Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Д.А. Быстролётов (Толстой)

ПИР

БЕССМЕРТНЫХ

Книги о жестоком, трудном

и великолепном времени

_____

Пир бессмертных. Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Возмездие. Том 1 - i_001.jpg

К 110-летию со дня рождения Дмитрия Александровича Быстролётова

На обложке: Норильский рудник. 1939 г. (из архива музея «Освоения и развития Норильска и Норильского края»)

Форзац 1: фотографии печатаются с разрешения музея «Освоения и развития Норильска и Норильского края»

Форзац 2: работы Д.А. Быстролётова Фотокопии документов, приведенных в тексте, предоставлены Центром общественных связей КГБ СССР

Всё живое на земле боится смерти, и только один человек в состоянии сознательно победить этот страх. Перешагнув через страх смерти, идейный человек становится бессмертным, в этом его высшая и вечная награда.

Смертных на земле — миллиарды, они уходят без следа, для них опасности и тяготы жизни — проклятье, для нас — радость, гордость и торжество!

Борьба — это пир бессмертных.

Дмитрий Быстролётов (Толстой)

Пир бессмертных. Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Возмездие. Том 1 - i_002.jpg

ЗАЛОГ БЕССМЕРТИЯ

Книга первая

Анне Михайловне Ивановой, другу, на руках вынесшему меня из бездны, с благодарностью ПОСВЯЩАЮ

Предисловие

Эта книга — обстоятельное и честное свидетельское показание о пережитом в местах заключения эпохи «культа личности» И.В. Сталина (сентябрь 1938 г. — февраль 1956 г.).

Я взял на себя столь тяжелый труд потому, что вижу в нем выполнение гражданского долга. Преклонный возраст, подорванное здоровье, огромная нагрузка в научно-исследовательском институте, полная невозможность при жизни опубликовать свои записки — все эти факторы, говорящие против успешного выполнения поставленной задачи. Иногда она мне самому кажется непосильной и безумной. И тем не менее я упорно лишаю себя драгоценных часов отдыха для того, чтобы урывками, за рабочим столом во Всесоюзном научно-исследовательском институте медицинской информации и дома, мало-помалу восстановить картину ушедших в прошлое событий и дать в руки неизвестных мне людей в неопределенном далеком будущем правдивый и точный черновой материал для литературной обработки и социологических или исторических исследований.

Я полагаю, что подобное свидетельское показание окажется очень нужным советскому народу, ибо неизбежно придет время, когда о методах государственного управления можно и нужно будет говорить спокойно и свободно, и тогда понадобятся материалы, показывающие не только одни светлые стороны нашей жизни. Назойливо клясться в том, что прошедшее не повторится, и в то же время решительно не допускать общественного обсуждения допущенных ошибок, — это недопустимо, это затрудняет процесс оздоровления. Чтобы понимать — нужно знать, и я рассматриваю свою работу как ценную помощь советским людям будущего со стороны современника и очевидца.

Без всякой надежды быть услышанным при жизни я твердо верю в наше будущее и работаю ради него и для него… Тринадцать лет самоотверженной борьбы и труда в нашей разведке и восемнадцать лет тяжелейших моральных и физических испытаний в заключении закалили меня настолько, что и на исходе жизни я не могу уклониться от выполнения общественной задачи и остаюсь патриотом до конца. Будь что будет — я пишу в собственный чемодан, но с глубокой верой в то, что когда-нибудь чьи-то руки найдут эти страницы и используют их по прямому назначению — для общего блага, для восстановления истины.

Преступления кучки проходимцев не могут заслонить бессмертный подвиг народа, приступившего к построению новой жизни.

Я не пишу литературное произведение с процеженными жизненными фактами, нужными автору только как фон для утверждения своей идеи через поступки, слова и мысли выдуманных действующих лиц. Для меня факты жизни — самоцель свидетельского показания. Литературной стилизации и «образов» здесь нет, равно как и оценок, претендующих на окончательность: их сделают мои будущие читатели тогда, когда все скрытые пока события станут широко известными. Если я и даю оценки, то только для того, чтобы люди других поколений знали, как думали мы, — эти оценки тоже имеют значение фактов жизни, не больше.

Сталинская эпоха ярка и грандиозна, она велика в хорошем и дурном, и не мне ее огульно хаять и чернить: я горжусь, что жил в это жестокое, трудное, но великолепое время!

Я пишу только о том, что пережил и видел сам, и не претендую на исчерпывающее освещение какого-либо вопроса. Воспоминания не исследование. Это — живые впечатления очевидца, здорового и сильного человека, который вопреки всему всегда старался сохранить в себе свое советское содержание. Борьба за гуманное в себе самом — вот одна из тем этих записок, но главное — это попытка передать своеобразие времени, глубину падения и высоту взлета коллективного героя этой всенародной трагедии — советского человека, его величие и стойкость.

Я думаю, он — Человек с большой буквы.

Придет время, и жертвам культа личности И.В. Сталина поставят памятник. Пусть мои воспоминания будут щепоткой советской земли в его основании.

Глава 1. Как я умер

Итак, хвала тебе, Чума!

А. С. Пушкин

— Проснись, милый. Они пришли…

Не поднимая головы с подушки, я увидел все сразу: огромные блестящие глаза на мертвенно-бледном лице жены и двух человек в кепках и казенных плащах без петлиц и далеко сзади, словно в тумане, — остальное: у притолоки, опустив голову, жалась молодая девушка — наш новый управдом, а рядом громко зевает пожилой заспанный дворник…

— Где оружие? Ну? — в два голоса негромко спросили они.

— В кобуре. Вон там. На книжной полке.

Оба рванулись к моему пистолету. Один сунул его к себе в карман. Кобуру швырнул на пол. Оба облегченно вздохнули и победоносно подбоченились.

— Вставайте. Одевайтесь. Живо!

Я поднялся и стал одеваться. Девушка у двери не шевелилась и не поднимала головы, дворник беспрерывно зевал, прикрывая рот татуированной рукой, они стояли у стола в ожидании, один с бумажкой в руке. На жену я не смотрел: было нестерпимо больно видеть эти полные слез глаза и белые дрожащие губы. Она зябко куталась в легкий халатик.

— Не вздумай заплакать, Иола, — уголками губ прошептал я.

— Не бойся, милый. Я выдержу.

Минуты испепеляющего молчания. Его не передать словами.

Один шагнул вперед.

— Вот ордер на обыск и арест. Распишитесь.

Не глядя, я расписался. Запомнил только дату — 18 сентября 1938 года. Сел на стул у стола. Жена стала сзади и положила дрожащие руки на мои плечи. Они быстро, бесшумно и со знанием дела начали потрошить шкафы, столы, полки. Документы откладывали на стол, вещи бросали на пол, в угол комнаты.

— Это старые письма моей матери, — изо всех сил стараясь говорить спокойно, выдавил из себя я, когда один нашел два пакета и отложил их на стол.

— Пригодятся! Знаем, что делаем.

Я прожил за границей с двадцатого до тридцать седьмого года, получал большой оклад и по роду работы должен был хорошо одеваться. Жена родилась за рубежом и работала со мной. Но оба мы не были барахольщиками, и обыск закончился в пятнадцать минут. Потом один вышел с женой в переднюю, отобрал с вешалки мою зимнюю верхнюю одежду и бросил ее на пол в угол комнаты, в общую кучу. Потом я узнал, что все это отобрано для конфискации.

— Что за рамы в коридоре и в маленькой комнате?

— Мои картины. Я их привез из-за рубежа. В начале зимы мне обещали персональную выставку. Я — член Союза советских художников.

1
{"b":"251701","o":1}