«Поиски» эти заключались в том, что инженеры, бродя по городу, внимательно читали вывешенные в витринах объявления, наведывались в мелкие кустарные предприятия, а иногда прогуливались поблизости от крупных фабрик и заводов, вроде высматривая подходы к ним. Лишь однажды тот, что помоложе, съездил в Харьков, где у него оказались неизвестно откуда прибывшие знакомые. Но не задерживаясь там, опять вернулся в Воронеж.

Все это время отлично вела себя жена бухгалтера, по нашей просьбе продолжавшая встречаться с пожилым инженером. Полное «понимание», с которым она относилась к его разглагольствованиям о заграничном «рае», все больше и больше развязывало инженеру язык.

Кончилось тем, что, в знак признательности за сочувствие, он подарил ей красочно изданный за рубежом иллюстрированный календарь. Этот подарок окончательно открыл нам глаза на то, что представляют собою оба инженера: подобные календари, отпечатанные на русском языке, из года в год выпускала белоэмигрантская организация, давно известная чекистам.

«Национально-трудовой союз нового поколения», так называемые «нацмальчики», объединял за границей русскую молодёжь, воспитанную в антисоветском духе и ратовавшую за самые острые формы борьбы с Советским Союзом, вплоть до террора и диверсий на нашей территории. Это они, «нацмальчики», стреляли в советских полпредов в первые послереволюционные годы. А теперь – тоже они, но уже повзрослевшие и ещё более озлобленные, по велению своих зарубежных хозяев готовили новые нападения на нашу страну.

Стало ясно: с двумя из таких «нацмальчиков» мы и имеем дело. Этот вывод подтвердила и информация о ходе наблюдения за заграничными эмиссарами, полученная из Москвы. Из-за кордона под непосредственным руководством фашистской разведки в Советский Союз была переброшена большая группа шпионов и диверсантов, завербованных среди белоэмигрантского охвостья. Часть группы была уничтожена в схватке с советскими пограничниками, а остальным удалось пересечь границу и рассеяться. Некоторые из них были задержаны в Харькове.

Очередь теперь за воронежскими «инженерами»…

Как ни старались чекисты действовать незаметно, застать «нацмальчиков» врасплох не удалось. Оба сдались лишь после вооружённого сопротивления, успев поджечь матрац, в котором хранили фиктивные документы и собранные шпионские сведения. Но ни этот поджог, ни отчаянная стрельба из пистолетов уже ничем не могли им помочь.

Наступил час расплаты.

И вот перед следователями два члена белоэмигрантской антисоветской организации, два агента по сути дела немецко-фашистской разведки. Их, как и многих других, гитлеровцы проинструктировали, как вести шпионскую и диверсионную работу на советской территории, которая должна была особенно широко развернуться с началом войны. Но ни «инженерам», ни их хозяевам так и не удалось осуществить задуманное. Даже устроиться на работу, легализоваться, и то не успели. «Помешали» чекисты, которым, как это случалось довольно часто, помогла русская женщина, распознавшая под личиной скромных инженеров наших лютых врагов.

После долгого перерыва, возвращение даже к привычной работе бывает не простым. За время отсутствия дело, которому ты служишь, успело уйти вперёд, появились новые люди, с которыми тебе предстоит познакомиться. Зато с ещё большей теплотой относишься к друзьям, вместе с которыми приходилось работать прежде: они знают тебя, поэтому наверняка поймут и помогут.

Старый друг лучше новых двух, гласит пословица.

Так было и в Воронеже, где меня по-человечески тепло встретил старый товарищ, начальник отдела областного управления НКВД Константин Дмитриевич Иноземцев, с которым мы вместе работали ещё в 1931 году, в аппарате Полпредства ОГПУ по Центрально-Чернозёмной области. Знал я Константина Дмитриевича очень хорошо. Искренне уважал его за образованность, умение правильно решать сложные вопросы, за честность и неизменную скромность. Этот человек не учился в университетах. Школой для него была жизнь и наша ни на день не прекращающаяся борьба с врагами Советского государства.

В 1919 году шестнадцатилетним подростком сын погибшего в первую мировую войну солдата Костя Иноземцев добровольно вступил в ряды Красной Армии и вскоре отправился на один из многочисленных фронтов гражданской войны. Год спустя Костя стал членом партии большевиков, политруком роты, а ещё через год был направлен на работу в органы ВЧК. Немало трудностей, а нередко и опасных ситуаций выпало на долю чекиста Иноземцева: ожесточённая борьба с белогвардейцами, участие в ликвидации кулацких восстаний, в том числе и остатков эсеровских банд Антонова, борьба с правыми и левыми заговорщиками, монархистами, троцкистами. И одновременно не менее ожесточённая борьба с изощрённой, великолепно подготовленной агентурой иностранных разведок.

К.Д.Иноземцев умел внимательно выслушать каждого, тактично и без подчёркивания отметить, в чем и какие допущены ошибки, и ненавязчиво подсказать, каким образом эти ошибки лучше всего исправить. И ещё, что особенно дорого было в Иноземцеве всем нам, это его поистине бережное, отцовское отношение к чекистской молодёжи.

Был у меня ещё испытанный товарищ и близкий друг в Воронежском областном управлении НКВД – Борис Владимирович Машков. Он, как и я, начал работать в органах государственной безопасности ещё в 1919 году, тоже участвовал в борьбе с бандитизмом – сначала на Украине, позднее на Тамбовщине. В годы коллективизации мы вместе входили в оперативную группу по выселению антисоветски настроенных, матёрых кулаков из Мучкапского района Тамбовского округа, и там я воочию убедился в том, насколько принципиален и нетерпим Борис Машков по отношению к тем, кто позволяет себе хотя бы в малом нарушать революционную законность.

В то время у многих кружилась голова от мнимых «успехов» сплошной коллективизации, и Борис Владимирович смело выступал против чересчур ретивых «коллективизаторов», рьяного администрирования в погоне за процентами «охвата», наносившими немалый вред сельскому хозяйству страны. Надо ли говорить, что такая критика пришлась кое-кому из сверхретивых не по нутру, и они постарались разделаться с Машковым…

Но, как известно, Центральный Комитет партии вскоре исправил ошибки, допущенные во время коллективизации. Строгий выговор по партийной линии, вынесенный Машкову за его критические выступления против голого администрирования был снят, и Борис Владимирович опять вернулся на работу в органы ОГПУ.

Он и теперь, во время нашей новой встречи в Воронеже, остался таким, каким я знал его прежде: с готовностью брался за любое, самое трудное дело, мог работать сутками, никогда не жалуясь на усталость.

И ещё об одном человеке не могу не сказать несколько добрых слов – о секретаре центрального райкома партии города Воронежа Владимире Иосифовиче Тищенко, с которым мне, избранному заместителем секретаря партбюро управления НКВД и членом бюро райкома, доводилось тогда встречаться довольно часто. Он напоминал мне секретаря Борисоглебского уездного комитета партии Аристархова, коммуниста с дореволюционным стажем, умудрённого богатым жизненным опытом.

Владимир Иосифович, так же как и Аристархов, был нетороплив в принятии того или иного решения, откровенен и принципиален. Он отличался внимательностью к людям, вежливостью, располагающей задушевностью.

Разное бывало за эти без малого два года службы в Воронеже. Все чаще и чаще приходилось заниматься поисками и разоблачением вражеской агентуры, всевозможных лазутчиков иностранных разведок. Война все отчётливее стучалась в наши двери.

И вот в это время, в конце 1940 года, меня неожиданно вызвали в Народный комиссариат внутренних дел, в Москву.

– Как вы относитесь к переводу на новое место работы? – спросили там.

Служба есть служба, и, в принципе, против перевода я ничего возразить не мог. Признался только, что очень хотелось бы уехать на запад, в Прибалтику или в недавно освобождённые западные области Белоруссии и Украины, где, по рассказам товарищей, сейчас очень много интересной работы. Однако в наркомате рассудили иначе, и уже в начале января следующего года мне пришлось расстаться с Воронежем и перебраться в управление НКВД по Оренбургской области на должность начальника отдела.