Не спеша раскурив наконец свою самокрутищу, хозяин заговорил:

– Я не хочу этого делать, но… – Разозлился на себя за эти слова. – Мне жалко с ним расставаться, но надо отплатить тебе за добро. Сегодня я в восьмой раз заново родился. А может, в девятый – сбился со счета. К тому же должок за мной. Старый-престарый. Долгонько я…

Я с нетерпением ждал, когда он доберется до сути. Старик встал, подошел к стене, снял с гвоздя пейзаж Ветренского (затянутая дымкой излучина реки и голый лес на холмах). Под ним обнаружился небольшой стальной сейф со «штурвалом». Хозяин открывал мне одно из своих потайных мест. Высокое доверие, которое надо оправдать.

Поворот на три деления вправо. Щелчок. Теперь два – влево. Снова щелчок. Я старался не следить за его манипуляциями и все равно запомнил последовательность – ничего не поделаешь: отцовские гены… Восемь вправо. Щелчок. И наконец, три влево. Зазвучала нежная мелодия, сыгранная на хрустальных бубенцах. Хозяин рванул дверцу на себя.

В сейфе на двух полках лежали плоские коробочки, похожие на орденские, и стопки бумаг. На нижней помещалась малахитовая шкатулка работы кандальника Быстрецова. Впрочем, я мог и ошибиться.

Старик достал шкатулку, открыл, что-то вынул из нее, положил на ладонь и стал разглядывать. Я понял – прощается.

– Было это очень давно, – медленно, будто с трудом, заговорил он. – Меня послали на Восток с особым заданием. Сначала я побывал у фаньцев, затем попал на Тибет… Словом, бежал из плена. Нужно было пересечь пустыню Такла-Макан и выйти к караван-сараю в Кашгаре. Там меня дожидался проводник.

Старик по-прежнему держал вещицу на ладони.

– У меня был неутомимый верблюд, способный преодолеть сотни верст, но песчаная буря застигла нас в двух переходах от цели. Я имел достаточно воды и пищи, чтобы переждать самум. – Речь его становилась все более плавной. – Но если за час я не отыщу надежное укрытие, никто и не узнает, где белеют наши с бактрианом косточки.

По счастью, я помнил: поблизости есть скальные выходы с пещерами, вырубленными еще во времена Великого шелкового пути. Мне повезло: когда солнце уже пропало в пылевом облаке, я обнаружил полузасыпанный вход в рукотворную подземную галерею. Недавний ураган сдул часть песка.

О том, как я выберусь из песчаной ловушки, когда стихнет самум, в те минуты я не думал. Стал яростно отгребать песок, но времени, чтобы как следует расширить вход в пещеру, уже не осталось. Верблюд не сумел протиснуться в отрытую мною щель. Мир его праху…

Сам я пробрался внутрь ползком. Миновав заваленную песком и камнями горловину, смог встать во весь рост. Воздух здесь был сухой и чистый. Первым делом я обследовал помещения. В одной из комнат обнаружил скелет иноходца. А в самом конце галереи, на ветхом мараканд-ском ковре, под тремя истлевшими халатами и попоной лежал труп тибетского и-чу. Я абсолютно уверен: это был и-чу. Не зря меня так долго и тщательно готовили в…

Старик умолк, подозрительно глянул на меня. На моем лице была маска невозмутимого спокойствия, хотя он сумел меня заинтриговать. Старик продолжил:

– В жарком сухом воздухе он превратился в мумию. У ног лежали котомки и конская упряжь. На груди покоился бронзовый талисман. Когда я вернулся на родину, мне пришлось изрядно порыться в Императорской Публичной библиотеке, пока не нашел описание того талисмана и его свойств в старинной книге с длиннющим названием… Я решился перебить старика:

– Это был «Свод магических предметов и снадобий, найденных в руинах разрушенного землетрясением дома и-чу в Бейпине и сложенных к ногам Богоподобного Властителя Мира его недостойными слугами».

– Хм… Возможно. Амулет назывался так: «Главный оберег от стратега зверей». Но, даже прочитав комментарий, я, честно говоря, ничего не понял. – Хозяин вдруг недобро прищурился. – Может быть, я зря тебе рассказываю? Ты лучше меня знаешь…

– Я не держал этой книги в руках – только наслышан о ней. Северное крыло тибетской касты и-чу погибло при штурме Лхасы синскими воинами. Погибло до последнего человека. И вместе с этими и-чу сгинуло множество уникальных секретов. А их атрибуты позже исчезли из императорских хранилищ при странных обстоятельствах.

Старик почесал скулу и продолжил:

– Я не удержался, взял в руки оберег и уже не смог вернуть его на место. Я знаю, что совершил кощунство, осквернил прах. Правда, я поклялся… памятью матери поклялся вернуть его наследникам мертвеца, как только подвернется случай. И оттягивал этот момент вплоть до сего дня. А с тех пор минуло почти сорок лет.

Дальше откладывать нельзя. Сердце стало пошаливать; в любой день могу отправиться на свидание с предками. Теперь я снимаю грех с души. Ты ведь – и-чу, к тому же из хорошей семьи. Значит, можешь считаться наследником тибетского и-чу, хоть он и пролежал в каменной могиле не один век. – Это был вопрос, а не утверждение. Хозяин замолчал, ожидая ответа.

– Вы узнали его имя? – с замиранием сердца проговорил я, отвечая вопросом на вопрос.

– При нем не было бумаг, или же они истлели. Я не обнаружил надписей на одежде и упряжи. А татуировок на ссохшейся коже было не разглядеть.

Я лихорадочно соображал, что ответить, пока не вспомнил одну из наших традиционных клятв; я лишь слегка изменил ее:

– Я готов взять на себя груз наследования от безымянного и-чу. Вместе с наследством я беру все права и обязанности, сопутствующие ему. И обязуюсь закончить все незаконченные покойным дела, связанные с талисманом, чего бы мне это ни стоило.

«Об этом я тебя не просил», – читалось во взгляде хозяина. Он протянул мне талисман, похожий на обломок кованой решетки – семь неровных отрезков концентрических окружностей, странным образом соединенных между собой. Я дотронулся до него и отдернул руку – талисман был раскаленным.

Лишь уговорив себя, что это только кажется, я смог взять его, не обжегшись, и засунул в нагрудный карман. Кто бы знал, зачем он мне нужен? В ту минуту сам господь бог вряд ли мог предположить, что древняя вещица очень скоро пригодится Игорю Пришвину.

Разговор был закончен. Мы молча двинулись к выходу из дома. Хозяин так и не предложил гостю поужинать или хотя бы выпить чаю, что по любому этикету было верхом неприличия. Вести меня в «операционную» он, само собой, тоже не собирался.

– Как вас зовут? – уже на площадке парадной лестницы особняка решился спросить я.

– Генерал-майор от артиллерии в отставке, граф Алексей Петрович Паншин-Скалдин. – Он коротко кивнул, щелкнув каблуками. – Твое имя мне известно… – И протянул для пожатия руку. – Прощай, молодой и-чу. Тебе предстоит нелегкий путь.

– До свидания, господин генерал, – произнес я, спускаясь по разбитым ступеням. «Нелегкий путь». Что бы это значило? Больше мы никогда не встречались.

Разве можно верить предсказаниям морщинистых цыганок? Разве можно верить болтовне смазливых школьных подружек, мечтающих затащить тебя в постель? А черт его знает!.. В тот год (понятное дело, в свободное от охоты и учебы время) я был столь же безалаберным, как и все мои одноклассники – нормальные оболтусы шестнадцати лет от роду, не обремененные семейными традициями и суровыми законами Гильдии.

Надо отдать отцу должное: хоть и не нравилась ему моя безответственность, ох как не нравилась, он не пытался меня стреножить, обуздать, а значит, что-то сломать во мне. Только бурчал перед сном, прежде чем пожелать спокойной ночи: «В твои годы я уже кормил семью!» или – еще лучше: «В твои годы меня брал на охоту сам великий Платонов. Я сидел в засаде по двенадцать часов и думал лишь о звере. А у тебя ветер в голове».

Впрочем, это была его, Федора Пришвина, идея – на пару лет послать меня учиться в нормальную городскую гимназию. Чтобы я, в отличие от большинства молодых и-чу, окончательно и бесповоротно не оторвался от обычных людей. Хоть и не похожи мы на них и Гильдия закрыта для посторонних, и-чу должен чувствовать себя частью сибирского народа, находить общий язык с мирянами. Отец был уверен: это умение мне очень пригодится. Он оказался прав.