на сухой хлеб. Потом мы полюбопытствовали

— что заключается в тех бумажных колбасках, которыми нас угостили вместо десерта. Оказалось,

что в поднесенных нам свертках было по десяти медных пятаков, а в свертке Протопопова, как

фельдфебеля, двадцать.

Ничего! — проговорил один солдатик. — Годится на баню и свечку, а не то, пожалуй, хватит и

пропустить малую толику.

Ну, брат, — заметил старый усатый унтер, — лучше отслужи-ка молебен царице небесной, что

вынес Бог тебя целого, да чтобы не пришлось к Рождеству опять отправляться за этими пятаками.

Молчание остальных гренадер ясно свидетельствовало, что слова старого служивого выражали

общее мнение; даже сам Яков Гаврилович не нашелся, что сказать в защиту графского обеда,

только нахмурил свои густые брови да как-то конфузливо крякнул.

VI

В исходе 1825 года Аракчеев, будучи в нашем полку, осматривал строительные работы, которыми

остался очень недоволен, и производителя работ, инженерного капитана Симкова, посадил лично

сам на гауптвахту за решетку вместе с арестованными нижними чинами; при этом граф,

почти не помня себя от раздражения, сам запер дверь арестантской комнаты и ключ положил к

себе в карман.

Когда Аракчеев, ведя за собою несчастного Симкова, проходил мимо дома, занимаемого

холостыми офицерами, около этого дома можно было заметить мужика с окладистою черною

бородою и с Георгиевским крестом на груди; это был голова села Грузине, Шишкинxiv[xiv]. Завидя

графа, он скрылся за дом, а когда процессия миновала, обратился к одному из бывших тут