Главным помощником Сахарова в банде стал его земляк и давнишний приятель, тоже дезертир и уголовник Илья Пронин, отличавшийся особенно зверским характером.

Первым от рук бандитов пал партийный организатор Ленинской волости большевик Лихоперский. Вскоре после этого мерзавцы убили партийного организатора в селе Двуречки Василия Сунтеева и по настоянию Пронина повесили труп убитого на дереве посреди села. Поймав однажды участкового милиционера, Пронин приказал привязать его к хвосту своей лошади и до тех пор носился галопом на коне, пока тело несчастного не превратилось в бездыханную груду окровавленного мяса…

Много сил и труда пришлось потратить чекистам и работникам милиции на ликвидацию этой бандитской шайки. Наконец одного из бандитов, Пронина, нам удалось арестовать.

Он как будто и не думал, не пытался скрывать на допросах свои преступления. Наоборот, рассказывал о них с нескрываемым удовольствием и мельчайшими подробностями, глядя при этом прямо мне в глаза, словно надеясь увидеть, какое впечатление производит все это на ненавистного ему чекиста. Тяжко было слушать признания закоренелого врага советского народа, но приходилось сдерживаться: суд воздаст ему по заслугам.

Рассказал Пронин и об убийствах других коммунистов и местных активистов, и о зверских преступлениях главаря банды, Афанасия Сахарова. С лютой злобой вспомнил, как однажды какой-то «подлец» угнал у бандитов всех лошадей.

– Жаль, не удалось поймать конокрада, – скрипнул он зубами, – мы бы с него с живого шкуру сняли!

И невдомёк было кровавому садисту, что «спешил» банду в ночное время не кто иной, как наш чекист Дмитрий Андреевич Сычиков с небольшой группой красноармейцев…

Допрашивая Пронина, я все более явственно ощущал, что он надеется каким-то образом спасти свою жизнь. Но – каким образом, как?

Вскоре это выяснилось.

После очередного допроса, поздно вечером, я вызвал двоих конвоиров для сопровождения бандита в камеру. Спускаясь по парадной лестнице, Пронин вдруг бросился в открытую дверь и дальше – через дорогу, к неосвещённым складским помещениям. Но его тут же догнали меткие пули конвоиров.

А банда Сахарова все ещё продолжала разбой. Очень ловок был её главарь, смел до отчаянности, до дерзости, уходил, казалось бы, из самых хитроумных ловушек. А там, где были его лихость и удача, там и легенды о неуловимом атамане росли, как снежный ком. Одни боялись Афанасия и помалкивали, другие не прочь были дать щедрому на расплату бандиту временное пристанище. Лучше, мол, пачка денег, чем бандитская пуля в лоб.

Конечно, больше было таких, которые ненавидели грабителей, старались помочь чекистам расправиться с ними. На них-то, на честных советских людей, и опирались работники ЧК.

Ясно было одно: прежде всего следовало найти и взять главаря банды. Остальных выловить легче.

Но где и как его поймать?

Вёл поиски наш липецкий оперативный сотрудник Степан Самарин, бывший рабочий Сокольского завода. Ему первому и удалось нащупать место, где отсиживается и кутит главарь в перерывах от налёта до налёта – в родном селе, в Двуречках, у родичей и дружков. Бандит настолько верил в свой счастливый «фарт», что даже и мысли не допускал о возможном провале. Ну кто решится сообщить о нем чекистам, кто посмеет выдать, если все люди в селе стоят за него горой?

Степан Самарин посмеивался:

– Дурак этот Афонька, при всей его смелости и наглости чистый дурак. Да мне же каждый его шаг в Двуречках известен. Там, видно, и брать придётся: спокоен, не ждёт нас. А мы возьмём…

Взяла оперативная чекистская группа Афанасия Сахарова поздней ночью, в доме знакомой бандиту самогонщицы. У неё он, гуляя напропалую, частенько пропивал добычу. Пришлось подождать, пока нагуляется, напьётся, а потом Самарин со своими помощниками связали его и вывезли из села. Пришёл в себя бандит только на следующее утро, в камере предварительного заключения, и долго не мог понять, какими судьбами в ней очутился.

Начал догадываться, когда увидел зашедшего к нему Самарина с синяком под глазом, с распухшим носом, с дырой в верхнем ряду зубов. Да и у самого бандита порядком болели бока и разбитые до кровоподтёков кулаки.

– Твоя работа? – угрюмо спросил он.

Самарин кивнул:

– Моя.

– А выдал меня кто?

– Люди.

– Не скажешь?

– Нет.

– Сам найду, – бандит скрипнул зубами. – Ни одному башки не сносить!

– Попробуй.

На том разговор и кончился. Следствие продолжалось, и все новые преступления Сахарова выплывали наружу. Он вёл себя спокойно, без запирательств отвечал на вопросы следователя, и складывалось впечатление, что отпетый бандит поневоле смирился со своей участью.

Под камеру предварительного заключения был приспособлен склад-лабаз, находившийся под одной крышей с домом бывшего купца Терпугова, в котором теперь размещалась Чрезвычайная Комиссия.

Было воскресенье. На свидание с арестованными пришли родственники с узелками в руках.

Принимали передачи дежурные надзиратели.

Один из них впопыхах, а может быть от невнимательности, принял для Сахарова продукты, почему-то завёрнутые в пушистый женский полушалок. Принял и передал. Не подумал для чего мужчине понадобился женский платок.

А Сахаров, как позднее выяснилось, его-то и ждал. И когда на следующий день в комнату, отведённую для приёма передач, полно набилось женщин, пришедших на свидание с арестованными мужьями, в дверь камеры начали колотить кулаками:

– Открой! Надо парашу вынести, до краёв полна.

Что ж, так всегда бывало: заключённые выносят параши из камеры в комнату приёма передач, а оттуда красноармейцы охраны – во двор. Вынесли её Сахаров ещё с одним арестованным. Дежурному надзирателю было не до них – со всех сторон наседали посетительницы со своими просьбами и уговорами. И он не заметил, вернулись ли в камеру оба заключённые, захлопнул дверь и задвинул засов. Будь надзиратель чуточку повнимательнее, он непременно удивился бы, увидев, что в комнате стало на одну женщину больше. Высокая, в полушубке, с широким лицом, по самые глаза закутанным в полушалок, она пробиралась сквозь толпу к выходной двери.

Ещё минута, всего несколько шагов, и дверь за ней закроется.

Но часовой-красноармеец возле выхода был бдительнее. Он сразу заметил высокую особу, которая неизвестно откуда появилась у дверей. И когда та поравнялась с ним, боец неожиданно рванул полушалок с её головы. Женщина вскинула голову, и часовой невольно отпрянул, увидев злое лицо с успевшими отрасти усами: Сахаров!

Бандита тут же сфотографировали в женском обличье, для приобщения фотографии к следственному делу, и водворили назад в камеру. Он и на этот раз не стал отпираться перед следователем, признался, что давно задумал бежать. Для этого и переправил на волю с одним из освобождённых записку родственникам – попросил прислать ему женский платок или полушалок.

– Того недотёпу-надзирателя я приметил раньше, – пояснил Афанасий. – Другой полушалок ни за что бы не пропустил в камеру. Пришлось подметить, в какие дни он дежурит. Зато и получил, как по почте: в самые руки.

Он даже посмеивался, этот негодяй, предвкушая, какая суровая кара ожидает невнимательного надзирателя. А следователю сказал, сокрушённо покачав головой:

– Спета моя песенка, отгулял на этом свете. Одного остаётся ждать: скорей бы конец…

И конец наступил. Суд приговорил закоренелого, неисправимого, социально опасного бандита, главаря преступной шайки Афанасия Сахарова к высшей мере наказания – расстрелу. Приговор этот, как ни странно, он встретил не только спокойно, а словно бы с удовлетворением: пожил, погулял в своё удовольствие, пора и честь знать.

О возможности побега давно уже никто не думал. Какой может быть побег, если осталось вывезти преступника за город и привести приговор в исполнение? Не думал о побеге и комендант ЧК Сергей Артамонов, когда тёмной осенней ночью снаряжал бандита в последний путь. Всю дорогу грабитель молчал. Только когда добрались до места, Сахаров попросил: