– Князь хочет возродить Гильдию, – заговорил Ситников. – Но с одним условием: она должна войти в состав органов государственного управления. Довольно существовать в противовес армии и полиции. В нескольких городах дело уже сдвинулось с мертвой точки, но в большинстве мест мы встретили откровенное неприятие.

«Интересно, в каких это, – подумал я. – Вот нагляд-нейший парадокс истории: мне, ярому противнику политизации Гильдии, предлагают официально слиться с государством. Сохраняя святые традиции и-чу, я пролил реку братской крови – и что теперь?..»

– Стране угрожает распад. Против нас ополчились и орды чудовищ, и сепаратисты, и соседи. Только сообща мы можем отстоять Сибирь. Очень важно, чтобы вы обратились к соратникам и возглавили слияние. Поверьте мне, это обоюдовыгодный процесс – единственный шанс спасти родину… Вот, прочтите. – Полковник вынул из кармана сложенный вдвое конверт и протянул мне.

Это был большой конверт из толстой белой бумаги с золотыми вензелями и красной сургучной печатью.

– Что это?

– Личное послание князя.

– Откуда он узнал о моем появлении?

– Оно написано на всякий случай – про запас.

Мне оставалось только хмыкнуть и взять конверт. Распечатывал я его чухонским метательным ножом, который остался от деда. Полковник внимательно следил за моими движениями, как будто именно от их точности зависел исход дела. Я не спешил, стараясь вскрыть конверт как можно аккуратнее, и все равно порвал угол. Ситников при этом чуть заметно вздрогнул. Наконец послание было до-стано. И вот что я прочел:

Милостивый государь Игорь Федорович!

Счастлив узнать, что Вы живы и здоровы. Наслышан об испытаниях, выпавших на Вашу долю. Страстно желал бы лично встретиться с Вами и обсудить жизненно важные для страны темы. Однако трудности, с которыми я сталкиваюсь в деле управления таким неповоротливым механизмом, как государственная машина Сибири, не позволяют мне отлучиться из Столицы ни на день. Посему я вынужден довольствоваться общением по переписке, ибо телефонной и эфирной связи с некоторых пор не доверяю, – любые переговоры, вне сомнения, доступны перехвату и подслушиванию.

Полковник Ситников – человек, бесконечно преданный мне, и потому считайте, что его устами говорю я. Он передаст Вам мою настоятельную просьбу. Прошу Вас отнестись к ней со всей серьезностью.

С неизменным уважением Искренне Ваш Виссарион Удалой

– Что скажете, Игорь Федорович? – выдержав надлежащую паузу, осведомился Ситников.

– Я не занимаю никаких постов в Гильдии, а известность моя теперь вряд ли выходит за границы уезда. Если я обращусь к и-чу, это не произведет должного эффекта.

Напротив, кто-то даже поступит мне в пику. Вот мой брат, насколько знаю, в Каменске вовсю сотрудничает с вами, занял высокий пост. Ему и карты в руки…

– Не скромничайте, Пришвин. Да, у вас нет поста, но зато есть авторитет. Всесибирский авторитет – так считает князь. Так что извольте ответить. – В голосе полковника на мгновение появились звенящие нотки. Похоже звучит туго натянутая стальная струна. А глаза его сузились в щелки, будто он целился. И тотчас Ситников сменил тон – заговорил доверительно: – Я не имею права давить на вас. Обдумайте все как следует. Когда решение созреет, я надеюсь, вы сообщите мне. – И поднялся из кресла, давая понять, что разговор закончен.

– Непременно. – Я не собирался удерживать собеседника и тоже встал. – Я провожу вас.

Мы зашагали к выходу мимо трех женщин; провожавших нас тревожно-вопросительными взглядами.

– Честь имею, – сказал наместник, оказавшись у двери.

– Я тоже, – произнес я в ответ.

Он резко кивнул мне и шагнул за порог.

В тяжкие думы вверг меня полковник. Впрочем, и до встречи с ним я терзался, угадывая будущее Гильдии. Весь долгий путь из оазиса мучительно взвешивал «за» и «против». Да, Виссарион Удалой действительно восстановил и-чу в правах и теперь рассчитывает найти в нас себе опору. Если он падет, Гильдия скорее всего прекратит свое существование. И если уж идти с князем, то до самого конца С другой стороны, выйдя из глубокого подполья, мы тотчас окажемся под перекрестным огнем. При этом симпатии народа по-прежнему не на нашей стороне. А значит, мы будем чрезвычайно уязвимы – как говорят фаньцы, «с голой спиной». Обиднее всего – мы по собственной воле подставляемся под удар. И что нам прикажешь делать, если князя свергнут? Снова – в норы? А доберемся ли мы до этих нор?..

Быть может, союз с Виссарионом позволит мне свершить возмездие? Если, конечно, я сумею использовать знание, полученное на горе Белой Тени. Одно это перевесило бы на чаше весов мои страхи. Но кому мстить за гибель штаба Армии Белого Солнца? На враждебных нам и-чу грешить не приходится. Штаб Армии Белого Меча был истреблен одновременно с нашим. Остается только разумная нежить – самые опасные из чудовищ. Но гренадеры неистового князя в одну ночь вырезали всех сановников, которые могли попасть под контроль чудовищ. Все концы в воду. Где искать уцелевших свидетелей заговора? Особенно если ты сидишь в провинциальном Кедрине и нос из города высунуть боишься.

Виссариону Удалому трудно будет поверить в мою сказочную версию, если все можно объяснить гораздо проще – без привлечения темных сил. Ну прикажет он тому же самому Корпусу Охраны провести расследование. Отловят жандармы, еще недавно выслеживавшие и-чу, десяток-другой камердинеров, кухарок или часовых. Спросят со всей строгостью – сами не зная что. А если кто-то из жандармов связан с чудовищами, то не доедет ценный свидетель до тюремной камеры – «попытается сбежать» по дороге или же в первую ночь «повесится» в тюремной камере.

Мой личный фельдкурьер с выделенным Ситниковым спецконвоем доставил князю мой подробный доклад. Но где гарантия, что по дороге он не побывал в чужих руках? Я теперь никому, кроме матери, жены и сестры, полностью доверять не могу. А ведь именно сейчас утечка сведений может быть гораздо страшней, чем полное бездействие.

Я ответил согласием на предложение Верховного Правителя. И, подобно моему отцу, стал кедринским Воеводой.

Уездный штаб и-чу размещался в бывшей Городской Управе – это был, конечно же, вызов, осознанный ход князя. Виссарион демонстрировал и кедринцам, и самим Истребителям Чудовищ, насколько высоко он ценит Гильдию, и одновременно вытирал ноги о местные, столь не любимые им власти. Однако этим он вольно или невольно стравливал нас с мирянами, что мне категорически не нравилось. Есть уйма реальных причин для конфликтов – зачем своими руками создавать новые, которые яйца выеденного не стоят?

Я упрашивал князя дать Гильдии любое другое здание, но Верховный упрямо стоял на своем. Я печенкой чувствовал: за этой его непреклонностью стоит безумие, до поры глубоко запрятанное, почти незаметное. Месть ради мести…

Я почти не бывал в Городской Управе, оставив пребывать в запустении разоренный кабинет градоначальника. Прежний хозяин, покидая свои апартаменты, вытряхнул на пол бумаги, вырвал из письменного стола и пошвырял ящики, залил столешницу чернилами, повалил и поломал стулья, вспорол обивку кресел. Я до сих пор чувствовал запах обуявшей его бессильной злобы. Мне было неприятно находиться там, и я предпочитал разговаривать с подчиненными в просторном вестибюле.

А еще я не хотел обживать кабинет, так как не верил, что перемены в моей жизни – надолго. Однако работу свою я делал. Мои агенты неустанно собирали сведения о тех Истребителях Чудовищ, что продолжали скрываться. И я мотался по уезду, выковыривая их из темных щелей и глубоких нор.

Я ничегошеньки не помнил о первых месяцах моей кед-ринской жизни – той, что еще не прожита. Значит, это будет спокойное время. Но я твердо знал: что-то ужасное случится, когда меня в городе не будет. Скоро ли это произойдет? В магическом сне я во всех подробностях видел свое возвращение в Кедрин, испытывал предощущение беды – и совсем не помнил отъезда, не знал его причины. Что именно приключится во время моей отлучки – я тоже не ведал.